https://wodolei.ru/catalog/mebel/zerkalo-shkaf/
Но он пытался держать себя в руках. Он даже поздравил себя с этим, когда переводчица итальянца попросила прерваться на пять минут, чтобы что-то сверить. Александр согласился и взглянул на часы. Был уже почти полдень. Самое время сказать всем, что на сегодня хватит. Можно будет поехать с Ник в один маленький отель с отличным рестораном и на частный пляж с сахарным белым песком, где ей не понадобится ее бикини.
Все стали выходить из-за стола. Ник вцепилась в ручки кресла, чтобы подняться, и в этот момент к ней подскочил француз и услужливо обхватил ее за плечи. Александр мгновенно оказался рядом.
– Я сам помогу ей, – рявкнул он и, оттолкнув француза, сделал то, что обещал себе не делать. Он обнял Ник с таким видом, что для всех в комнате – и для него самого – стало очевидно, что он по уши влюблен в нее.
Они полетели на Кифиру, валялись на пляже, ели креветки, запивая их белым вином, и занимались любовью.
Александр пытался отмахнуться от того, что открылось ему в конференц-зале, но мысль эта упорно сидела в голове. Может, поэтому он не сразу сообразил, что что-то идет не так.
Ник была спокойна. Чересчур спокойна. Она была спокойна и вечером, когда они ужинали в патио. Повар превзошел самого себя. Высокие белые свечи горели в серебряных подсвечниках, в серебряной вазе посреди стола благоухали цветы, рядом в серебряном ведерке стояла бутылка белого вина.
Но что-то было не так. Александр чувствовал это. И это не имело никакого отношения к случившемуся в офисе. Все зашаркали, извинились и быстро удалились, а они с Ник остались, и она выложила ему все, что думает по поводу того, как он афишировал их отношения. Он извинился, она вздохнула, они обнялись, поцеловались, хотя в любой момент кто-то мог зайти. Он решил, что этим все кончилось, но сейчас это ее молчаливое спокойствие пугало его. В чем дело? И почему он сидит и ждет? Он боится того, что будет. Да, он, Александр Татакис, боится спросить женщину, почему она такая тихая, почему перестала улыбаться и время от времени бросает на него непонятные взгляды?
Служанка вкатила столик на колесах и поставила его около их стола. Ник не пошевелилась; Александр наполнил ее тарелку, потом свою. Блюдо было на вид очень аппетитное, но ему не хотелось есть. Ник даже не притронулась.
Только снова метнула на него этот загадочный взгляд.
– Черт побери, – наконец взорвался он и швырнул салфетку на стол, – в чем дело?! – У него это вырвалось против его воли. Он не хотел кричать. Но он никак не мог оправиться от своего открытия, что влюбился в Ник, а она смотрит на него как на прокаженного. – Прости, – извинился он, чуть успокоившись. – Но я хочу знать, что случилось. Я не умею гадать на кофейной гуще.
Ник оторвалась от бокала вина. Вино было замечательное, но она едва пригубила его. Ее захлестывало отчаяние.
Этот прекрасный долгий день показал ей, в какую бездну неприятностей она погружается. Она представить себе не могла, что спать с человеком, который тебе нравится, еще не значит быть с ним по-настоящему близкой, даже если близость длится несколько недель или месяцев. Эта… эта трясина, в которую они попали с Александром, была близостью с большой буквы, и от этого хотелось не то смеяться, не то плакать. Он входил в комнату, и от одного его вида у нее голова шла кругом. Он объявил при всем честном народе, что она его любовница, а она сделала вид, что сердится, но в глубине души сама готова была со всех крыш кричать, что она принадлежит ему, а он принадлежит ей…
И что она любит его. И как это всплыло? Когда она в конференц-зале обращалась к Александру как к мистеру Татакису, ловила его сердитые взгляды. Вечно у нее все не как у людей. Ну почему бы ей не влюбиться по-человечески со скрипкой и луной и чтобы ее тоже любили? Потому что Александр никогда ее не полюбит.
Все это открылось ей утром, и с того момента она не могла понять, что с этим делать, и до сих пор у нее нет ответа. Что толку, что он смотрит на нее страстным взглядом, он все равно сердится, несмотря на извинение. Было бы на что сердиться, бесчувственный идиот!
– Ты слышишь? – проговорил он. – Прости, что я рявкнул.
