– Было бы очень печально, – продолжала Венеция, – если бы я хоть на минуту поверила тебе. Барбара пожала плечами и заметила:
– Еще не поздно отказаться.
– Спасибо, – усмехнулась Венеция, – отменять помолвку я не собираюсь.
Барбара снова пожала плечами, вынула из сумки сигарету и поднесла золотую зажигалку.
– Больше мне нечего сказать. Я сделала все, что должна была сделать подруга. Может, я не права, надеюсь, что так. Разумеется, я с тобой, чтобы ты ни делала.
. – Не знай я тебя так хорошо, Барбара, я и вправду подумала бы, что ты это делаешь нарочно, – сказала Венеция.
– О Венеция, дорогая, – простонала Барбара, – перестань, ради Бога! Мы слишком долго знаем друг друга.
– Все равно… я не знаю никого, кто имел бы право быть такой… такой жестокой.
– Вот уж не согласна, – упрямо возразила Барбара. – Но будь по-твоему. Извини. Я была жестока.
Венеция села и тоже закурила. Барбара заметила, что ее пальцы дрожат, а лицо бледное как мел.
– Мне не нужны твои извинения.
– Милочка, я искренне сожалею, если огорчила тебя, – добавила Барбара мягким голосом, не знакомым большинству из ее окружения. – Выходи за своего Майка и будь счастлива, если действительно считаешь, что это правильно. Может, у вас что-нибудь и получится. Тогда я возьму свои слова обратно.
– Я верю, что получится. Майк не повеса и не эгоист. Он очень внимателен ко мне. Ты не правильно о нем судишь! Он жизнелюб и ведет себя как мальчишка, но если он веселый парень, любит свою охоту и все такое, это вовсе не означает, что он плейбои. Это звучит очень оскорбительно.
– Извини.
– Он достаточно целеустремленный и умеет быть серьезным, – прибавила Венеция. Барбара вздохнула.
– Для тебя он, конечно, идеал.
– Никто не идеален. Я не настолько глупа, чтобы так считать. Но Майк лучше, чем ты думаешь.
– А ты не думаешь, чем это может обернуться для твоей дочери?
– Что ты имеешь в виду?
– Примерно через пару лет тебе надо будет вывозить ее в свет. Я не думаю, что Майк годится на роль отчима.
Если в, глубине сердце Венеции и было готово согласиться с этим, она решила не показывать вида. Как бы стараясь заглушить предупреждение, прозвучавшее где-то в глубине подсознания, она решительно возразила:
– Они будут друзьями.
– О'кей. А что по финансовой части?
– О… ну да, конечно, ты готова поверить, что он соблазнился моими деньгами. Я не отрицаю – все охотно поверят этому.
Барбара вновь вздохнула.
– Ну, это твое дело… Я все-таки осмелюсь предположить, что Майк любит вас обоих – тебя и твои деньги. Неплохой союз.
Кровь снова хлынула к щекам Венеции.
– Ты сейчас в самом деле отвратительна, Барбара. Непонятно, почему я пускаю тебя в свой дом.
– Пора заказывать такси, – спросила Барбара.
– Не будь дурой. Барбара улыбнулась.
– Так мы все еще друзья?
– Да, конечно, но мне так хочется, чтобы Майк тебе понравился. Уверяю тебя, он женится вовсе не на деньгах. Я готова поклясться. Нет, он не охотник за приданым… честное слово, Ба, я бы знала, будь это так. Я не такая уж законченная дура, как ты считаешь.
Барбара пожала плечами.
Глава 7
– Чертово время… оно летит так быстро, – сказал Майк Прайс. – Как бы я хотел остаться здесь еще на один месяц!..
Он брился в ванной. Венеция, сидевшая за туалетным столиком, услыхала его слова и хотела было ответить, когда Майк спросил ее:
– А ты не хотела бы?
Венеция положила кисточку для ресниц и задумалась.
Это был их медовый месяц. Приближалась к завершению вторая неделя, которая началась в Париже, продолжилась на юге Франции, откуда они перебрались на север страны и теперь пребывали в Довиле.
Из Англии самолетом была доставлена их машина, преподнесенная Венецией Майку в качестве свадебного подарка – роскошная открытая «лагонда». Майк любил открытые машины, но по просьбе Венеции всегда опускал верх. Впрочем, во Франции можно было не бояться простуды – погода стояла теплая. Казалось, для Венеции ничего уже не имеет значения. Только бы бесконечно длилась эта идиллистическая красота Лазурного берега да горячие объятия Майка.
Как хорошо было просыпаться и видеть рядом с собой загорелого, полного сил мужчину, его мальчишескую голову с темными вьющимися волосами, уткнувшуюся в подушку, смотреть в эти голубые глаза, когда он просыпается!
