Рассказы Жака Турнеброша –

Longsoft, март 2007
«Анатоль Франс. Собрание сочинений в 8 томах. Том 6. Остров пингвинов. Рассказы Жака Турнеброша. Семь жен Синей Бороды. Боги жаждут»: Государственное издательство художественной литературы; 1959
Аннотация
В новелле «Брат Жоконд» (впервые опубликована в приложении к газете «New-York Herald» 18 декабря 1904 г.) дается развернутая картина жизни Франции времен Столетней войны. Столетняя война с Англией (1337 – 1453) началась при первом короле династии Валуа Филиппе VI и принесла Франции неисчислимые бедствия и страшное разорение.
Англичане осадили город Орлеан – ключ к югу Франции; и тогда началась партизанская народная война против захватчиков, выражением которой явилась деятельность Жанны д'Арк. Именно к этому периоду отнес Франс действие новеллы «Брат Жоконд», воскрешающей один эпизод из осады Парижа войсками Жанны д'Арк и Карла Валуа. С обычным для Франса знанием исторических деталей и ощущением эпохи воссоздана атмосфера Парижа XV в., атмосфера военной и политической смуты, религиозного исступления, темных суеверий.
Анатоль Франс
Брат Жоконд
Парижане не любили англичан и выносили их с трудом. Когда, после погребения покойного короля Карла VI, перед герцогом Бедфордом несли по его приказу шпагу короля Франции, народ роптал. Но приходится терпеть то, чему не можешь противиться. Впрочем, если у англичан в великом городе не было сторонников, то у бургундцев их было немало. Понятно, что горожане, особенно же менялы и торговцы, восхищались герцогом Филиппом: это был красивый принц, самый богатый вельможа всего христианского мира. Что же до маленького короля из Буржа, невзрачного с виду и бедного, к тому же сильно подозреваемого в подлом убийстве на мосту Монтеро, то он ничем не мог бы привлечь сердца. Его презирали, а к приверженцам его питали страх и отвращение. Уже целых десять лет его сторонники разоряли всю округу, занимаясь вымогательством и грабежом. Англичане и бургундцы, разумеется, поступали так же: когда в августе 1423 года герцог Филипп прибыл в Париж, его воины разграбили все окрестности; а ведь это были друзья и союзники. Но они только прошли мимо; арманьяки же, напротив, без конца шатались вокруг. Они крали все, что попадалось под руку, поджигали овины и церкви, убивали женщин и детей, насиловали девушек и монахинь, а мужчин подвешивали за большие пальцы рук. В 1420 году они, словно дьяволы, сорвавшиеся с цепи, ринулись на деревню Шампиньи и сожгли овес, пшеницу, коров, быков, овец, женщин и детей. Так же, и даже еще сильней, они бесчинствовали в Круасси. Ученейший доктор университета утверждал, что ими совершены такие злодейства, страшнее которых нельзя ни совершить, ни представить себе, и замучено больше христиан, чем Максимианом и Диоклетианом.
При известии, что проклятые арманьяки вступили в Компьень и добрались уже до замков в окрестностях столицы, жители Парижа сильно перепугались. Они убеждены были, что люди дофина поклялись, если только возьмут Париж, истребить там всех поголовно. Открыто говорили, что город со всеми его жителями, старыми и малыми, женщинами и мужчинами любого состояния и достатка, мессир Карл Валуа обещал отдать своим людям на поток и разграбление, решив сравнять его с землей.
Так думало большинство горожан. Поэтому они и прикрепили крест св. Андрея к своей одежде в знак того, что они на стороне бургундцев. Их ненависть и тревога возросли вдвое, когда они узнали, что войско Карла Валуа ведут брат Ришар и дева Жанна. Жанну они знали только по рассказам о победах, одержанных ею под Орлеаном. Но они думали, что она победила англичан с помощью дьявола, чарами и колдовством. Профессора университета говорили: «Арманьяков ведет какое-то существо в образе женщины. А что это такое – один господь ведает». Брата же Ришара знали хорошо, потому что тот еще недавно был в Париже, и все благоговейно слушали его проповеди. Он убедил горожан отказаться от азартных игр, из-за которых они забывали пить, есть и ходить к обедне. Теперь же, получив известие, что брат Ришар разъезжает верхом с арманьяками и своим краснобайством переманивает на их сторону такие славные города, как Труа в Шампани, они призывали на него проклятье господа бога и всех святых. Они срывали со своих шляп свинцовые образки со святым именем Христа, которые пораздавал им брат Ришар, и из ненависти к нему снова принялись играть в кости, в шары, в шашки и во все другие игры, от которых они было отказались после его увещеваний.