– Слышу.
– Ник, черт побери!.. – Он перевел дыхание. – Ты сердишься? За эту выходку утром?
– Я не сержусь, – негромко проговорила она. – Но… но я хочу кое-что сказать… и это так нелегко.
– О чем ты? – спросил он, чувствуя, как бездна разверзается у него под ногами.
Она сглотнула, облизнула пересохшие губы, стараясь не глядеть на него.
– Я… я тут подумала… не слишком ли стремительно у нас все закрутилось?
– Что закрутилось?
Он говорил спокойно, но она знала, сколь обманчиво это спокойствие. За ним стоит непреклонная решимость, но и она не шутит. Пришло время принять решение.
Она не могла решить, что ей делать, хотя весь день только об этом и думала. Страдать сейчас или потом? Куда ни кинь, всюду клин. Это нелегкое решение. Она всегда считала, что умеет контролировать отношения с людьми. Белл как-то говорила ей, как страдала, не в силах разобраться в своих чувствах к Чину; Пам клялась, что сначала презирала Аби, а Ник слушала и удивлялась, как можно запутаться в отношениях с мужчиной.
Теперь, кажется, она понимает сестер.
– Так что у нас так закрутилось? – переспросил Александр.
Если переспать с боссом – ошибка, то влюбиться в него – катастрофа. Разумеется, ее хоть режь, она ему в этом не признается. Она скажет, что не готова потерять независимость, что вообще было ошибкой так далеко заходить, что… что…
– Да все это…
– Что мы любовники, – спокойно проговорил он. – Это так трудно признать?
– Нет. Я не о том. Я… Да не смотри ты на меня так.
– Как? – спросил он и поймал себя на мысли, что, если бы ему пришлось платить драхму при каждом желании выбить из нее душу, он уже сейчас мог бы смело проситься в приют для бездомных.
Ник отодвинула стул и встала.
– Не надо, – махнула она рукой, когда он тоже вскочил, – я прекрасно могу передвигаться сама, Александр. Я вывихнула лодыжку, а не сломала.
– А…
– Что – а? Ничего лучше придумать нельзя?
– Я был прав, – спокойно сказал он.
Теперь, когда он понял в чем дело, можно быть спокойным. Он-то подумал, что сейчас она скажет, что больше не хочет продолжать их связь. Их отношения. Называй это как заблагорассудится, хотя одному Богу известно, что это такое, когда мужчина влюбляется в женщину, которая не любит его, женщину, в которую он не хотел влюбляться.
Но это же курам на смех. Николь нравится быть с ним. Она наслаждается их постельными играми. Все, что ей надо, немного больше уверенности, что он не посягает на ее независимость. Что ж, придется дать ей такие гарантии. Надо немного отыграть обратно, убедить ее, что он готов довольствоваться тем, что есть.
Это даже не ложь.
Если на то пошло, он и сам не мог бы сказать, чего он хочет. Брака? Детей? Насколько он понимает, это его не прельщает. Он скажет ей об этом, и она сама поймет, что ничем не рискует, продолжая быть с ним.
А там видно будет. Если он переменит свои представления, попробует переменить и ее. А если нет… на нет и суда нет. И все будет по-старому.
Разве не логично? У него как камень с души свалился, и он с улыбкой шагнул к ней.
– Ник, kalyz mou…
К его немалому удивлению, она стукнула его по рукам, когда он захотел обнять ее за плечи.
Она и сама не знала, что с ней. Она готова была плакать от того, что он назвал ее любимой всуе.
– Послушай, я сейчас скажу, потому что это надо сказать. Только не останавливай меня.
– Давай без этого обойдемся.
– Господи, да можешь ты быть серьезным?! Это что-то неслыханное. Мне надо тебе кое-что сказать.
– Радость моя, я знаю, что тебя тревожит.
– Ну так скажи. Давай.
– Тебя беспокоит, что я вошел в твою жизнь.
– Все гораздо сложней.
– Ты боишься, что я могу занять слишком большое место в твоей жизни.
Господи, какие мужики дураки!
– Вот именно.
– Но это не так. Я не собираюсь расхаживать по твоей жизни как слон в посудной лавке. – Он обнял ее. Она не растаяла, как в прошлую ночь, но и не сопротивлялась. Он решил, что это добрый знак. – Я хорошо представляю, как такой женщине, как ты, связываться с таким мужчиной, как я.