Для Венеции такой образ жизни был немного обременительным, так как Майк не хотел нигде останавливаться больше чем на одну-две ночи. Он обожал перемены. Он ездил с такой сумасшедшей скоростью, что порой заставлял ее вздрагивать, но она ни разу не призналась, что боится, и не просила сбавить скорость, лишь поправляла шарф, повязанный поверх головы, и косилась на Майка, облаченного подобно молодому французу в белые шорты, рубашку и берет, лихо сдвинутый набекрень. Под жарким солнцем, откинув верх, они мчались по дорогам Франции, ели вкусные блюда, пили прекрасные вина, останавливались в самых роскошных гостиницах и проводили много времени на пляжах, купаясь в воде, которая сверкала и блестела как синяя масляная краска. Майку никогда не бывало жарко. При любой возможности он нанимал лошадь и поутру, когда было еще прохладно, объезжал окрестности. В такие дни Венеция спокойно отдыхала и собиралась с силами, готовясь к новому дню. Она тоже загорела, не боясь солнца и свежего воздуха. Но в отличие от мужа к вечеру она уставала. Уже после первых двух недель брака разница в годах дала о себе знать. Иногда Венеция говорила себе, что даже девушка одних с ним лет не смогла бы угнаться за Майком. И все же она была счастлива, радуясь тому, что в равной степени делает счастливым и его.
Они побывали в Каннах и в Монте-Карло. Французские мальчишки с неизменным восторгом встречали мчащуюся «лаговду». Здесь, в Довиле, было прохладно, и Венеция была благодарна этому городу; вдвойне она была благодарна выпавшему на ее долю трехдневному отдыху.
Они заняли роскошный номер в «Отель Норманди», из окон которого можно было любоваться яблонями в тихом саду. Майк нашел одного «профессионала» и подолгу играл с ним в теннис. Венеция сидела на стуле возле корта с твердым покрытием, гордясь тем, что ее муж несколько раз вчистую обыграл француза. «Профессионал», утирая лоб, заявил мадам, что месье должен играть в большой теннис. Его игра просто превосходна! Венеция смотрела на потное загорелое лицо Майка и доброжелательно улыбалась, замечая на его лице выражение тщеславия. Близко уз-дев Майка, она открыла для себя еще одну черту в его характере – он не отличался большой скромностью. Но она находила очаровательным и забавным, когда он охотно внимал лести вместо того, чтобы воспринимать ее так, как воспринял бы средний англичанин; «О, не такой уж я хороший игрок». Майк, определенно, был о себе высокого мнения.
Хотелось ли ей продлить эти бурные, немного лихорадочные недели? Трудно сказать. Она не решилась ответить на этот вопрос, поскольку в глубине души чувствовала, что готова вернуться домой.
Вскоре Майк появился в ее комнате, вытирая лицо полотенцем после душа. Его волосы были взъерошены. Как молодо он выглядит, подумала Венеция. Она успела одеться, и теперь на ней было белое с зеленым платье из хлопка, а волосы зачесаны назад, и собраны в узел. Из украшений Венеция надела недорогие под золото клипсы, купленные Майком в «Казино» прошлой ночью. Она увидела эти украшения в одной из витрин и захотела их приобрести.
Они проиграли в «железку» до двух часов. Венеции везло, и она выиграла пятнадцать тысяч франков. Она собиралась потратить их на подарки, но Майк сзади подошел к ней (они играли за разными столами), увидел перед ней кучу жетонов и протянул к ним свою загорелую руку.
– Одолжи мне немного, милая. Я проигрался. И разноцветные кружочки быстро перекочевали в карман Майка. Венеция все еще не могла без трепета видеть этот теплый зовущий огонек в его глазах и после всего безумия последних двенадцати дней никак не могла свыкнуться с мыслью, что она миссис Прайс; что со вдовой Джефри Селлингэм произошла удивительная метаморфоза. В «Казино» Майк обещал вернуть одолженные жетоны, но опять проиграл. Возвращаясь в отель под огромными россыпями звезд, он не переставал жаловаться на фатальное невезение, преследовавшее его за игральными столами. К тому же в «Казино» было страшно жарко. Самое неприятное заключается в том, что он потратил почти все туристские чеки. Венеции придется подождать, пока он не сможет вернуть ей все то, что он взял у нее взаймы (в последние два дня он только и делал, что одалживал у нее).
– Не беспокойся, милый, – сказала она, прижимаясь к нему. – Все, что я имею, – твое.
– Ты ангел, – произнес он, целуя ее в макушку.
Деньги ее мало волновали. Беда только в том, что с собой у нее не было франков, на которые она хотела бы купить подарки своей дочери и матери Джефри.
За границей она получила две весточки от Мейбл. Письма дочери следовали за ней и, наконец, догнали ее в этом городе. Одно из писем она прочла Майку. Оно его позабавило, и он от души смеялся.
«Очень надеюсь, что ты классно проводишь время. У нас тут стоит страшная жара и, наверняка, во Франции тоже жарко. Я начала вести пятилетний дневник, который бабушка подарила мне на день рождения, и описала в нем вашу свадьбу. Я написала, что ты была очень красива, что было много народу и мне понравилась роль твоей подружки, пусть даже ты и не походила на настоящую невесту…»
– Хотел бы я знать, что у нее на уме, – улыбнулся Майк.
