Горчев Дмитрий
Мерзость
Дмитрий Горчев
Мерзость
Содержание
сволочи
блядь
борода
мудак
красавец
мерзость
мерзость
загадка
фокусник
троллейбус
о влюбленных
события
совесть
птица мира
музычка
плохая сказка
план спасения
* СВОЛОЧИ *
Иногда в мою дверь звонят сволочи.
Хорошие правильные люди не звонят никогда, потому что не могут найти звонка. Я сам-то его однажды нашел совершенно случайно, где-то на лестнице.
Хорошие правильные люди в мою дверь всегда стучат. Или тихо скребутся. Или тяжело под ней вздыхают, потому что если хорошего человека не впустить вовремя, он запросто может умереть и ровно никто на всем этом белом свете его не хватится, потому что он и при жизни-то никому мозгов не ебал.
А вот сволочи, они не такие. Они давят толстым бестрепетным пальцем на мой звонок, и ничегошеньки у них внутри не дрогнет. Я может и сам-то на этот звонок давить опасаюсь -- мало ли чего: вдруг откроется дверь совсем не той квартиры, и выйдет оттуда коля, да как спросит: "А ты кто? Не иначе как мою жену ебать пришел?"
Или хуже того, пригласит с собой выпить.
Нет, не жму я никаких звонков, и вам не советую.
Блядь
Клавдия Ивановна была страшная блядь.
Бывало, бухгалтер Василий Андреевич подойдет к ней после работы, ущипнет: "А не предаться ли нам, любезнейшая Клавдия Ивановна, плотской любви?" Клавдия Ивановна от такой радости тут же на стол валится и вся пылает. А Василий Андреевич в штанах пороется, вздохнет, очечки поправит: "Пошутил я, Клавдия Ивановна, вы уж не обессудьте. У меня же семья, дети, участок. Приходите в гости, я вас икрой баклажановой угощу, сам закатывал". "Дурак вы, Василий Андреевич, -- отвечает Клавдия Ивановна, вся красная, неудобно ей. -- И шутки у вас глупые. У меня у самой этой икры сорок две банки. Подумаешь, удивили".
Еще Клавдия Ивановна часто водила к себе домой мужчин. Ей было все равно -- хоть кто, хоть забулдыга подзаборный, никакой в ней не было гордости.
Приведет такого, чаю ему нальет. А он сидит на табуретке, ерзает: "Может по рюмочке, для куражу?"
Ну, нальет она ему водочки в хрустальную рюмочку и огурчик порежет. "А вы что же не выпиваете?" -- спросит мужчина. "Ах, я и так как пьяная", -отвечает ему Клавдия Ивановна низким голосом, и грудь у нее вздымается. Мужчина прямо водкой поперхнется и, пока Клавдия Ивановна постель расстилает, залезет он в холодильник и всю остальную бутылку выжрет без закуски. Вернется Клавдия Ивановна в прозрачном розовом пеньюаре, а мужчина уже лыка не вяжет. Дотащит она его до кровати, он ей всю грудь слюнями измажет и захрапит.
Таких мужчин Клавдия Ивановна рано утром сразу же прогоняла, даже оладушков им не испечет.
Однажды Клавдия Ивановна пошла давать объявление в газету. Так, мол, и так, хочу мужчину. Вот до чего довела блядская ее натура.
А в газете сидит тоже женщина, но немного помоложе: "Нет, -- говорит, -- у нас культурная газета, мы такого объявления дать не можем".
"А какое можете?" -- интересуется Клавдия Ивановна. "Ну, какое..., -задумывается та, -- Женщина ищет высокооплачиваемую работу... Женщине нужен спонсор..." "Это что же, -- удивляется Клавдия Ивановна, -- за это еще и деньги брать? Да нет, я же просто так, задаром". "Что? -- удивляется женщина из газеты, -- задаром? Неужели так уж приспичило?" И смотрит на Клавдию Ивановну с отвращением: вот, думает, блядь какая! Саму-то ее главный редактор по пятницам прямо на ковролане ебет, а она ничего, зубы стиснет и терпит, потому что детей-то кормить надо. Работу где сейчас хорошую найдешь? Да и редактор, в общем-то, неплохой, не извращенец какой-нибудь.
