Может быть, она ослышалась и на самом деле он не произносил этих слов. Какое ужасное признание для такого человека, как он!
Но на лице Роберто больше не было признаков ни обиды, ни гнева. Ровным голосом, не обвиняя и не жалуясь, он бесстрастно рассказывал о том, с чем жил все эти два года.
Правда, только правда и ничего кроме правды, пусть даже эта правда жгла ее сейчас, словно раскаленное железо!
— Но дело не только в этом. Ты сделала больше, — продолжал он таким же бесцветным голосом. — Ты меня просто обездолила, причем так же безжалостно, как те двое ограбили тебя. Ты меня морально кастрировала своим отвращением. Как ты думаешь, каково мне было чувствовать, что ты гадливо вздрагиваешь от моих прикосновений! Я лишился гордости, чувства собственного достоинства, лишился веры в себя как в любовника, как в мужчину!
— Боже милосердный!.. — только и смогла прошептать Айлин.
— А теперь, если ты не против, мы спокойно, без истерик и взаимных обвинений, обсудим все, что с нами случилось. — Как всегда, когда Роберто, волнуясь, делал над собой усилие, чтобы говорить тихо и спокойно, в его безупречном английском появлялся сильный итальянский акцент. — Потому что мне кажется, что я заслужил право узнать всю правду о том, что заставило тебя так со мной обращаться.
7
Потрясающе! — промелькнуло в голове у остолбеневшей от такой логики Айлин. В лучших традициях «мыльных опер»! Теперь мы будем долго выяснять, кто из нас больше вытерпел и кто кого сильнее обидел. Неужели он считает, что мне нравилось вести себя с ним, как мерзкое бессердечное существо, которое он так красочно живописал?
— Прекрасно! — воскликнула она с видом камикадзе. — Тебе нужны подробности? Ладно, ты их получишь!
И, предусмотрительно опершись обеими руками о спинку одного из высоких кресел, Айлин в мельчайших деталях рассказала ему все, что случилось, начиная с того момента, как она обнаружила, что оказалась в лифте с двумя незнакомыми мужчинами, и до их бегства.
К концу повествования она смертельно побледнела, а Роберто, бессильно рухнув в ближайшее кресло, закрыл лицо ладонями.
Затем его руки медленно скользнули вниз, однако он продолжал смотреть себе под ноги, словно был не в силах поднять глаза после того, что сейчас услышал. Айлин восприняла такую реакцию как оскорбление. Он же сам настоял на этой трагической исповеди.
Роберто это, видимо, понял.
— Прости, — произнес он сдавленно, не поднимая головы. — Мне не следовало заставлять тебя рассказывать все это. Но я хотел…
— Ты хотел выяснить, — подхватила Айлин, когда он запнулся, — «ограбили» ли они меня с той же жестокостью, что я «кастрировала» тебя? Пожалуй, нет. Они обошлись со мной очень аккуратно. Мне даже было не очень больно, физически, во всяком случае. — Она криво улыбнулась, нервно потирая холодные как лед руки. — Придя домой, я даже Черри ничего говорить не стала. Тем более что и следов никаких не осталось — ни синяков, ни ссадин. А назавтра просто пошла на работу, и на следующий день тоже, и на следующий, и на след…
— Прекрати, Айлин, пожалуйста, — попросил Роберто голосом, полным сострадания. — Остановись!
Но она уже не могла остановиться. Он заставил ее нарушить обет молчания, и теперь она должна была излить душу до конца, хотел он этого или нет.
— А потом я надела белые одежды, символ чистоты и невинности, и пошла с тобой под венец, прямо как образцовая невеста-девственница. И улыбалась в объективы фотокамер, тебе, Черри и всем твоим родственникам. Окружавший меня туман рассеялся, и лишь здесь, в этой квартире, когда я осталась наедине с тобой, я посмотрела на тебя и подумала: «О Боже! Этот мужчина верит, что его невеста — девственница»! А потом… Чёрт! — Лицо ее болезненно исказилось. — Ты сам знаешь, что было потом.
Да, повторила Айлин про себя, Роберто это хорошо известно. Он сам ей только что все рассказал — очень живо, доходчиво, с красочными сравнениями.
Полгода жизни ему пришлось провести с женой, совершенно неспособной к выполнению супружеских обязанностей…
Накануне того дня, когда она от него ушла, ее посетило видение: стоя на коленях, Роберто благодарит небо за избавление от брака, благословленного силами ада.
Но очень быстро Айлин поняла, что жизнь без Роберто — это еще большая пытка, чем с ним. Она любила его и тосковала по нему, хотя при мысли о возможности когда-нибудь снова оказаться с ним рядом ее бросало в холодный пот.
Ну и что дальше? — спросила она себя. Стало ли ему легче теперь, когда он узнал все, что хотел? Жалеет ли он сейчас о своем решении начать все сначала, на сей раз доподлинно зная, что получит? Его что-то определенно тревожит, судя по тому, что он сидит, хмуро разглядывая носки своих туфель.