– Ну как же, ты у нас все знаешь!
Он предпочел пропустить ее шпильку мимо ушей.
– У меня мать была американкой. Ты не знала?
– Кажется, Белл что-то говорила… Только не пытайся мне зубы заговаривать.
– Она была певицей. Колоратура. Ты знаешь, что это?
– Знаю. Сопрано с особо светлым тембром.
– Точно. – Он посадил ее на плетеный диванчик. – Она была славная женщина. Твоего поля ягода. Красивая. Независимая. Слова не скажи. Трудная.
– Разве я склочная и трудная?
– А мой отец… Я во всем похож на него.
– Самоуверенный. Несносный. Властолюбивый.
– Я грек, – сказал он, будто этим объяснялось все. – Ну, положим, наполовину, но это неважно. Он вырастил меня.
Ник дала себе слово не попадаться на его удочку, но не задать напрашивающийся вопрос было невозможно.
– Почему? Что случилось с твоей матерью?
Александр улыбнулся.
– Ей не сиделось на месте. Она стала скучать по родине, подругам, карьере… – Он замолчал. Не это он хотел сказать ей. Отец говорил ему, почему у них не сложилось, но дело не в том. – Они часто ссорились. Она уезжала, летала в Нью-Йорк. Он летал за ней, привозил ее обратно. А в один прекрасный день не полетел. Она осталась в Америке и больше не вернулась.
– Не понимаю. Разве ты вырос не в Греции?
– В Греции.
– Но ты говоришь, что она осталась в Америке.
– Я не поехал с ней. Отец не разрешил.
– Не разрешил? – Ник уставилась на него. – И она это допустила?
– Ник. Попробуй понять. Это Греция. Здесь другие законы. Мужчина здесь глава семьи.
– Ты хочешь сказать, что твой отец не отдал тебя матери?
– Именно так. – Александр поднялся. Разговор принял нежелательное направление. – Она в общем-то не возражала. Она любила меня, но материнский инстинкт у нее был не особенно сильный. Ты меня понимаешь?
– Нет, не понимаю. Если бы у меня был ребенок, я бы его не отдала.
– Закон был на стороне отца. А какой мужчина отдаст свою плоть и кровь?
– Но есть такое понятие, как совместное опекунство. В Америке…
– Здесь не Америка, Ник, это Греция. Да и как можно то и дело перекидывать ребенка через океан, это же не теннисный мячик. – Это он тоже не хотел говорить. Да и какое все это имеет значение через столько лет! – Все это к делу не относится, Николь. Я хочу, чтоб ты поняла…
– И что было дальше? С твоими родителями и их браком?
– Они развелись.
– А где твоя мать сейчас? Я знаю, что отец умер несколько лет назад, а о матери ты ничего не говорил.
– Она жива, – нехотя проговорил Александр. – Живет в Аргентине с конезаводчиком.
– Она уехала туда после развода?
– Она уехала туда, когда мне было тринадцать лет. До этого она прожила пять лет в Нью-Йорке. И чтобы ты не спрашивала, скажу, что до ее отъезда из Штатов я бывал у нее по две недели каждый июль, когда отец разрешал ей…
– Когда отец разрешал ей?.. – повторила, не веря своим ушам, Ник.
– Вот именно. Он разрешал ей прилетать в Афины и останавливаться в своей квартире и видеться со мной, сколько ей угодно было.
Ник встала, положила руку ему на плечо и почувствовала, как напряглись у него мышцы.
– Все это ужасно, – тихо сказала она. – Александр, это просто невероятно…
– Что тут такого? – холодно сказал он и сбросил ее руку. – Она во всем сама виновата. Она была не пара моему отцу – плохая жена и плохая мать.
Ник отшатнулась.
– Откуда тебе знать? Ты знаешь только одну сторону. Может, это не все.
– Люди женятся по ошибке, Николь. Из-за страсти, из-за секса. Это называют любовью, но какая это любовь? – Он положил руки ей на плечи и резко притянул к себе. Почему еще только недавно все казалось ему таким сложным? Он знал, что ему нужно, но это не любовь, не брак и не отцовство. – Поэтому тебе нечего бояться меня. Я не прошу ничего, кроме того, что ты можешь дать, потому что я сам хочу того же.