"Нет, -- говорит, -- вы, женщина, лучше ступайте себе подобру-поздорову, не приму я от вас никакого объявления".
Так и ушла Клавдия Ивановна ни с чем.
А по дороге домой напал на нее сексуальный маньяк.
Выскакивает он из кустов, плащ распахивает: "Ха!" -- кричит. "Ах! -восклицает Клавдия Ивановна, -- Глазам своим не верю!" "Это хуй! -- говорит маньяк. -- И сейчас я этим хуем буду вас по-всякому насиловать!" "Ах, по-всякому!" -- совсем млеет Клавдия Ивановна и падает в обморок.
Приходит она в себя, а маньяк рядом стоит: "Что это вы тут в обморок валитесь, -- спрашивает он ее строго, -- Я бесчувственное тело не могу по-всякому насиловать". "А какое тело вы можете насиловать, мой зайчик?" -спрашивает Клавдия Ивановна и стягивает рейтузы.
Маньяк от этих рейтузов совсем сник. "Нет, -- говорит, -- вы уж идите, женщина, только не рассказывайте про меня никому, а то подкараулю и убью зверски".
"Да что вы, -- отвечает Клавдия Ивановна и сумочку подбирает, -- Зачем мне рассказывать. Пойдемте лучше ко мне, я вас чайком напою. Замерзли тут, наверное, в кустах, в плащике-то на голое тело. Еще простудитесь".
Привела она его к себе домой, напоила чаем с яблочным пирогом, рюмочку налила и все смотрит с надеждой: может насиловать начнет? А он пригрелся и на жизнь свою маньяческую жалуется: как одна женщина его дихлофосом обрызгала, как подростки на дерево загнали... Пожалела его Клавдия Ивановна, дала ему кальсоны отца своего покойника и постелила ему в зале. Всю ночь прислушивалась: не подкрадывается ли? А он посапывает, спит как убитый, видно и правда несладкая у маньяков жизнь, намаялся.
Утром маньяк снова было к себе в рощицу засобирался, но вдруг раскашлялся, температура у него поднялась, видать действительно простыл совсем. Клавдия Ивановна напоила его чаем с малиной, дала аспирину и строго-настрого приказала лежать под одеялом. Замочила его плащик в тазике и на работу пошла, будь что будет. Ограбит -- значит судьба ее такая.
Возвращается вечером, волнуется -- а как правда ограбил? Нет, стоит маньяк на кухне в кальсонах и глазунью себе жарит. "Извините, -- говорит, -я тут пару яичек у вас позаимствовал, кушать очень хочется". "Ой, да что вы! -- всплескивает руками Клавдия Ивановна, -- Там же супчик в холодильнике нужно разогреть! И мясо по-французски я сейчас в чудо-печке поставлю. Яичница -- это что за еда!"
Так и прижился у нее маньяк. Оказался он мужчиной неплохим, положительным. Полочки на кухне сделал, мусор выносит, на базар за картошкой ходит. Одна беда -- никак он себя как мужчина больше не проявляет. Клавдия Ивановна уж и так, и эдак: из ванны будто случайно промелькнет, тесемочка у нее с плеча упадет, котлетки ему накладывает и бедром заденет. А тот только загрустит, и все.
Однажды Клавдия Ивановна подсмотрела, как он надел старенький свой плащик на голое тело, встал перед зеркалом, распахнул и шепотом "Ха!" говорит. Посмотрел он на себя внимательно, вздохнул, надел кальсоны и пошел выносить мусор.
