Она всю ночь просидела возле Ликсандру, хотя прекрасно видела, что для Дарвари это нож острый. Друзья думали, что именно эта ночь разрушила дружбу между Дарвари и Ликсандру. Но это неверно…
— Мы потом послушаем, как вы будете объяснять, почему это неверно, хотя из ваших собственных показаний следует обратное, — остановили Фэрымэ дымчатые очки. — В данный момент я хотел бы подчеркнуть следующее. Из трех версий, которые имеются в деле, а также ни наших устных показаний выделяются следующие важнейшие моменты: первое — ярко освещенная пещера, второе — ссылка на Ветхий Завет и третье — что сон был рассказан в монастыре Пасеря. Вот и получается: если знать то, что знаем мы, тогда даже представить невозможно, будто сон не был известен Эконому и он в свою очередь не пересказал его товарищу Фогель, понуждая ее тем самым вызвать вас, чтобы вы ей тоже все рассказали, в связи с чем могут обнаружиться и другие подробности.
— И все-таки я ему про сон не рассказывал, — прошептал Фэрымэ.
— Это нужно еще проверить. Во всяком случае, содержание сна могло быть известно Эконому из машинописной копии ваших показаний, экземпляр которых был найден у него в письменном столе.
— Не улавливаю связи, — пробормотал Фэрымэ, переводя взгляд с одного на другого.
— Именно в это и трудно поверить, — отчеканил редкозубый. — Весьма трудно поверить. Иначе приходится допускать целый ряд совершенно невероятных совпадений, равных по своей таинственности исчезновению Йози и тому подобным чудесам из ваших сочинений.
— Не совсем понимаю, на что вы намекаете...
— Если вы сейчас искренни, значит, еще слишком переутомлены. Все и так ясно как божий день. Ведь только в том случае, если Эконому и Фогель слышали про сон, можно объяснить, почему Эконому, один из немногих, кто знал о закопанном в лесу у монастыря Пасеря осенью тридцать девятого года польском золотом запасе, и единственный, кому было известно, что там еще осталось необнаруженным значительное количество золота и драгоценностей, — только в этом случае, повторяю, можно объяснить, почему Эконому решился тайком перевезти этот клад в подвал своего дома на улице Каломфиреску, в тот дом, который он реквизировал минувшей весной. Перевозку, замечу между нами, трудно было бы скрыть, потому что, как вы сами неоднократно утверждали — что в свою очередь подтверждается многочисленными свидетелями, — в ваши привычки входит ежедневная прогулка по всему кварталу Мынтулясы и, какие бы перемещения здесь ни происходили, вы, используя все средства, все равно узнали бы о них.
Перепуганный Форымо слушал, вцепившись в собственные колени, не в силах отвести глаз от меланхолической редкозубой улыбки.
— И только этим можно объяснить, почему недель назад под предлогом избавления от грунтовых вод, заливающих подвал, — предлог, явно заимствованный из ваших рассказов, — Эконому привез рабочих, чтобы выкопать тайник в глубине подвала, где должны были храниться золото и драгоценности из лесного клада. Нам неизвестно, каковы были его намерения, но вполне возможно, что, используя свой высокий пост, он собирался переправить остатки польских сокровищ за границу. Возможно, он надеялся заинтересовать своими планами и товарища Фогель, ради чего подал ей мысль вызвать вас и из первых уст услышать этот сон Оаны, в котором содержался явный намек на ветхозаветные блаженства. Не знаю, соблазнил ли этот план товарища Фогель, но удивительно то, что она пригласила вас на прогулку как раз в ту самую ночь, когда должны были перевозить сокровища из монастыря Пасеря на улицу Каломфиреску, то есть в двух шагах от улицы Мынтулясы. Не менее удивительно, что, случайно узнав о своем разоблачении, Эконому покончил самоубийством у себя в кабинете в час двадцать пять ночи, а несколько минут спустя у товарища Фогель раздался телефонный звонок и иностранный агент сообщил ей, что квартал Мынтулясы будет оцеплен и прочесан спецслужбами. Вот почему она отказалась от задуманной прогулки, выразив сомнение в правдивости рассказанных вами историй... Вам будет весьма трудно убедить нас, что между этими фактами нет никакой связи. Наоборот, мне кажется, что только усталость мешает вам в подробностях припомнить беседы, которые вы вели с Эконому и товарищем Фогель. Ваше положение значительно изменилось бы к лучшему, если бы вы подтвердили честным и откровенным признанием связь между Эконому и товарищем Фогель.
Фэрымэ смотрел испуганными и вместе с тем умоляющими глазами, словно от него требовали невозможного.
— И все это, — запинаясь, спросил он, — все это случилось несколько часов назад?
— Нет, — ответил следователь в дымчатых очках. — Вы были переутомлены, да и сейчас, видимо, не в лучшей форме. Все это случилось три дня назад. Но поскольку вас привезли сюда в состоянии крайнего измождения, вам сделали укол, и с тех пор вы спали.