Нечего бояться? Вот умора. Он думает, что знает ее. Хуже всего то, что она сама думала, будто знает себя, но в один миг все вдруг полностью изменилось. Еще недавно у нее и в мыслях не было всех этих матримониальных дел, а сейчас ей захотелось построить надежное теплое гнездышко, где она жила бы, как живут все женщины на свете: просыпалась бы утром в объятиях любимого человека, а там, глядишь, и гладила бы разбитые коленки мальчишек, как две капли воды похожих на отца. Как могла она пасть так низко?
– Ник? – Он взял ладонями ее лицо и приподнял. – Еще ни одна женщина не значила для меня так много, как ты. Ты красива. Обворожительна. Я счастлив с тобой. И я мил тебе. Хоть убей меня, но я говорю правду.
Ей захотелось разреветься и удрать. Сердце у нее разрывалось. Но она стояла как ни в чем не бывало и даже выдавила смешок.
– Ты от скромности не умрешь, Александр.
– Я говорю как на духу. Я хочу быть честным. И от тебя того же жду. Нам не нужны сказки с красивым концом.
– Не нужны, – как эхо отозвалась она дрогнувшим голосом.
– Я дам тебе все, gataki. He только честность, но и уважение. Я обещаю быть тебе верным, пока мы вместе, но я не хочу лгать и не хочу, чтоб ты лгала. Ты меня понимаешь?
Он замолчал. Он не планировал говорить все это, даже не знал, что такое наговорит, и все же был рад, что все так получилось. Это и есть правда, а то, что ему показалось, будто он влюбился в Николь, просто сентиментальная чушь.
Он сын своего отца, но он не будет таким глупцом, как его отец, и она должна понять это. Он не будет просить от нее того, чего она дать не в состоянии. Он не будет льстить себе надеждой, что станет для нее всем на свете, и не будет требовать от нее обетов, которые она не может сдержать, или ожидать, что она будет растить его ребенка.
Губы у нее задрожали.
Неужели он обидел ее? Ему захотелось прижать ее к себе и сказать, что все это неправда, что он любит ее и будет любить всегда и стоит ей только сказать, что она тоже любит его…
– Я хотела сказать, что уезжаю, – чужим голосом произнесла она.
– Но теперь это необязательно.
Ник смотрела в лицо человека, которого любит, человека, которого решила оставить, а видела не взрослого мужчину, а того ребенка, которого бросила мать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Все стали выходить из-за стола. Ник вцепилась в ручки кресла, чтобы подняться, и в этот момент к ней подскочил француз и услужливо обхватил ее за плечи. Александр мгновенно оказался рядом.
– Я сам помогу ей, – рявкнул он и, оттолкнув француза, сделал то, что обещал себе не делать. Он обнял Ник с таким видом, что для всех в комнате – и для него самого – стало очевидно, что он по уши влюблен в нее.
Они полетели на Кифиру, валялись на пляже, ели креветки, запивая их белым вином, и занимались любовью.
Александр пытался отмахнуться от того, что открылось ему в конференц-зале, но мысль эта упорно сидела в голове. Может, поэтому он не сразу сообразил, что что-то идет не так.
Ник была спокойна. Чересчур спокойна. Она была спокойна и вечером, когда они ужинали в патио. Повар превзошел самого себя. Высокие белые свечи горели в серебряных подсвечниках, в серебряной вазе посреди стола благоухали цветы, рядом в серебряном ведерке стояла бутылка белого вина.
Но что-то было не так. Александр чувствовал это. И это не имело никакого отношения к случившемуся в офисе. Все зашаркали, извинились и быстро удалились, а они с Ник остались, и она выложила ему все, что думает по поводу того, как он афишировал их отношения. Он извинился, она вздохнула, они обнялись, поцеловались, хотя в любой момент кто-то мог зайти. Он решил, что этим все кончилось, но сейчас это ее молчаливое спокойствие пугало его. В чем дело? И почему он сидит и ждет? Он боится того, что будет. Да, он, Александр Татакис, боится спросить женщину, почему она такая тихая, почему перестала улыбаться и время от времени бросает на него непонятные взгляды?
Служанка вкатила столик на колесах и поставила его около их стола. Ник не пошевелилась; Александр наполнил ее тарелку, потом свою. Блюдо было на вид очень аппетитное, но ему не хотелось есть. Ник даже не притронулась.