Город был укреплен, потому что, когда король Иоанн был у англичан в плену, жители Парижа, видя врагов в самом сердце страны, убоялись осады и поспешили подготовиться к обороне. Они окружили город двойным рядом рвов. На левом берегу рвы были выкопаны у подножья старинной городской стены. На правом берегу многочисленные и хорошо укрепленные предместья доходили почти до самого города. Рвы опоясали некоторые из них; позже Карл, сын короля Иоанна, тогда еще дофин, повелел возвести стену вдоль этих рвов. Тем не менее были причины тревожиться, раз даже капитул собора озаботился спрятать от врагов мощи и сокровищницу в безопасное место.
И вот в воскресенье, 21 августа, явился в город монах-кордельер, по имени брат Жоконд. Он совершил паломничество в Иерусалим, и говорили, что ему, как брату Венсану Ферье и брату Бернардину из Сьены, неоднократно были откровения о близком конце света. Он объявил, что произнесет первую проповедь парижанам в следующий вторник, в день святого Варфоломея, в монастыре Вифлеемских младенцев. Накануне этого дня более шести тысяч человек провели ночь в монастыре. У помоста, с которого он должен был говорить, сидели на корточках женщины. Среди них находилась Гильометта Дионис, слепорожденная.
Она была дочь ремесленника, убитого арманьяками в большом Булонском лесу. Мать ее была увезена одним из бургундских воинов, и никто не знал, что с ней сталось. Гильометте было лет пятнадцать – шестнадцать. В монастыре Вифлеемских младенцев она жила тем, что пряла шерсть. Во всем городе не было лучшей прядильщицы. Она ходила по улицам без посторонней помощи и знала город так же хорошо, как и зрячие. Так как она вела праведную и святую жизнь и часто постилась, то ей бывали видения. Так было ей откровение от святого апостола Иоанна о смуте во французском королевстве. И вот, когда она вполголоса молилась у подножья помоста под большим изображением пляски смерти, женщина, по имени Симона Лабардин, сидевшая на земле рядом с ней, спросила ее, скоро ли прибудет святой отец.
Гильометта Дионис не видела ни зеленого платья со шлейфом, ни высокого двурогого колпака Симоны Лабардин; однако она догадывалась, что та не была женщиной безупречной жизни. Она испытывала естественное отвращение к женщинам, промышляющим любовью, к тем, кого люди военные зовут «милашками» или «красотками», но она чувствовала, что их надо жалеть и обращаться с ними милосердно. Поэтому Гильометта ласково ответила Симоне Лабардин:
– Святой отец скоро посетит нас, если будет угодно господу. И мы не пожалеем о том, что ждали его, потому что он человек сведущий, его речи и проповеди наставляют народ в благочестии еще более, чем речи брата Ришара, проповедовавшего прошлой весной в этом же монастыре. Святой отец знает лучше любого из мирян, какие нам предстоят времена и какие необыкновенные чудеса должны свершиться. Я думаю, что его речи будут нам на благо.
– Дай-то бог, – молвила со вздохом Симона Лабардин. – Но окажите, вы не скорбите о том, что лишены зрения?
– Нет, я надеюсь увидеть бога.
Симона Лабардин подмостила себе под бок свою накидку и сказала:
– В жизни все – либо радость, либо горе. Я живу в конце улицы Сент-Антуан. Это самое красивое место в городе и самое веселое: ведь все лучшие гостиницы находятся на площади Воде или поблизости от нее. До этой войны там всегда можно было раздобыть горячий хлеб, свежие селедки и осеррское вино целыми бочками. Вместе с англичанами к нам пришел голод. Нет больше ни хлеба в ларе, ни вязанки хвороста в печи. Арманьяки, а за ними бургундцы выпили все вино, и в погребах осталась только лишь какая-то бурда из выжимок яблок и слив. Ни рыцари, вооруженные для турниров, ни пилигримы в капюшонах, с посохами в руках, ни купцы со своими мулами и сундуками, наполненными ножевым товаром или молитвенниками, – никто больше не приезжает на улицу Сент-Антуан, чтобы получить там ночлег и всласть пообедать. Только волки выходят по вечерам из окрестных лесов и пожирают в предместьях маленьких детей.
– Уповайте на господа, – сказала Гильометта Дионис.
– Аминь! – ответила Симона Лабардин. – Но вы еще не слышали про самое худшее. В четверг, накануне Иванова дня, в три часа ночи постучались в мою дверь два англичанина. Опасаясь, что они пришли меня обворовать или же для развлечения разнести в щепы мои сундуки и лари, или же устроить еще какое-нибудь бесчинство, я крикнула им из окна, чтобы они шли своей дорогой, что я их совсем не знаю и не открою им. Тогда они начали стучать еще сильнее, грозя высадить дверь и отрезать мне нос и уши. Чтобы прекратить этот шум я вылила им на голову кувшин воды, но кувшин выскользнул у меня из рук и разбился о голову одного из англичан, да так неудачно, что уложил его на месте. Его приятель позвал стражу. Меня увели в Шатле и бросили в темницу, откуда я вышла, лишь уплатив большую сумму денег. Дома я застала полный разгром – все от погреба до чердака было разграблено. С той поры дела мои идут все хуже и хуже. У меня не осталось ничего, кроме лохмотьев, которые на мне. В отчаянье я пришла послушать святого отца; говорят, что его речи приносят большое утешение.