А однажды маньяк говорит: "Вы уж извините, Клавдия Ивановна, но чувствую я зов своей маньяческой натуры. Должен я немедленно пойти в рощу и кого-нибудь по-всякому изнасиловать". "Ну, меня изнасилуйте" -- предлагает Клавдия Ивановна. "Что вы, что вы! -- говорит маньяк, -- Я вам так обязан, вы столько для меня сделали. Что я, зверь совсем что ли?"
Скинул он кальсоны, вытащил из шифоньера плащик и ушел.
Клавдия Ивановна весь вечер проплакала, а потом заснула. "Все равно вернется, -- думает. -- Проголодается и вернется".
Но маньяк так и не вернулся.
Старухи на лавочке рассказывали, что, будто бы в роще нашли удавленника -- голого мужчину в плаще. Но эти старухи и не такого наплетут. Им лишь бы языки чесать.
Борода
Петр Семенович всю жизнь носил фальшивую бороду.
Понятно, что просто так фальшивой бороды никто носить не станет, потому что она чешется, колется, отклеивается и вообще доставляет много хлопот. Поэтому фальшивые бороды носят только по каким-то важным поводам. Скажем, вам необходимо кого-то зарезать. Казалось бы, тут фальшивая борода может прийтись кстати -- приклеили, зарезали кого нужно, и выбросили бороду в мусор от греха подальше. Но милиция тоже не лыком шита: она может запросто приклеить вам первую попавшуюся бороду и показать вас старушке, которая как раз у того, кого вы зарезали, хотела пустую бутылочку попросить. А уж если вам правильную бороду приклеить, то вас и трезвый человек как Карла Маркса опознает, а что уж там говорить про с утра пьяную старушку. Вот вы и попались, даже если в этот раз и не вы резали. Осторожнее нужно, с бородами-то.
А Петр Семенович придумал очень хитрую штуку: он наклеивал бороду только тогда, когда вел себя прилично -- ходил на службу, здоровался с соседями, выносил мусор или голосовал за какого-нибудь депутата. А потом за угол свернет, бороду отклеит -- и чистая сволочь: всех ограбит, а кого не ограбит, тому в рожу плюнет. Правда, надо сказать честно: убивал он редко. Ну, если кто-то совсем уж неприятный, он того зарежет, конечно, но без всякого удовольствия. А вот грабить -- просто за уши его не оттянешь. Ничем не побрезгует: ясли, собес, дурдом, общество слепых, союз писателей -святого для него не было. Зайдет и ограбит до нитки.
Милиция свидетелей допросит: кто грабил? Как выглядел? Борода? Усы? Татуировки? Да нет, отвечают свидетели, неприметный такой, чисто выбритый. Даже фоторобота приличного не составишь. Один раз милиция к нему домой пришла, а он дверь открыл, из бороды папироска дымит. Чем могу помочь? -спрашивает. Ну не могла же у человека за один день такая бородища вырасти? Соседку потихоньку допросили, а она -- что вы, что вы, говорит, он вчера со мной здоровался, а борода у него спокон веку, а вот пенсию второй месяц задерживают, вы уж там разберитесь.
Так и ушла милиция ни с чем.
А Петр Семенович от такой безнаказанности совсем распоясался. Особенно полюбил он грабить одиноких женщин. Разузнает, бывало, что у какой-то женщины в Стерлитамаке есть троюродная родственница Ирина Михайловна, и придет в гости как бы от этой Ирины Михайловны, баночку смородинового вареньица передать. Женщина одинокая, обрадуется, конечно, чаем его напоит. И он культурный, вежливый, выбритый и одеколоном пахнет. При этом специально заранее пуговицу себе на рубашке оторвет и в карман положит. Женщина, как оторванную пуговицу увидит, так вся задрожит от радости -- неженатый значит. Рюмочку ему нальет, капусточки наложит, сама насолила, да есть некому.
