– Ничего не надо, спасибо, – вежливо ответил он.
– Как насчет обеда? Ты, должно быть, проголодался…
– А где Фрида?
– Я дала ей неделю отпуска. Курт открыл глаза.
– Что ты сделала?
– Дала ей…
– Может быть, стоило сначала со мной посоветоваться?
– Да, это твой дом, и она – твоя служащая, но я подумала, что…
– А ты не подумала, что мне понадобится ее помощь?
– Зачем?
– А ты как считаешь? Для начала – чтобы готовить мне еду. Чтобы искать в шкафу чистые рубашки. Да мало ли еще зачем! Если ты не заметила, я же беспомощен, как младенец!
– Я буду рада тебе помочь, – спокойно ответила Лорелея. – Я уже приготовила несколько сандвичей и…
– Твоя помощь мне не нужна.
Эти слова обожгли ее, словно удар хлыста. Лорелея прикрыла глаза и ответила, презирая себя за неудержимую дрожь в голосе:
– Извини, я забыла. Разумеется, тебе никогда ничего не нужно. И никто не нужен.
Она развернулась и пошла прочь. Курт замер, ожидая хлопка двери, но, как видно, Лорелея хорошо владела собой – она прикрыла дверь тихо и аккуратно. Курт откинул голову на спинку шезлонга и тяжело вздохнул.
О чем это она, черт возьми? С чего взяла, что ему никто не нужен? Разве он сам только что не сказал, что нуждается в помощи Фриды? Должно быть, у жены просто дурное настроение. Оно и понятно. Она ненавидит его, ненавидит Вену, ненавидит свою новую жизнь, чувствует себя, словно в ловушке. А теперь по его вине оказалась заперта в этой ловушке еще на несколько недель.
Возможно, она считает, что в аварии виноват он сам. Что, злясь на нее, он гнал машину слишком быстро. Но это не так. Он уже готов был вернуться, готов был просить прощения, уверять, что никогда больше не напугает ее и не причинит ей боли, что хотел лишь показать ей…
Что показать? Что их брак – ошибка?
Курт прикрыл глаза. Так оно и есть, верно? Огромная ошибка. Не пора ли с ней покончить? Сколько еще он сможет видеть Лорелею, вдыхать ее запах – и помнить, беспрерывно помнить, что она его ненавидит? Что она несчастна из-за него?
Курт прижал ладонь ко лбу. Под черепом пульсировала надоедливая боль.
Ладно. Строить планы на будущее пока не стоит. Но, по крайней мере, он сделает все, чтобы облегчить ее ношу.
Для начала позвонит Фриде и попросит ее вернуться. Следующий звонок – в агентство по найму. Ему нужен помощник-мужчина. Сама мысль о слуге внушала Курту отвращение – однако ничего другого не оставалось: ведь одной рукой он не способен ни брюки натянуть, ни пуговицы застегнуть, а о более сложных операциях, вроде мытья, и говорить не приходится.
Хотя, если бы гордость не помешала ему принять предложение Лорелеи…
Курт испустил стон.
Лучше некуда! Рука в гипсе, голова раскалывается, жена его терпеть не может, а он впадает в экстаз при одной мысли о ее прикосновении! Снова и снова прокручивает в памяти ту единственную ночь, тешится мыслью, что утро, когда она, рыдая, упала ему на грудь, не было лишь плодом наркотического дурмана…
О нет! Если бы она хоть в малой степени ощущала то же, что и он, ту же жгучую жажду, всепоглощающее желание, чудесно соединенное с чем-то неопределимым, но куда более нежным и…
– Извини меня.
Он поднял глаза. Лорелея стояла над ним с подносом в руках. Лицо холодное, замкнутое – такое же безразличное, как ее извинение.
– Не надо. – Курт приподнялся. – Это я должен извиниться.
– Все в порядке. Ты ведь болен.
– Я не болен. У меня сломана рука. Это не болезнь.
– И еще сотрясение мозга. Прости, мне не следовало на тебя кричать.
