Автоматная очередь первой сразила мать, за ней ребенка. Больше Герман их не видел. Ему сообщили о их смерти и посоветовали не возвращаться на родину.
За эти страшные семь военных лет произошло множество подобных трагедий. Горе Германа Вайсманна Венеция и Джефри восприняли как свое собственное. Герман женился уже будучи немолодым человеком и души не чаял в жене и сыне. Никто так и не заменил ему Наоми…
В это утро, после того как Венеция сообщила ему о своем желании снова выйти замуж, на другом конце провода долго молчали, потом Венеция расслышала приглушенный смех.
– Выходит, произошло так, как я предсказывал. Поздравляю, моя дорогая!
– Спасибо, милый Герман. Я вас обязательно познакомлю. Мы все трое как можно скорее должны вместе пообедать. Как долго ты пробудешь в Лондоне?
– Две недели. Расскажи мне о своем женихе.
– Он молод, – несколько натянуто рассмеялась она, – моложе меня…
– Вот как! Но ты не подвластна времени, Венеция. Джефри, бывало, говорил… и я согласен с ним… к тебе, как ни к какой другой женщине, применим старый афоризм: «Она не увядает со временем».
– И слава Богу, – со смехом сказала Венеция, – поскольку Майк значительно моложе меня.
– Он художник… музыкант? Она прикусила губу.
– Ни то, ни другое. По правде говоря, он не принадлежит миру искусства. Нет… Я собираюсь выйти замуж за человека, пусть это и покажется тебе безумием, который… совершенная противоположность нашему Джефри.
– Безумие бывает изумительным, – заметил Вайсманн. – Я оставляю за собой право судить, пока не встречусь с твоим женихом. Если это твой выбор, он, наверняка, понравится и мне.
– Что ты делаешь в воскресенье? Где ты остановился? – спросила она.
– В своем обычном месте. Ты знаешь этот отель. Беру на себя смелость предложить вам отдохнуть где-нибудь на природе в воскресенье. Я ревнив, но ничего не поделаешь – придется смириться с обществом твоего удивительного молодого человека.
– Это просто замечательно! – воскликнула Венеция. – Я знаю, Майк тоже будет в восторге. У него есть машина. В полдень мы заедем за тобой.
– Но ни минутой раньше, и я надеюсь, что не попаду в руки автохулигана.
Они рассмеялись.
Венеция положила трубку на рычаг, выпрыгнула из кровати и позвала Маргарет, шотландку, жившую с ней последние два года и исполнявшую обязанности прислуги. Это была вдова средних лет, приехавшая из южной Шотландии и, как Венеция сказала своим друзьям, единственный человек, умеющий сохранять в доме спокойствие, когда все идет кувырком. Венеция считала, что ей повезло с Маргарет, но самое главное – женщина обожала Мейбл.
– Как насчет чая и гренок? – певуче спросила она.
Вскоре в комнату с подносом в руках вошла Маргарет. К этому времени Венеция привела себя в порядок и, отдернув шторы, стояла у окна и глядела на голубое небо. Зеленые лавровые деревья в полосатых кадках, высаженные в саду, светились золотистым цветом. Было тепло. Она глубоко вздохнула и прижала пальцы к вискам.
– О, какой чудесный день!
– Да, – согласилась Маргарет, ставя поднос у кровати. Венеция обернулась и принялась перевязывать лентой свои длинные светлые волосы, делавшие ее необыкновенно молодой, хотя безжалостное утреннее солнце высвечивало морщинки, которые не в силах скрыть ни одна женщина ее возраста.
На лице Маргарет Венеция заметила выражение осуждения. Таким оно было, когда Венеция сообщила ей, что собирается выйти замуж за мистера Прайса. Это сообщение она выслушала с каменным лицом, не проявив никаких эмоций. Сдержанность и спокойствие были у нес в крови, но Венеция знала, что за этим скрывается чуткое и отзывчивое сердце.
– Ты не собираешься поздравить меня, Маргарет? – спросила Венеция.
Маргарет, глядя на свой фартук, который, по-видимому, имел для нее большее значение, чем Венеция, ответила:
– Ах да… мои поздравления, мадам. Больше ни слова Венеция не могла вытянуть из нее; она так и не узнала, что та думает по этому поводу. Венеция пришла к выводу, что Маргарет из тех, кто косо смотрит на ее замужество.
– Надо понимать, что после вашего замужества я вам больше не буду нужна, и мне придется возвращаться в деревню? – неожиданно спросила Маргарет.
– С чего ты взял:)? – спросила ее Венеция, сидя на кровати. – Ну, разумеется, ты мне нужна… больше, чем прежде. Разве я управлюсь в загородном доме без тебя? Было бы неплохо иметь гам побольше слуг, но знай: мы с Мейбл тебя никуда не отпустим.
Она подняла голову, улыбнулась и заметила, как задрожали губы Маргарет. Тем не менее, Маргарет ничего не сказала, что думает о предстоящей свадьбе:
– Я в самом деле не хочу менять ничего. И потом мне очень нравится жить за городом.