— Но вы не беспокойтесь, — вмешался, улыбаясь, редкозубый. — Все это время вы получали искусственное питание. Если бы такой режим продолжался в течение недели, вы бы поправились килограмма на два...
10
— ...видите ли, — до Фэрымэ вдруг стали доноситься чьи-то слова, — все начинает проясняться, одно проливает свет на другое, совместно образуя последовательность, из которой вырисовывается определенный смысл, при условии что будет принята следующая гипотеза: с одной стороны, вы хотели что-то скрыть, с другой же — ваша память, как и любая память, подводит вас, то есть она не удерживает важнейших подробностей, но с фотографической точностью хранит какие-то второстепенные эпизоды. Однако вполне достаточно проанализировать эти второстепенные данные, чтобы найти шифр, с помощью которого можно выявить, какие действия, персонажи, мысли вы хотели бы утаить. И вот некоторые выводы. По причинам, которые еще предстоит выяснить, вы упорно старались не раскрыть подлинных отношений между Дарвари, Ликсандру и Мариной, тех отношений, которые, если бы мы о них знали, помогли нам понять, почему Дарвари решил бежать в Россию. Я еще вернусь к этому комплексу проблем, обозначим его как комплекс номер один. Второй вывод, который был нами сделан, гласит: опять-таки по причинам, которые надлежит уточнить, вы не хотите признать того факта, что Ликсандру вскоре после бегства Дарвари в Россию, то есть тридцать первом — тридцать втором году, тоже решил исчезнуть, но на свой манер, не так, как Йози, и не так, как Дарвари. Он решил изменить свою личность, то есть фамилию, профессию, возможно, и внешность. И действительно, после тридцать второго года Ликсандру не появляется ни в одном из тех мест, где его знали под этим именем: ни в банке, ни в библиотеке Академии, ни в шахматном клубе, не говоря уже о ресторанах и летних садах, где он был завсегдатаем. С другой стороны, документальных подтверждений того, что он умер или выехал на постоянное жительство за границу, тоже нет. Правда, не исключено, что он съездил за границу и позднее вернулся под другой фамилией. Фактом остается то, что ни в одном консульстве за пределами страны не было зарегистрировано ни одного человека по имени Георге Ликсандру.
Теперь мы подходим к самому важному. Из ваших показаний следует, что вы случайно встречались с ним и после тридцать второго года, но вы не говорите, как он выглядел, не упоминаете, о чем шел разговор, не указываете, как долго длились встречи — несколько минут, или несколько часов, или же целый день. То, что даже вам доводилось встречаться с ним лишь случайно, доказывает ваша дерзкая попытка этим летом расспросить Борзу, которого вы считаете своим бывшим учеником, не знает ли он чего-нибудь о Ликсандру. Однако вполне возможно, что это вы разыграли, — иными словами, хотели убедиться, что и другие знают о Ликсандру не больше, чем известно вам. Повторяю, это всего лишь гипотеза... Вам не кажется убедительной реконструкцией комплекса номер два? — выдержав паузу, улыбнулся первый следователь.
— Я не очень понимаю, — прошептал Фэрымэ. — Поверьте, это похоже на сон. Я все прекрасно помню, все осознаю, а потом — как бы провал, и больше я ничего не понимаю.
— Вы были переутомлены, — вступил в разговор второй следователь, — и к вам применили специальные меры, скоро они дадут положительный результат. Итак, начнем с комплекса номер один, ключ к которому мы получили, проанализировав различные варианты свадьбы Оаны. Я не беру во внимание варианты, порожденные чудесами, это из области коллективного гипноза, иллюзионизма и прочих манипуляций, которыми занимался Доктор. Также не беру в расчет и варианты, связанные с первой встречей Доктора и лесника за двадцать лет до этой свадьбы, и другие занимательные истории вроде злоключений боярина Каломфира, исчезновения Йози и так далее. Я опускаю эти варианты, поскольку они незначительны и не представляют для нас интереса. Но вернемся к взаимоотношениям Дарвари, Ликсандру и Марины. Вы сказали, что дружба между Дарвари и Ликсандру не разрушилась той ночью, хотя молено предполагать обратное. — Он заглянул в досье. — В ваших показаниях говорится, что в ту ночь Марина якобы сказала Дарвари, — цитирую: «Что ж не признаешься, летчик, ведь ты не вернешься!» А Дарвари поглядел на обоих и ответил: «Я смерти не боюсь». — «Не о смерти речь, — возразила Марина. — Это я тебе говорю, что ты больше не вернешься!» Молодые люди рассмеялись. «Как стрела Ликсандру», — пошутил Дарвари. И тут Ликсандру вдруг посерьезнел и попытался переменить тему разговора. «Сегодня свадьба Оаны! — воскликнул он. — Сегодня исполняется все, что было предсказано, и грешно искушать Господа Бога другими тайнами и пророчествами». Но Дарвари не так-то легко было настроить на другой лад. «Возможно, и Марина что-то знает, возможно, и ей ведомы знаки, оттого она и не желает раскрыть, что за смысл таится в ее словах — мне больше уже не вернуться?»...»