И тут Айлин стало страшно, но не так, как раньше, а совершенно по-другому. Настолько, что она едва не сползла без чувств на пол, несмотря на спасительную спинку кресла. А что, если Роберто теперь ее вообще не захочет?
Тогда моя жизнь просто закончится, с горечью подумалось ей.
— Прости, — выдавила она, а потом с усилием оттолкнулась от кресла и рванулась прочь из гостиной в комнату, где проснулась утром.
Оказавшись там, Айлин закрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной, пытаясь отдышаться, успокоиться, стряхнуть с себя кошмарный, леденящий душу страх.
Страх снова его потерять.
В первый раз она потеряла его, не найдя сил сказать правду, теперь же теряет потому, что правду эту он наконец узнал.
Девушка рассеянно посмотрела на не застланную второпях кровать, на поднос с так и не тронутым завтраком…
И вдруг странным образом все чувства: боль потери, горечь унижения, обида и безысходность — сосредоточились для нее в этом дурацком подносе с остывшим кофе и засохшими плюшками.
С трудом оторвавшись от двери, она неуверенной походкой двинулась к кровати, угрожающе вытянула вперед руку и тут… разглядела то, чего не заметила утром: среди посуды на подносе лежала красная, только-только начавшая распускаться роза с коротким стеблем и срезанными шипами.
Так же, как раньше, растерянно подумала Айлин.
Безнадежный романтик, Роберто всегда дарил ей розы с коротко подрезанным стеблем и без шипов, чтобы она случайно не укололась. Он клал цветок на какой-нибудь свободный столик в ресторане Луиджи и ждал, пока она возьмет его, признав, что роза — для нее. Тогда в его глазах загорался шутливый вызов, а в ее — лукавое непонимание, и начиналась игра, понятная только им двоим.
Роберто был влюбленным, ожидающим знака, что его выделяют среди толпы, а Айлин — любимой, заставляющей его ждать, делая вид, будто она поглощена обслуживанием посетителей и не замечает ничего вокруг. Ожидание это до треска электризовало незримое напряжение между ними, от которого кровь в жилах обоих пенилась, точно шампанское.
Это была любовь без прикосновений. Понимание без слов.
Одиноко и торжественно лежащая на столе роза чудесным образом соединяла озорную рыжеволосую официантку и респектабельного, красивого, как античный бог, посетителя.
Когда они поженились, ничего не изменилось. Даже в самые черные дни их недолгой совместной жизни Айлин продолжала находить красные розы возле тарелки за завтраком или на подушке перед сном, забираясь в свою холодную кровать в отдельной спальне.
Эти розы без шипов были безмолвным напоминанием Роберто о том, что он все еще любит ее, несмотря на то что она с ним сделала.
И вот перед ней еще одна роза — свидетельство его любви. Впрочем, утром, с горечью подумала Айлин, даря ее, он ни о чем еще не знал.
Шлюзы снова открылись без предупреждения. Только на этот раз из-за них хлынули не слова, а слезы — годами копившиеся, невыплаканные слезы унижения, боли и ненависти.
А в коридоре, не дойдя нескольких шагов до ее спальни, стоял Роберто, с каменным лицом вслушиваясь в отголоски бушевавшей за дверью бури. Руки его были глубоко спрятаны в карманах, челюсти плотно сжаты, и, стоя у окна, он, не мигая, вглядывался в одному ему видимую точку на безоблачном голубом небосводе.
Когда за дверью воцарилась тишина, Роберто вытащил руки из карманов и несколько секунд задумчиво разглядывал пластырь на поврежденной ладони. Переведя глаза на здоровую руку, он вдруг поморщился, оглядываясь вокруг, словно размышляя, не стукнуть ли по чему-нибудь еще, а затем, придя, видимо, к выводу, что это делу не поможет, повернулся и решительно зашагал в сторону кухни.
Пятнадцать минут спустя он снова подошел к двери спальни Айлин, постучал, выждал несколько секунд и, не дождавшись ответа, вошел, внеся с собой аппетитный запах острого соуса.
— Ланч, — объявил он коротко, — через пять минут в кухне. Жду тебя, дорогая.
Ланч, повторила про себя Айлин. Эмоциональный взрыв позади, и все возвращается на круги своя. Похоже, у этого человека нервы из стальной проволоки, решила она с горечью.
Вспомнив о розе, девушка дрожащей рукой взяла ее с подноса и, прижав к груди, едва не разрыдалась снова.
В кухню Айлин пошла только потому, что по опыту знала, что произойдет, если она не сделает этого. Но смотреть на мужа она избегала, сделав вид, будто не замечает его присутствия, когда садилась за стол, в центре которого стояло большое блюдо горячих спагетти с соусом, источавших умопомрачительный аромат.
— Прошу, — пригласил Роберто, указывая на блюдо и занимая место напротив.