После того, как она вышла. Венеция выпила чай и съела тонкий ломтик хлеба. Жаль, подумала она, что Маргарет так отнеслась к одному из самых важных событий в ее жизни.
После завтрака она собралась позвонить Майку и сообщить ему о предстоящей встрече с Германом, как вдруг он опередил ее:
– Доброе утро, доброе утро, моя божественная Венеция.
Она засмеялась, растянулась на кровати и, закрыв глаза, с наслаждением вслушивалась в его голос.
– Я влюбилась, – наконец, со вздохом произнесла она. – Разве это не ужасно?
– Можно узнать о предмете ваших воздыханий?
– Нет… ты должен сам угадать.
– Годфрей Челло, – сказал он, имея в виду человека, к которому оба питали антипатию. Он был толст, жаден и женоподобен.
– Нет! – ответила Венеция, с трудом сдерживаясь, чтобы не захихикать, как школьница.
– Тогда это должно быть тот маленький официант, который чуть было не облил тебя куриным супом с овощами в ту ночь в Сохо.
– Нет.
– Чан Кайши?
– Милый! Он женат на одной из самых красивых и блестящих женщин в мире.
– Но он мог посетить Лондон, увидеть тебя и избавиться от мадам Чан…
– Милый, перестань молоть чепуху.
– Значит, это я. Если это не так, то я устрою грандиозный скандал. Соберу армию и ворвусь в твой дом. Венеция, любовь моя, разве это не я?
– Сам знаешь, – тихо проговорила она, ощущая прилив всепоглощающей нежности и безумной любви к Майку. Как много прошло лет, подумала она, с тех пор, когда она была так счастлива, так свободна и так возбуждена. Будущее приоткрывает перед ней столько замечательных перспектив. Ей хотелось любить и быть любимой. Только сейчас она отчетливо осознала, как была одинока последнее время.
Она сообщила ему о завтраке с Германом Вайсманном. Эту новость он воспринял в характерном для себя стиле.
– Все, что угодно, если ты хочешь. А кто такой Вайсманн? Похоже, немец.
Она с изумлением открыла для себя, что Майк ничего не слышал о такой знаменитости.
– Майк! Герман Вайсманн – пианист., один из величайших в мире и…
– О, да, да, конечно, – вставил он. – Теперь я припоминаю… я не совсем тебя понял… не буду утверждать, что слышал его игру… сама знаешь, мои познания в музыке несколько ограничении. Но если он твой друг… он и мне друг…
– Он мой самый большой друг. Он австриец, не немец, и мы не говорим о Германии, так как он потерял там жену и сына.
– Как это ужасно, – голосом, полным сочувствия, произнес Майк.
После этого он перестал говорить о Германе и завел разговор о том, когда они встретятся и он поведет Венецию на поиски обручального кольца.
– Единственное, что беспокоит меня, – добавил он, – то, что я не могу купить тебе кольцо, которое ты заслуживаешь.
– Тебе прекрасно известно, что мне не это важно, – ответила она. – Я никогда не любила драгоценности, и потом у меня все есть. Если хочешь, дорогой, ты можешь отвести меня к Уолворту. Мне все равно.
– Попытаемся придумать что-нибудь получше, – раздался в трубке его заразительный смех. – Не могу дождаться – так хочется видеть тебя. У меня голова раскалывается от вчерашнего. Я выпил слишком много. Когда все ушли, мы с Тони принялись снова отмечать… Ужас! Но знаешь, мне хочется праздновать нашу помолвку бесконечно. Просто замечательно быть обрученным с тобой!
Глава 4
– Погода, – заметил Герман Вайсманн, – вот что мне больше всего не нравится в милой старой Англии, но сегодня она меня ничуть не угнетает.
– Ну, а меня угнетает, – произнес Майк и весело рассмеялся, выбирая сигару из коробки, предложенной официантом.
– Что касается меня, – сказала Венеция, – то я самая счастливая женщина, обедающая в обществе таких удивительных мужчин.
Обедали они в «Кларидже», б том, чтобы выбраться за пределы города, не могло быть и речи. С утра прошел сильный дождь, а изменчивый ветер нагнал холодный воздух, и погода, по словам Венеции, скорее напоминала март, чем июнь. В связи с этим Герман предложил встретиться в его гостинице в гриль-баре.
«Кларидж» нравился Венеции. Там было всегда спокойно; ничто не мешало разговору. Она немного нервничала, когда вошла с Майком в фойе и представила его Герману. Как они отнесутся друг к другу, эти двое мужчин, самых дорогих для нее? И как странно, что двое столь разных по темпераменту и по своей сути людей сделались близки ее сердцу. Тем не менее это было так. Прошло совсем немного времени, и она перестала нервничать. Герман, как обычно, был обходителен и очарователен, умело поддерживая разговор. Майк был в хорошем настроении и, очевидно, гордился ею. Взяв ее руку, он сказал Герману:
– Вы можете представить, что это для меня значит, сэр… прийти сегодня сюда с Венецией в качестве ее будущего мужа.