А он, мерзавец такой, грабит не сразу. Он сначала пообживется, духи какие-нибудь подарит, выключатель починит, цветочек принесет. У женщины уже и так рот до ушей, а тут он и вовсе: а что бы, предлагает, нам обои не переклеить, я, дескать, непревзойденный обойщик. И действительно: заявится утром с десятью рулонами и по всей квартире их раскатает. Женщине на работу нужно бежать, а он уже клейстер развел, мебель сдвинул, напевает. Ну и оставит она его одного в квартире. А когда вернется -- там не то что новых обоев не наклеено, но и старые гэдээровские ободраны, лампочки все вывернуты и смеситель в ванной снят. Не говоря уж про деньги и драгоценности, которые этот негодяй вместе с полотенцами из шкафа уволок. И даже крема для ног не пощадил, такая сволочь.
Женщина, конечно, бежит жаловаться в милицию. А та, только ее на пороге завидит, уже вздыхает: тихий? Гладко выбритый? Ну, пишите заявление.
Женщина слезы по лицу размажет, накарябает чего-нибудь и идет в пустую квартиру на полу спать, а милиция это заявление в папку положит и матом ругается: никак не может она этого грабителя поймать, хоть лопни. А папка уже такая толстая, что ее со шкафа никто снять не может -- запихают в нее очередное заявление кое-как, и все.
А попался он очень глупо: забыл однажды вечером кран на кухне закрыть.
Бабка с нижнего этажа как увидела, что у нее угол мокрый, сразу вызвала милицию. Когда милиция ему в дверь забарабанила, он вскочил, спросонья ничего не понимает и бороду забыл надеть. Открыл, бабка-то сразу на кухню понеслась, а милиция с прищуром смотрит: ага -- тихий, гладко выбритый, все сходится. И борода на стуле лежит, проветривается. Документики, гражданин.
Началось следствие. Сняли кое-как том со шкафа и три года грабеж за грабежом расследовали. А на четвертый год милиция за голову схватилась -дело только до сто сорок седьмой страницы расследовано, при том, что всего этих страниц тысяча восемьсот сорок две. Задумалась милиция: это что же получается -- все дела забросить и заниматься одним негодяем тридцать лет без выходных?
Неизвестно, до чего бы там она додумалась, но к счастью, все решилось само собой: зашел как-то утром надзиратель в камеру, а Петр Семенович вытянулся на нарах и руки на груди сложил. И борода у него белая как снег. Подергали бороду -- настоящая, хотя вчера еще никакой бороды не было, а сегодня вон какая вымахала, и светится как будто. Та милиция, которая верующая, даже перекрестилась.
Вот ведь как бывает: жил человек -- сволочь сволочью, а помер -- и посмотреть приятно.
Мудак
Николай Константинович был человек неплохой, но совершеннейший мудак.
На иного посмотришь -- ведь свинья свиньей: и в штору высморкается, и всех женщин за ягодицы перещиплет, и сироте копеечку не подаст, но при этом не мудак. Люди к нему тянутся, в коллективе его уважают и женщины на него не сердятся.
А Николай Константинович, хоть и вежливый, и поздоровается, и слова грубого никогда не скажет, а мудак, и все тут. Люди на него как посмотрят повнимательнее, так у них сразу кожа на лбу складками собирается. Вот как-то зашел Николай Константинович в церковь свечечку поставить, а там поп всех кадилом обмахивает. Всех обмахнул, а как до Николая Константиновича дошел, так даже споткнулся. Посмотрел на него внимательно, кадило придержал и ушел в другой угол махать.
Из-за своего мудачества Николай Константинович постоянно попадал в неприятные истории.
Например, стоит он в очереди за постным маслом, а на него сверху со ступенек человек валится. Должно быть, этому человеку зачем-то понадобилось со ступенек свалиться, подумает Николай Константинович и посторонится, чтобы не помешать. А человек всю морду себе об асфальт и разобьет вдребезги -припадок у него, оказывается. Вся очередь тут же на Николая Константиновича нападет: почему, мол, человека не словил? Наверное специально хотел полюбоваться, как он об асфальт морду разбивает?
1 2 3 4 5