Подчиняясь, Айлин положила в стоявшую возле себя тарелку немного спагетти и отломила ломоть мягкого, еще теплого белого хлеба.
Он наблюдал за ее действиями неподвижно и молча, и лишь когда она, сделав над собой усилие, отправила в рот первую порцию, занялся собственной тарелкой. Ловкие, точно выверенные движения его рук неведомым образом отзывались в ее сердце.
Так они и завтракали, разделенные стеной отчуждения. Айлин заставляла себя есть, поскольку не хотела услышать новых саркастических комментариев по поводу чрезмерного изящества своей исхудавшей фигуры. Роберто же, как она подозревала, молчал, чувствуя, насколько хрупко установившееся между ними перемирие, и не желая его нарушать.
Спагетти, впрочем, были отменными — Роберто любил и умел готовить. Он занимался этим с огромным удовольствием в тот период их отношений, когда все было хорошо и безоблачно.
А потом все кончилось, раз и навсегда…
— Что дальше? — недружелюбно осведомилась Айлин, когда их безмолвная трапеза подошла к концу.
Роберто посмотрел на нее с таким видом, будто забыл, что обедает не один. Взгляды их встретились, и он тут же отвел глаза. Айлин не удивилась, ведь с момента первых слов ее исповеди он ни разу не посмотрел ей прямо в лицо.
— На часок-другой мне нужно наведаться в офис, — сказал он, бросив быстрый взгляд на часы. — А ты пока попробуй поспать. У тебя очень усталый вид.
А также измученный, нездоровый, измотанный, мелькнуло у Айлин в голове.
— Я имею в виду ситуацию в целом, — упрямо настаивала она. — Мне нужно знать, что ты собираешься теперь делать.
Не отвечая, Роберто откинулся на спинку стула.
Да, сказала она себе печально. У этого мужчины есть все: внешность, богатство, ум, обаяние и, конечно же, сексуальность.
Сексуальность его была сравнима с морем, глубоким и безбрежным, и устоять от соблазна утонуть в нем могли лишь очень немногие женщины. Айлин сама не раз и не два была свидетелем, как при появлении Роберто в каком-нибудь помещении, заполненном людьми, внимание всех представительниц прекрасного пола немедленно обращалось на него. Они могли быть молодыми, пожилыми или старыми — возраст здесь не играл никакой роли, ибо Роберто в полной мере обладал тем, что Черри очень удачно назвала харизмой — качеством, необходимым для превращения бесчисленных просто талантливых актеров в суперзвезд, число которым — единицы.
— Что я собираюсь делать? — переспросил он. — По-моему, я уже говорил тебе. Приведу в порядок текущие дела, чтобы завтра со спокойной душой съездить с тобой в поместье.
Ах, да, вспомнила Айлин, та красивая вилла из рекламного проспекта.
— Но я думала… — На лице ее отразилось такое удивление, что Роберто вздохнул.
— Ничего не изменилось, дорогая, — сказал он. — Ты моя жена, а я твой муж, и сегодня всего лишь второй день нашей новой жизни. Что бы с нами ни случилось, в прошлом или в будущем, ты все равно останешься моей женой, а я — твоим мужем. Понятно тебе?
О, даже слишком хорошо. Айлин захлестнула волна облегчения, следом за которой, увы, накатывал темный вал тревоги. Но она уловила и одну маленькую деталь, о существовании которой во всех этих потрясениях и суете напрочь забыла.
Дело в том, что пути назад не было — ни для нее, ни для него. Брак их был заключен по правилам римской католической церкви, и, дав друг другу клятву перед алтарем, они оказались связаны на всю жизнь, чем бы та ни обернулась — богатством или нуждой, радостью или страданием.
Не слишком ли тяжкий грех взяла она на душу, позволив не знавшему всей правды Роберто взять себя в жены? Ведь, по существу, это был преднамеренный обман!
— Я слышала, что в исключительных случаях разводы возможны даже у католиков, — несмело предположила Айлин. — Если хочешь, я сама объясню священнику, в чем дело, и попрошу его освободить тебя от клятвы…
— Покорно благодарю, — фыркнул Роберто, вставая. — Очень мило с твоей стороны предлагать мне стать всеобщим посмешищем, объявив всем и каждому, что за два года я ни разу не переспал с собственной женой.
— Я только хотела как лучше, — жалобно пробормотала она, краснея до корней волос.
— Лучше оставь подобные благие намерения, — посоветовал он и, неожиданно наклонившись, положил одну руку на стол, а вторую — на спинку ее стула, так что Айлин оказалась в ловушке. Впервые с начала злосчастной исповеди Роберто посмотрел ей прямо в глаза. — Ты мне кое-что должна, дорогая, имей это в виду. Ты должна вернуть мне мою гордость, самоуважение, веру в себя, как в мужчину. В этом отношении ничего не изменилось и измениться не могло, пусть даже теперь я и знаю, почему ты так со мной обращалась.
— И ты жаждешь искупления?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19