– Было сотрясение. И ты не кричала.
– Нет, кричала.
– Вовсе нет, ты… – Уголки его губ изогнулись в невольной улыбке. – Еще немного – и мы поругаемся из-за того, кто должен извиняться.
Лорелея осторожно улыбнулась в ответ.
– И то верно. Давай начнем сначала. Мы оба были неправы.
– Так-то лучше. – Взглянув на поднос, Курт поднял брови. – Сандвичи с салатом и тунцом?
– Ага. – Лорелея поставила поднос перед ним. – Фрида говорила, ты любишь рыбу. Вот лимонад. Пирожные. Если захочешь чего-то еще…
И она двинулась прочь. Но Курт поймал ее руку.
– Не уходи.
– Курт, я не хочу тебя раздражать. Доктор сказал…
– Останься и поешь со мной. Пожалуйста. Сегодня мой первый день дома. Составь мне компанию.
С сильно бьющимся сердцем он ждал ответа. Сколько можно раздумывать, отвечая на такую простую просьбу?
– Хорошо, – медленно ответила она наконец. – Спасибо.
Лорелея понимала, что это предложение перемирия. Курт, как и она, понимает, что они прикованы друг к другу на целую неделю, так что им ничего не остается, кроме как соблюдать приличия.
Что ж, она согласна.
Обеденное и послеобеденное время они провели в натужно вежливой беседе ни о чем. Подошло время ужина, и, тайно радуясь освобождению, Лорелея сбежала на кухню.
Притворная дружба оказалась еще тяжелее честной вражды. Невыносимо было сидеть рядом с Куртом, притворяясь, что они друг другу просто приятели, добрые знакомые, но никак не муж и жена. Не люди, которых однажды свела страсть…
И подарила им дитя.
Ужинали они в столовой. Лорелея – на одном конце стола, Курт – на другом. Как и за обедом, они старались поддерживать вежливую беседу, но на сей раз получалось куда хуже. Скоро оба замолчали. Курт уставился в тарелку, вяло ковыряясь вилкой в мелко нарезанном мясе пополам с картофелем и спаржей. Кажется, особого аппетита у него не было.
– Может быть, хочешь чего-то другого? – спросила наконец Лорелея.
– Что? – Он поднял голову, встретившись с ней глазами, но тут же отвел взгляд. – А-а… Нет, спасибо, все в порядке.
– Мясо не пережарено? Я спросила Фриду, и она сказала…
– Прекрасное мясо.
– Фрида еще сказала, что ты любишь спаржу, но…
– Бога ради, Лорелея! Фрида – не эксперт по моим кулинарным пристрастиям. Кстати, спаржу я в детстве терпеть не мог. С чего ты взяла… – Он оборвал себя и глубоко вздохнул. – Извини.
– Нет-нет, все в порядке. Ничего удивительного, что ты сейчас…
– Злой как черт?
– Что ты устал, – мягко ответила Лорелея, вставая из-за стола. – Ты только что вышел из больницы…
– Да. Конечно. – Курт тоже встал. – Я помогу тебе прибраться.
– Нет!
Этот возглас вырвался из ее груди прежде, чем Лорелея успела его остановить. Только не это! Еще несколько тягостных минут с ним наедине, когда каждая секунда напоминает, что ему не о чём с ней говорить, тяжело и неловко находиться с ней рядом, – нет, она этого больше не выдержит! Когда поблизости Уильям, все иначе. Но теперь, когда она осталась наедине с Куртом, приходится взглянуть в глаза горькой истине: в его жизни для нее места нет.
– Я хотела сказать… – Она выдавила улыбку. – Тебе пора спать.
Спать? Да еще и девяти нет! Впрочем, Курт подозревал, что сегодня вообще не заснет. Всю ночь пролежит без сна, вспоминая натянутую улыбку жены, мучаясь от мысли, что бедной женщине невыносимо тяжело просто находиться с ним в одной квартире…
– Да, – быстро ответил он. – Вот именно. Я устал, мне давно пора в постель. – И улыбнулся в ответ – должно быть, так же натужно. – Ужин был превосходный. Большое спасибо.