Вот видите! Кроме того, есть противоречия между тем, что вы утверждаете сейчас, и тем, что написали двадцатого августа: с одной стороны, Ликсандру, Дарвари и Марина достаточно часто разговаривали, притом весьма серьезно, с другой — между друзьями нарастала напряженность. Дарвари стремился во всем противоречить Ликсандру, что бы тот ни сказал, и поступать вопреки его желаниям.
— Все то, о чем вы сейчас напоминаете, — с трудом заговорил Фэрымэ, — произошло до того, как Оана поведала свой сон. Чуть позднее, заметив, что Марина не отходит от Ликсандру, Дарвари действительно стал мрачным и раздражительным. Но уверяю вас, они остались добрыми друзьями, как и раньше.
— Внешне они казались по-прежнему близкими друзьями. Но в душе у них, несомненно, что-то изменилось. Потому и Марина, всю ночь не отходившая от Ликсандру, на рассвете, освободившись от чар Доктора, — цитирую: «Заключила Дарвари в объятия и обратилась к нему во всеуслышание: „Если ты меня любишь так сильно, как уверяешь, то подождешь меня десять лет?“ — „Я тебя буду ждать сколько хочешь, — отвечал ей Дарьари, — не десять, а двадцать, пятьдесят лет!“ — „Тогда прошу всех нынешних гостей через десять лет на нашу свадьбу, которая состоится в сентябре тридцатого года, здесь же, в монастыре, а венцы будут держать Ликсандру и Оана“. — „Не Ликсандру, — поправил ее Дарвари, — а Доктор и Оана“«.
В ваших показаниях от двадцатого августа вы не указываете, какова была реакция Ликсандру. «Несомненно, он помрачнел, потому что Марина тут же добавила: „Только знай, я слишком стара для тебя. Ты думаешь, я старше тебя на пять-шесть лет, а на самом деле — на двадцать. Мне скоро будет сорок!» Все вокруг захохотали, приняв это за шутку, а Дарвари воскликнул: «Даже если тебе пятьдесят, все равно я буду тебя ждать, потому что в тридцатом году тебе будет только шестьдесят, а я буду любить тебя до самой старости!»»
— Он и вправду так сказал, — прошептал Фэрымэ, словно очнувшись от сна.
— Но ведь совершенно ясно, что разговор о свадьбе через десять лет был шуткой. Марина как бы предупреждала Дарвари, чтобы он не становился летчиком, «а то не вернется». С другой стороны, среди гостей на свадьбе был ее двоюродный брат Драгомир, а всем было известно, что они с детских лет обручены, ибо так решили обе семьи, «чтобы не исчез их род». Мне приходит в голову единственное объяснение: Марина разыграла эту сцену, чтобы утешить Дарвари. Следовательно, она чувствовала, что между Дарвари и Ликсандру произошел разрыв.
— Все это, — заговорил Фэрымэ, — мне напомнило замечание товарища министра Фогель...
— Товарищ Фогель уже не министр. Она получила другое назначение.
Фэрымэ повесил голову.
— Следовательно, вернемся к комплексу номер один. Хоть это была и шутка, Дарвари воспринял ее как доказательство расположения Марины. Однако, что было потом, не совсем ясно. Виновата ущербность вашей памяти, или вам было совершенно безразлично, что произошло за десять лет: с двадцатого года и до исчезновения Дарвари летом тридцатого года. Или вы просто-напросто любой ценой стремитесь скрыть какие-то события, которые объяснили бы нам не только причины бегства Дарвари, но и смысл той метаморфозы, которую претерпел Ликсандру. Я лично склоняюсь к последнему предположению и попытаюсь объяснить вам почему. После множества допросов, имея такое количество ваших показаний, что мы знаем о взаимоотношениях Дарвари, Ликсандру и Марины за это десятилетие? Весьма скудные сведения повторяются бесчисленное количество раз. Суммируем их. Вы указываете, и неоднократно, что Марина признавалась Дарвари в том, что она старше его на двадцать, а то и на тридцать лет. Цитирую: «Драгомир не решается взять меня замуж, ведь он знает мой возраст». Как-то раз в двадцать пятом или двадцать шестом году она показала Дарвари свидетельство о рождении (вы уточнили: выданное за границей), из которого следовало, что ей около шестидесяти лет. Дарвари испуганно посмотрел на нее, — тут вы замечаете: Не потому, что узнал ее настоящий возраст, а потому, что вдруг увидел, как она стара. „Если ты меня еще любишь, узнав, что скоро мне исполнится шестьдесят лет, я разрешаю тебе поцеловать меня!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13