– Господь любит вас, – сказала Гильометта Дионис. – Это он привел вас сюда.
В толпе воцарилось молчание. Брат Жоконд появился на помосте. Глаза его метали молнии.
Он заговорил, и голос его зазвучал как раскаты грома:
– Я побывал в Иерусалиме, доказательства чему – здесь, в этой суме: иерихонские розы, ветвь оливкового дерева, под которым Иисус Христос исходил кровавым потом, и горсть земли с Голгофы.
Он долго рассказывал о своем паломничестве. И добавил:
– В Сирии я встретил евреев, шедших куда-то большими толпами; я спросил их, куда они идут, и они ответили мне: «Мы идем толпою в Вавилон, потому что воистину мессия родился среди людей, и он вернет нам наше наследие и приведет нас в землю обетованную». Так говорили евреи из Сирии. Однако Писание учит нас, что тот, кого они именуют мессией, в действительности – антихрист, о коем написано, что он родится в Вавилоне, столице Персии, будет вскормлен в Вифсаиде и поселится в юности в Хоразине. Вот почему Иисус Христос сказал: «Vae, vae tibi, Bethsaida! Vae, Chorozain!».
Далее брат Жоконд сказал:
– Будущий год явит самые необычайные чудеса, каких еще никто никогда не видел. Близок час. Уже родился человек греха, сын гибели и злобы, зверь, вышедший из бездны, мерзость отчаяния. Он из колена Данова, о коем сказано: «Дан будет змеем на дороге, аспидом на пути».
Братья, вы скоро увидите, как вернутся на землю пророки: Илия, Енох, Моисей, Иеремия и святой Иоанн Евангелист. Грядет день гнева, и обратит он мир сей во прах, по свидетельству Давида и Сивиллы. Вот почему вы должны покаяться, искупить грехи свои и отречься от ложных благ.
В ответ на слова святого брата глубокие вздохи вырывались из растроганных сердец. А некоторые мужчины и женщины едва не лишились чувств, когда проповедник воскликнул:
– Я читаю в сердцах ваших, что вы держите у себя дома корни мандрагоры, из-за которых вы попадете в ад.
Действительно, многие парижане платили большие деньги старухам, желающим знать больше, чем положено человеку, за корни мандрагоры, которые затем с величайшей заботливостью хранили в особой шкатулке. Эти магические корни похожи на уродливого человечка сатанински причудливой формы. Их заворачивали в тонкое полотно или шелк, и эти фигурки приносили богатство – источник всего зла в этом мире.
Брат Жоконд на все лады громил женские наряды и украшения.
– Откажитесь, – говорил он, – от рогов на ваших колпаках и от платьев с хвостами! Не стыдно ли вам наряжаться дьявольскими отродьями. Разложите костры на улицах и сожгите ваши проклятые головные уборы, ожерелья, тонкие полотна, куски кожи на китовом усе, которые вы вставляете в свои колпаки.
Словом, он так усердно молил их не губить свои души и заслужить милость божию, что все плакали горючими слезами. И Симона Лабардин плакала больше всех.
Когда, сойдя с помоста, брат Жоконд проходил по монастырю и костехранилищу, народ становился на колени. Женщины подносили к нему детей, дабы он благословил их, или просили его дотронуться до их образков и четок. Некоторые вырывали нитки из его одежды, веря, что их надо прикладывать к больному месту и тогда получишь исцеление. Гильометта Дионис шла за монахом с такой легкостью, как если бы ее плотские очи могли видеть. Симона Лабардин, рыдая, следовала за Гильометтой. Она сняла свой двурогий колпак и повязала голову платком.
Так шли они по улицам, где женщины и мужчины, возвратясь с проповеди, разводили костры перед своими домами, чтобы сжечь уборы, которые они срывали с головы, а также корни мандрагоры. Но, дойдя до берега реки, брат Жоконд сел под вязом, а Гильометта Дионис подошла к нему и сказала:
– Отец мой, мне было откровение, что вы пришли в это королевство восстановить мир и согласие. Мне не раз бывали откровения о мире во французском королевстве.
А Симона Лабардин сказала:
– Брат Жоконд, я жила на улице Сент-Антуан, рядом с площадью Боде, в самом красивом и самом богатом квартале Парижа. У меня была комната, устланная коврами, накидки из золотой парчи и три больших сундука с платьями, отделанными беличьим мехом; у меня была пуховая постель, поставец, полный оловянной посуды, и книжка с картинками, где изображена была история господа нашего Иисуса Христа. Но я все потеряла, когда начались войны и грабежи. Любезные кавалеры не приезжают больше повеселиться на площадь Боде.
1 2