Только снова метнула на него этот загадочный взгляд.
– Черт побери, – наконец взорвался он и швырнул салфетку на стол, – в чем дело?! – У него это вырвалось против его воли. Он не хотел кричать. Но он никак не мог оправиться от своего открытия, что влюбился в Ник, а она смотрит на него как на прокаженного. – Прости, – извинился он, чуть успокоившись. – Но я хочу знать, что случилось. Я не умею гадать на кофейной гуще.
Ник оторвалась от бокала вина. Вино было замечательное, но она едва пригубила его. Ее захлестывало отчаяние.
Этот прекрасный долгий день показал ей, в какую бездну неприятностей она погружается. Она представить себе не могла, что спать с человеком, который тебе нравится, еще не значит быть с ним по-настоящему близкой, даже если близость длится несколько недель или месяцев. Эта… эта трясина, в которую они попали с Александром, была близостью с большой буквы, и от этого хотелось не то смеяться, не то плакать. Он входил в комнату, и от одного его вида у нее голова шла кругом. Он объявил при всем честном народе, что она его любовница, а она сделала вид, что сердится, но в глубине души сама готова была со всех крыш кричать, что она принадлежит ему, а он принадлежит ей…
И что она любит его. И как это всплыло? Когда она в конференц-зале обращалась к Александру как к мистеру Татакису, ловила его сердитые взгляды. Вечно у нее все не как у людей. Ну почему бы ей не влюбиться по-человечески со скрипкой и луной и чтобы ее тоже любили? Потому что Александр никогда ее не полюбит.
Все это открылось ей утром, и с того момента она не могла понять, что с этим делать, и до сих пор у нее нет ответа. Что толку, что он смотрит на нее страстным взглядом, он все равно сердится, несмотря на извинение. Было бы на что сердиться, бесчувственный идиот!
– Ты слышишь? – проговорил он. – Прости, что я рявкнул.
– Слышу.
– Ник, черт побери!.. – Он перевел дыхание. – Ты сердишься? За эту выходку утром?
– Я не сержусь, – негромко проговорила она. – Но… но я хочу кое-что сказать… и это так нелегко.
– О чем ты? – спросил он, чувствуя, как бездна разверзается у него под ногами.
Она сглотнула, облизнула пересохшие губы, стараясь не глядеть на него.
– Я… я тут подумала… не слишком ли стремительно у нас все закрутилось?
– Что закрутилось?
Он говорил спокойно, но она знала, сколь обманчиво это спокойствие. За ним стоит непреклонная решимость, но и она не шутит. Пришло время принять решение.
Она не могла решить, что ей делать, хотя весь день только об этом и думала. Страдать сейчас или потом? Куда ни кинь, всюду клин. Это нелегкое решение. Она всегда считала, что умеет контролировать отношения с людьми. Белл как-то говорила ей, как страдала, не в силах разобраться в своих чувствах к Чину; Пам клялась, что сначала презирала Аби, а Ник слушала и удивлялась, как можно запутаться в отношениях с мужчиной.
Теперь, кажется, она понимает сестер.
– Так что у нас так закрутилось? – переспросил Александр.
Если переспать с боссом – ошибка, то влюбиться в него – катастрофа. Разумеется, ее хоть режь, она ему в этом не признается. Она скажет, что не готова потерять независимость, что вообще было ошибкой так далеко заходить, что… что…
– Да все это…
– Что мы любовники, – спокойно проговорил он. – Это так трудно признать?
– Нет. Я не о том. Я… Да не смотри ты на меня так.
– Как? – спросил он и поймал себя на мысли, что, если бы ему пришлось платить драхму при каждом желании выбить из нее душу, он уже сейчас мог бы смело проситься в приют для бездомных.
Ник отодвинула стул и встала.
– Не надо, – махнула она рукой, когда он тоже вскочил, – я прекрасно могу передвигаться сама, Александр. Я вывихнула лодыжку, а не сломала.
– А…
– Что – а? Ничего лучше придумать нельзя?
– Я был прав, – спокойно сказал он.
Теперь, когда он понял в чем дело, можно быть спокойным. Он-то подумал, что сейчас она скажет, что больше не хочет продолжать их связь. Их отношения. Называй это как заблагорассудится, хотя одному Богу известно, что это такое, когда мужчина влюбляется в женщину, которая не любит его, женщину, в которую он не хотел влюбляться.