Он произнес это искренне, и Венеция, хорошо знавшая своего Германа, с удовольствием заметила, как тонкое лицо Германа озарилось улыбкой. Он обменялся рукопожатием с Майком и сказал:
– Я поздравляю вас от всего сердца. Мне нет необходимости, молодой человек, говорить вам, что вы отыскали жемчужину среди женщин.
Венеция засмеялась, а Майк с жаром подхватил:
– Еще бы! Я везучий парень.
– Мне тоже повезло, – вставила Венеция. Встреча началась удачно. Всем было весело. Они обменялись последними новостями, поговорили о Мейбл, которую Герман назвал «своей чудо-крестницей», коснулись его будущих концертов и предстоящего турне по Америке, Не забыли восхититься и великолепным кольцом, которое украшало безымянный палец на левой руке Венеции. Это был желтый алмаз в старинной оправе. Венеция обожала желтые алмазы. Он был не такой ценный, как белый бразильский камень чистой воды, подаренный Джефри, но стоил Майку гораздо больше того, что он мог себе позволить. Он настоял на его приобретении, поскольку его выбрала Венеция. Она по достоинству оценила его щедрость. Кольцо прекрасно смотрелось на ее тонком пальце, и она была очень довольна. Когда Герман похвалил кольцо, она заметила, как ребячливое удовлетворение мелькнуло на загорелом лице Майка.
Что бы Майк ни говорил, Герман поворачивался к нему и слушал даже тогда, когда первый завел речь о своем любимом предмете – лошадях.
– Я в них ничего не понимаю, – признался Герман. – Пожалуй, это замечательные создания, и мне хотелось бы научиться ездить верхом. Это, должно быть, прекрасно и очень полезно для здоровья.
– Мейбл от лошадей без ума, – сказала Венеция. – А я, боюсь, слишком стара, чтобы начинать, и к тому же ни разу в жизни не сидела на лошади.
Герман снова повернулся к ней, попыхивая сигаретой.
– Не говори о возрасте, – заметил он. – Тебя это не должно волновать.
– Вот и я твержу ей то же самое, – сказал Майк.
– У меня скоро распухнет голова, если я и дальше буду вас слушать, – рассмеялась она. – Что ни говори, я слишком стара для верховой езды. Здесь мы расходимся с Майком, но зато у нас в другом много общего.
Герман Вайсманн продолжал задумчиво курить. Говорит ли она правду? Есть ли у них что-то общее? Несомненно одно – страстная любовь или лучше сказать – безрассудная страсть. Эта мысль не сразу пришла Герману в голову; она зрела в нем постепенно и только сейчас сформировалась окончательно. Совершенно очевидно, что Венеция не так сильно любит этого молодого человека, как она любила Джефри, с которым у нес было много общего. Но он, однако, считал, что Венеция совершенно права, выходя замуж вторично. Он давно хотел, чтобы она нашла спутника жизни, который останется с ней, когда Мейбл подрастет и выйдет замуж.
Всякий раз возвращаясь в Англию, он надеялся услышать, что Венеция нашла свою вторую любовь и готова начать новую жизнь, но он никак не мог предположить, что она остановит свой выбор на человеке значительно моложе ее и совершенно не похожем на нее.
Именно это различие между Венецией и Май-ком беспокоило его. Годы здесь ни при чем. Он знал несколько исключительно удачных пар, где из двух супругов женщина оказывалась старше, но в этих случаях их роднили взаимные интересы и глубокий духовный союз. Герман Вайсманн, после того, как обдумал выбор Венеции и составил себе представление о ее избраннике, не мог не признаться самому себе, что очень встревожен.
Первое впечатление оказалось неплохим; более того, он не мог не поддаться обаянию Майка, прекрасно понимая, что влекло к нему Венецию.
Теплота их отношений, вернее, глубокое и сильное чувство, испытываемое Венецией и Май-ком, не могли не волновать Германа. Когда-то он точно так же любил свою Наоми. Венеция с Май-ком только и ждали наступления того часа, когда они всецело смогут принадлежать друг другу. Но для Германа, хорошо знавшего и любившего Венецию, сквозь предательскую пелену виделась горькая правда: Венеция и этот молодой человек совершенно не созданы один для другого. Герман ужаснулся тому, как Венеция могла поддаться самообману и уверовать в то, что Майк именно тот, кто заменит ей Джефри. Герману это казалось кощунством.
Майк, на его взгляд, был человеком, сохранившим детскую непосредственность и живость воображения. Тщеславный, вероятно, эгоистичный, очаровательный… Какое безумие вселилось в нее, спрашивал себя Герман, прислушиваясь к болтовне Майка о своем загородном доме, фондовой бирже, его поездке в Ирландию к другу ради того, чтобы взглянуть на лошадь, которую тот хотел ему продать, и их с Венецией планах пожениться до начала летних каникул Мейбл.
Густые брови Германа сошлись вместе, и он спросил Венецию:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21