– Рада, что тебе понравилось. Спокойной ночи!
– Спокойной ночи!
Уже отвернувшись, Лорелея вдруг снова повернулась к нему.
– Только… – Да?
Только, может быть, выпьешь чашечку кофе? – хотелось ей сказать. Или просто посидишь со мной? Протянешь мне руку, поможешь перекинуть мост через эту зияющую пропасть между нами?
Она с трудом сглотнула.
– Я… э-э… я только хотела спросить, не возражаешь ли ты, если завтра я приготовлю на ужин цыпленка.
Цыпленка? Так вот зачем она его окликнула! Чтобы обсудить завтрашнее меню! И это все, о чем им предстоит вести разговоры всю неделю? Меню, его вкусы в еде, познания Фриды… Что ж, очень может быть. Что им еще обсуждать? Что может сказать ему Лорелея? Разумеется, не то, что он жаждет услышать…
– Не возражаю, – коротко ответил Курт и исчез за дверью.
Несколько секунд Лорелея смотрела ему вслед, затем с глубоким вздохом принялась убирать со стола. День был жаркий и душный, но теперь, когда на город опустилась ночь, где-то вдалеке слышалось рычание грома.
Замечательно. Только грозы сейчас не хватало! Как будто мало бури в ее измученном сердце!
– Лорелея!
Обернувшись, она увидела в дверном проеме своего мужа. Волосы у него были растрепаны, рубашка наполовину расстегнута. Увидев его таким, она вдруг с пугающей ясностью поняла, что страсть, много лет назад бросившая ее к нему в объятия, не ушла – и никогда не уйдет.
За окном снова прогрохотал гром, на этот раз решительнее и ближе.
– Да?
Он с трудом сглотнул.
– Я… извини, не хотел тебя утруждать, но… В первый раз она услышала в его голосе неуверенность.
– Тебе плохо? – быстро спросила она. – Рука болит? Медсестра дала мне таблетки…
– Да все со мной в порядке! Просто… никак не могу расстегнуть эти чертовы пуговицы.
Взгляд ее метнулся вниз, к ровному ряду пуговиц на голубой рубашке. Две верхние были расстегнуты – ровно настолько, чтобы обнажилась черная полоска волос на мускулистой груди, – следующие застегнуты.
Лорелея ощутила, что заливается краской. Подняла смущенный взор на мужа. Судя по его лицу, ему тоже было не по себе. И неудивительно – ведь для такого человека попросить о помощи смерти подобно. Тем более – попросить ее.
– О, конечно! Я должна была сама догадаться… – Лорелея судорожно вздохнула и приказала рукам не дрожать. – Сейчас расстегну.
Она подошла к нему. Курт не двигался, глаза его не отрывались от ее лица.
– Пару лет назад я вывихнула запястье, – проговорила Лорелея, протягивая руки к первой пуговице. – Помню, как самые простые действия превратились для меня в непосильные задачи.
С одной покончено. Но почему он молчит?
– Правда, запястье было левое, а я, как и ты, правша, так что поначалу мне казалось, что это не так страшно…
Вторая пуговица позади. Хорошо развитые мускулы под загорелой кожей, черный пушок волос… Господи, да что же он молчит? Так и собирается стоять и слушать ее дурацкую болтовню?
– А оказалось совсем иначе. Это было ужасно! Я даже волосы уложить не могла! В то время они были длиннее, и…
– У тебя прекрасные волосы, Лорелея. Руки ее замерли на следующей пуговице.
Тихий, хрипловатый голос Курта пронзил ее, словно электрический разряд.
– Спасибо. Что ж, у тебя такой проблемы не будет. То есть… я хочу сказать, тебе не нужно укладывать волосы. Хотя, разумеется, я с удовольствием помогу тебе и причесаться, и вымыть голову, и… Ну вот, последняя.
– Распусти их.
– Что? – удивленно спросила она.