Но это же курам на смех. Николь нравится быть с ним. Она наслаждается их постельными играми. Все, что ей надо, немного больше уверенности, что он не посягает на ее независимость. Что ж, придется дать ей такие гарантии. Надо немного отыграть обратно, убедить ее, что он готов довольствоваться тем, что есть.
Это даже не ложь.
Если на то пошло, он и сам не мог бы сказать, чего он хочет. Брака? Детей? Насколько он понимает, это его не прельщает. Он скажет ей об этом, и она сама поймет, что ничем не рискует, продолжая быть с ним.
А там видно будет. Если он переменит свои представления, попробует переменить и ее. А если нет… на нет и суда нет. И все будет по-старому.
Разве не логично? У него как камень с души свалился, и он с улыбкой шагнул к ней.
– Ник, kalyz mou…
К его немалому удивлению, она стукнула его по рукам, когда он захотел обнять ее за плечи.
Она и сама не знала, что с ней. Она готова была плакать от того, что он назвал ее любимой всуе.
– Послушай, я сейчас скажу, потому что это надо сказать. Только не останавливай меня.
– Давай без этого обойдемся.
– Господи, да можешь ты быть серьезным?! Это что-то неслыханное. Мне надо тебе кое-что сказать.
– Радость моя, я знаю, что тебя тревожит.
– Ну так скажи. Давай.
– Тебя беспокоит, что я вошел в твою жизнь.
– Все гораздо сложней.
– Ты боишься, что я могу занять слишком большое место в твоей жизни.
Господи, какие мужики дураки!
– Вот именно.
– Но это не так. Я не собираюсь расхаживать по твоей жизни как слон в посудной лавке. – Он обнял ее. Она не растаяла, как в прошлую ночь, но и не сопротивлялась. Он решил, что это добрый знак. – Я хорошо представляю, как такой женщине, как ты, связываться с таким мужчиной, как я.
– Ну как же, ты у нас все знаешь!
Он предпочел пропустить ее шпильку мимо ушей.
– У меня мать была американкой. Ты не знала?
– Кажется, Белл что-то говорила… Только не пытайся мне зубы заговаривать.
– Она была певицей. Колоратура. Ты знаешь, что это?
– Знаю. Сопрано с особо светлым тембром.
– Точно. – Он посадил ее на плетеный диванчик. – Она была славная женщина. Твоего поля ягода. Красивая. Независимая. Слова не скажи. Трудная.
– Разве я склочная и трудная?
– А мой отец… Я во всем похож на него.
– Самоуверенный. Несносный. Властолюбивый.
– Я грек, – сказал он, будто этим объяснялось все. – Ну, положим, наполовину, но это неважно. Он вырастил меня.
Ник дала себе слово не попадаться на его удочку, но не задать напрашивающийся вопрос было невозможно.
– Почему? Что случилось с твоей матерью?
Александр улыбнулся.
– Ей не сиделось на месте. Она стала скучать по родине, подругам, карьере… – Он замолчал. Не это он хотел сказать ей. Отец говорил ему, почему у них не сложилось, но дело не в том. – Они часто ссорились. Она уезжала, летала в Нью-Йорк. Он летал за ней, привозил ее обратно. А в один прекрасный день не полетел. Она осталась в Америке и больше не вернулась.
– Не понимаю. Разве ты вырос не в Греции?
– В Греции.
– Но ты говоришь, что она осталась в Америке.
– Я не поехал с ней. Отец не разрешил.
– Не разрешил? – Ник уставилась на него. – И она это допустила?
– Ник. Попробуй понять. Это Греция. Здесь другие законы. Мужчина здесь глава семьи.
– Ты хочешь сказать, что твой отец не отдал тебя матери?
– Именно так. – Александр поднялся. Разговор принял нежелательное направление. – Она в общем-то не возражала. Она любила меня, но материнский инстинкт у нее был не особенно сильный. Ты меня понимаешь?
– Нет, не понимаю. Если бы у меня был ребенок, я бы его не отдала.
– Закон был на стороне отца. А какой мужчина отдаст свою плоть и кровь?