– Я не очень уверена, – рассмеялась Венеция, – но, пожалуй, она считает, что на невесте должна быть белая фата и флердоранж. Вот послушай, что она здесь пишет о нас: «Моя мама была красивой в шелковом платье цвета бледного табака с жемчужным ожерельем в три ряда и в большой черной шляпе, из-под которой выбивались ее золотистые волосы…»
– Мне это нравится – «золотистые волосы», – заметил Майк.
– Мейбл вступила в романтическую полосу, – сказала Венеция и продолжила чтение письма:
«Муж мамы, которого я буду называть дядя Майк, был очень красивым в светло-сером костюме с белой гвоздикой. Со мной согласны все наши девочки, и я жду-не дождусь летних каникул, когда мы сможем покататься с ним верхом. Я забыла сказать, что у мамы были в руках роскошные орхидеи, присланные ей дядей Майком. Банкет в „Кларидже“ прошел просто здорово. На нем была тетя Барбара, она была со мной очень мила, хотя в общем она мне не нравится. Все было очень хорошо, и шафер, Тони Уинтерс, принес мне мороженое. А я даже покраснела, когда он сказал, что я хорошенькая. На мне было нежно-розовое платье с розами. Их тоже прислал дядя Майк, и еще он подарил мне часы…»
Наивное письмо не столько растрогало Венецию, но, по крайней мере, убедило ее в том, что Мейбл ничего не имеет против того человека, который заменит ей отца. Майк продолжал смеяться над письмом и сказал, что Мейбл «милый ребенок», но возразил против «дяди Майка», поинтересовавшись, чья это была идея.
– Мой дорогой, – ответила Венеция. – Как еще ей называть тебя?
Он сказал, что Мейбл может обращаться к нему просто по имени; ведь ей уже пятнадцать, и он только в два раза старше ее.
В ответном письме Венеция попросила дочь не называть отчима «дядей».
В каждую из удивительных ночей медового месяца, лежа в объятиях мужа, Венеция ощущала полное блаженство, убеждаясь лишний раз в правильности сделанного выбора.
Сейчас ей больше всего хотелось вернуться домой и снова увидеть Мейбл, поскольку ребенок не все лето проведет с ней. Венеция обещала хотя бы на три недели отправить дочь к бабушке. Впервые во время летних школьных каникул они будут разлучены на столь длительное время.
Майк не горел желанием увидеть Мейбл в Бернт-Эш, когда они вернутся туда.
– Мейбл владела тобою пятнадцать лет. Наступила моя очередь, – сказал он. – Давай побудем одни в начале нашей совместной жизни… хотя бы на первых порах.
Если Венеция и не была согласна с ним, она ничего не смогла противопоставить его льстивой ревности. Приятно сознавать его желание, чтобы она принадлежала только ему одному.
С другой стороны, как долго они будут оставаться одни? Это необходимо выяснить.
Майк подошел к ней и положил руки на ее плечи.
– Разве нельзя наскрести еще немного франков и остаться? – спросил он со вздохом.
– Дорогой, я не могу, – ответила она, глядя на его отражение в зеркале. – И я считаю, что нам пора домой.
– Значит, завтра рано утром двинем в спешном порядке в Ле-Турке, а оттуда в Англию. Жаль!
Она томно склонила голову на его ладонь.
– В конце года мы получим деньги и снова отправимся сюда.
– Я хочу собрать друзей и на зиму отправиться куда-нибудь, – заметил он.
Венеция промолчала. Слова Майка смутили ее, так как она не любила лыжи. Ей ненавистна была сама мысль о горных отелях, а Швейцарию она любила по-настоящему только летом. После смерти Джефри она поклялась, что никогда не возвратится в страну, где в горах летом отдыхала вместе с ним.
Она молча принялась наводить порядок на туалетном столике и убирать косметику в ящик.
– Кажется, я никогда не спрашивал тебя, умеешь ли ты кататься на лыжах, дорогая? – спросил Майк.
– Я пыталась, но они мне не понравились, хотя Швейцария наверняка должна понравиться Мейбл. Мы могли бы взять ее куда-нибудь с собой на Рождество. В ее возрасте она должна уметь кататься на коньках и лыжах.
Венеция, продолжая следить за лицом Майка в зеркале, заметила, как оно омрачилось, а уголки губ опустились вниз. Но в следующую секунду он опять улыбался.
– Хорошо… посмотрим!
Она подумала:
«Он не хочет, чтобы Мейбл была рядом. Разумеется, Барбара сказала бы, что я сумасшедшая, если пытаюсь, едва выскочив замуж, гнуть свое. Мне надо запастись терпением и приручать его постепенно».
– Чем мы сегодня займемся? – спросила она наконец.
– Хм… ты помнишь парня, с которым вчера вечером мы болтали в баре?
– Этого довольно симпатичного американца?
– Да. Оказалось, что у нас с ним одно увлечение.
– Лошади?
Майк улыбнулся и, протянув руку к портсигару Венеции, взял сигарету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21