– Распусти волосы.
– Курт! – Лорелея тяжело сглотнула. – Не думаю, что…
– Пожалуйста. Вынь эти шпильки и распусти волосы.
Ей не пришлось принимать решение – он решил за нее. Миг – и его здоровая рука нырнула в ее льняную гриву, шпильки полетели на пол.
– Я так и не забыл, как твои волосы щекотали мне кожу. И губы…
– Курт! – О Господи, теперь он гладит ее по щеке. – Курт, что ты… что ты де…
И в этот миг он ее поцеловал. Нежно, осторожно прикоснулся губами к губам. Лорелея замерла, завороженная этим легким, словно крылья бабочки, касанием. Из груди ее вырвался едва слышный стон – и, повинуясь этой бессловесной мольбе, Курт снова прильнул к ее устам, на этот раз жадно и страстно.
За окном сверкнула молния.
Миг спустя – вечность спустя – Курт поднял голову. Взгляды их встретились. Он приподнял ее голову за подбородок, ласково погладил большим пальцем по щеке.
– Скажи это, – прошептал он. – Скажи, Лорелея. Чего ты хочешь?
Хочу, чтобы ты меня любил, – эта правда, столь долго скрываемая в сердце, сверкнула перед ней, словно молния, вспарывающая темные небеса. Лорелея понимала: он ждет от нее признания, что ей не терпится лечь с ним в постель. Но на самом деле она хочет большего. Гораздо большего. Она любит Курта. И что страшнее всего – мечтает об ответном чувстве.
Должно быть, ее ужас отразился на лице. Курт уронил руку и отступил на шаг.
– Прости. – Голос его звучат хрипло. Лорелея поняла, чего стоило ему это отступление. – Не надо было спрашивать.
Она молча покачала головой и положила руку ему на плечо. Он отстранился, словно обжегшись ее прикосновением.
– Не надо, милая. Все в порядке, У нас был трудный день, мы оба устали.
– Курт, подожди…
Но он уже шел прочь. А она стояла посреди комнаты, словно превратившись в соляной столб, не в силах его остановить.
Приближалась гроза. За окном завывал ветер, и верхушки деревьев раскачивались, словно заламывая руки-ветви в безысходной тоске.
Как хотелось Лорелее завыть вместе с ветром! И выть, и вопить, и обливаться слезами, и биться головой о стену! Но это не поможет. Жалость к себе никогда не помогала – ни в детстве, когда погибли ее родители, ни позже; когда она узнала, что беременна. Жизнь научила Лорелею: единственный способ противостоять беде – взглянуть правде в глаза. Так ей придется поступить и теперь.
Нужно покончить с этой комедией супружества. Победить в себе любовь к человеку, который ее не любит. И сообщить ему, что у него есть сын. Всего-то делов, мысленно добавила она и горько усмехнулась.
В эту ночь Лорелея почти сразу провалилась в сон, как только легла. Но спала беспокойно.
Во сне она брела по узкой тропке под хмурыми враждебными небесами, под злобное рычание грома… и знала, что она одна. Совсем одна в целом свете.
Раскат грома сотряс дом, и Лорелея села в постели, грубо выдернутая из сна. Гроза бушевала вовсю. Оглушительные раскаты следовали один за другим, и комнату заливал призрачный свет молний.
Сердце Лорелеи отчаянно забилось. В детстве она боялась грозы. Родители понимали ее страх, но бабушка, к которой переехала девочка после гибели отца и матери, называла ее трусихой.
– Как тебе не стыдно! – говорила она, обнаружив, что во время грозы Лорелея забивается в темный угол и зажимает руками уши. – В роду фон Левенштейнов трусов нет!
Со временем Лорелея победила свой страх – перед грозой, перед жизнью, перед неизбежными в жизни потерями. Но сегодня вдруг снова ощутила себя маленькой девочкой, смертельно испуганной ревом грома, зубчатыми молниями, разрезающими тяжелые темные тучи… И пустотой в собственном сердце;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18