– Но есть такое понятие, как совместное опекунство. В Америке…
– Здесь не Америка, Ник, это Греция. Да и как можно то и дело перекидывать ребенка через океан, это же не теннисный мячик. – Это он тоже не хотел говорить. Да и какое все это имеет значение через столько лет! – Все это к делу не относится, Николь. Я хочу, чтоб ты поняла…
– И что было дальше? С твоими родителями и их браком?
– Они развелись.
– А где твоя мать сейчас? Я знаю, что отец умер несколько лет назад, а о матери ты ничего не говорил.
– Она жива, – нехотя проговорил Александр. – Живет в Аргентине с конезаводчиком.
– Она уехала туда после развода?
– Она уехала туда, когда мне было тринадцать лет. До этого она прожила пять лет в Нью-Йорке. И чтобы ты не спрашивала, скажу, что до ее отъезда из Штатов я бывал у нее по две недели каждый июль, когда отец разрешал ей…
– Когда отец разрешал ей?.. – повторила, не веря своим ушам, Ник.
– Вот именно. Он разрешал ей прилетать в Афины и останавливаться в своей квартире и видеться со мной, сколько ей угодно было.
Ник встала, положила руку ему на плечо и почувствовала, как напряглись у него мышцы.
– Все это ужасно, – тихо сказала она. – Александр, это просто невероятно…
– Что тут такого? – холодно сказал он и сбросил ее руку. – Она во всем сама виновата. Она была не пара моему отцу – плохая жена и плохая мать.
Ник отшатнулась.
– Откуда тебе знать? Ты знаешь только одну сторону. Может, это не все.
– Люди женятся по ошибке, Николь. Из-за страсти, из-за секса. Это называют любовью, но какая это любовь? – Он положил руки ей на плечи и резко притянул к себе. Почему еще только недавно все казалось ему таким сложным? Он знал, что ему нужно, но это не любовь, не брак и не отцовство. – Поэтому тебе нечего бояться меня. Я не прошу ничего, кроме того, что ты можешь дать, потому что я сам хочу того же.
Нечего бояться? Вот умора. Он думает, что знает ее. Хуже всего то, что она сама думала, будто знает себя, но в один миг все вдруг полностью изменилось. Еще недавно у нее и в мыслях не было всех этих матримониальных дел, а сейчас ей захотелось построить надежное теплое гнездышко, где она жила бы, как живут все женщины на свете: просыпалась бы утром в объятиях любимого человека, а там, глядишь, и гладила бы разбитые коленки мальчишек, как две капли воды похожих на отца. Как могла она пасть так низко?
– Ник? – Он взял ладонями ее лицо и приподнял. – Еще ни одна женщина не значила для меня так много, как ты. Ты красива. Обворожительна. Я счастлив с тобой. И я мил тебе. Хоть убей меня, но я говорю правду.
Ей захотелось разреветься и удрать. Сердце у нее разрывалось. Но она стояла как ни в чем не бывало и даже выдавила смешок.
– Ты от скромности не умрешь, Александр.
– Я говорю как на духу. Я хочу быть честным. И от тебя того же жду. Нам не нужны сказки с красивым концом.
– Не нужны, – как эхо отозвалась она дрогнувшим голосом.
– Я дам тебе все, gataki. He только честность, но и уважение. Я обещаю быть тебе верным, пока мы вместе, но я не хочу лгать и не хочу, чтоб ты лгала. Ты меня понимаешь?
Он замолчал. Он не планировал говорить все это, даже не знал, что такое наговорит, и все же был рад, что все так получилось. Это и есть правда, а то, что ему показалось, будто он влюбился в Николь, просто сентиментальная чушь.
Он сын своего отца, но он не будет таким глупцом, как его отец, и она должна понять это. Он не будет просить от нее того, чего она дать не в состоянии. Он не будет льстить себе надеждой, что станет для нее всем на свете, и не будет требовать от нее обетов, которые она не может сдержать, или ожидать, что она будет растить его ребенка.
Губы у нее задрожали.
Неужели он обидел ее? Ему захотелось прижать ее к себе и сказать, что все это неправда, что он любит ее и будет любить всегда и стоит ей только сказать, что она тоже любит его…
– Я хотела сказать, что уезжаю, – чужим голосом произнесла она.
– Но теперь это необязательно.
Ник смотрела в лицо человека, которого любит, человека, которого решила оставить, а видела не взрослого мужчину, а того ребенка, которого бросила мать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18