Она засмеялась.
- Мне придется вынуть нитку из иголки. Мне пора в больницу. Я еще увижу тебя, Казанок?
- Захочешь, увидись.
- А как я найду тебя?
- Я сам найду тебя, махонькая.
- До свиданья, Казанок!
И Лена, как и вчера, нежной своей ладонью чуть коснулась его головы между ухом и шапочкой.
- Как ты можешь с ним так... с этой сволочью! - мрачно говорил Сережа, не будучи в силах глядеть на Лену. - Ведь это же сволочь! - повторил он.
- Почему ты так ругаешь его? - спросила Лена, пытливо глядя в глаза Сереже.
- Это же сын местного барышника, прожженный, бесстыдный парень!
- Он же партизан?
- Что из того!
- Ты завидуешь ему, - спокойно сказала Лена.
- Я завидую ему?!
Сережа смутился. Он смутился оттого, что в его отношении к Казанку действительно был элемент зависти. Он чувствовал, что не только этим определяется его враждебное отношение к Семке, но Лена, как обычно, нашла именно эту нездоровую и личную сторону в его поведении.
- Глупости какие! - сказал он смущенно и сердито. - Да что же, поступай, как знаешь...
- Не любишь ты правды, - усмехнулась Лена. Она вздохнула. - Пойдем, если так...
Да, отношения между Леной и Сережей уже не были прежними дружескими, искренними отношениями.
От прекрасного утреннего настроения не осталось и следа. Как в последние дни похода, Сережей овладело чувство недовольства собой и ощущение какой-то неустроенности всего.
V
Наскоро позавтракав на кухне, Сережа в том же настроении беспокойства и недовольства собой пошел в ревком. Его официальная должность в ревкоме была - инструктор культурно-просветительного отдела. Он работал под руководством Ванды. Мысль о том, что он снова должен будет вернуться к исполнению этих скучных, немужественных обязанностей, была ему невыносима.
Сережа вошел в помещение канцелярии ревкома и, удивленный, остановился. Посреди комнаты стоял Хрисанф Бледный и, держа в руках толстую непереплетенную книгу, громко читал по ней какие-то стихи. Против него, подбоченясь, как гусар, стояла Ванда и слушала. Выражение ее красивых, недобрых глаз было восторженное. Черноголовая машинистка, упершись подбородком в спинку стула, смотрела на них обоих, ничего не понимая.
...Так идут державным шагом
Позади - голодный пес,
Впереди - с кровавым флагом,
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз,
Впереди - Исус Христос.
Хрисанф Бледный опустил книгу и, ошеломленный, посмотрел на Ванду.
- Изумительно! - с чувством сказала она. - Прекрасно!.. "В белом венчике из роз, впереди - Исус Христос..." Вот как надо писать, Хрисанф!.. Ты слышал? - обратилась она к Сереже.
- Что это такое? - мрачно спросил он.
- Новая поэма Блока! Хрисанф на офицерской квартире в Шкотове захватил несколько книг; я смотрю - петербургский журнал "Наш путь", и вдруг такая изумительная вещь!
- Ничего изумительного не нахожу, - холодно сказал Сережа, - мистика какая-то.
- Какая же это мистика?.. Это же символ! Ты просто ничего не понимаешь, - оскорбленная, сказала Ванда.
- Нет, главное, частушки хорошие есть, - сказал Хрисанф Бледный.
- Когда я смогу отчитаться перед тобой? - не глядя на Ванду, сухо-деловито спросил Сережа. - Предупреждаю заранее: многие твои задания не удалось выполнить...
В это время отворилась дверь, и вошел Сеня Кудрявый.
- Сеня! - радостно воскликнул Сережа.
- Застал, слава богу, - сказал Сеня, с трудом переводя дух, и, схватив Сережу за руку, улыбнулся, показав свои ровные кремовые зубы. - Пойдем со мной. Живенько...
Сережа, даже не взглянув на Ванду и Хрисанфа, вместе с Сеней вышел из ревкома.
- На рудник посылают нас с тобой, - идя по улице рядом с Сережей, вполголоса, весело говорил Сеня. - Я думал, вчера сказали тебе, да вижу, не ищешь меня, думаю - не схотел.
- Что ты, я с радостью! - воодушевился Сережа. - А что мы должны будем там сделать? - с волнением спросил он: он подумал, что, может быть, их посылают что-нибудь взорвать или кого-нибудь убить.
- Бастовать хотят они, а мы должны уговаривать, чтобы не торопились... Только ты все это в секрете держи.
- Что ты, Сеня! Я очень рад. - Сережа поймал Сенину руку и на мгновение крепко сжал ее. - Ты знаешь, мы так переволновались за вас!
- Из-за хунхузов? Пустяками обошлось, - собрав у глаз веселые морщинки, сказал Сеня. - А как добрались вы? Как сестра? - спросил он с некоторым смущением.
- Сестра? Хочешь, я вас познакомлю? - сказал Сережа, обрадовавшись возможности загладить этим размолвку с Леной.
- Не официально ли выйдет? Стоит ли? - колебался Сеня, но чувствовалось, что ему очень этого хочется.
- Глупости какие! На минутку забежим в больницу - и всё.
Они, чтобы не привлечь внимания раненых, зашли в больницу не с главного хода, с улицы, а со двора, и сразу наткнулись на Фросю.
- Ай-ай, в служебное время! Ну только для вас, Сереженька, - сказала Фрося, обдавая его светом своих веселящихся бесовских глаз.
Лена в белой косынке, озабоченная тем, от чего ее оторвали, вышла на крыльцо.
- Я хочу познакомить тебя с моим лучшим другом - Сеней Кудрявым. Вот...
Сережа указал на Сеню, который со своим обычным, спокойным, грустноватым выражением смотрел на Лену.
Она оказалась совсем не похожей на Сережу, но еще прекрасней, чем он ожидал.
- Кудрявый? Я знаю вашу фамилию из газет, - без улыбки говорила Лена, внимательно приглядываясь к нему: несомненно, она где-то видела это чуть тронутое нежным загаром бледное лицо. - Простите, не могу подать руки. Я очень рада. И особенно рада за Сережу.
Она не лгала. Лицо Сени сразу понравилось ей своим выражением выражением душевной тонкости, ума и простоты.
Она помолчала, ожидая, что он скажет что-нибудь, но Сеня ничего не говорил, а все смотрел на нее со своей спокойной, умной, грустной улыбкой.
- Я так и знал, что вы понравитесь друг другу! - нетактично сказал Сережа.
Сеня так смутился, что на него жалко было смотреть. За ним смутилась и Лена.
- Мне надо идти, - заторопилась она. - До свиданья!
В дверях она обернулась и виновато улыбнулась Сене. "Где я его видела"? - подумала она.
VI
Они выехали на рудник верхами, а потом пошли пеше по той самой тропе, где происходило свидание Суркова с американским майором.
По этой тропе проходила вся связь между партизанским штабом и рудником, а через рудник - с городом.
Километрах в трех от рудника на тропе был установлен пост.
Когда Сеня и Сережа с проводником достигли поста, была уже ночь. Скалы и кусты вокруг и распростершаяся далеко позади долина Сучана лежали в бледном свете ущербного месяца.
На каменистой площадке перед темным входом в пещеру горел костерик. Человек десять - двенадцать невооруженных людей сидело и лежало вокруг костра. С площадки виднелись звездное небо, вершины деревьев, растущих откуда-то из темного низу, и дальние скалы, облитые светом месяца.
Эти освещенные таинственные скалы, и темные провалы распадков, и пламя костра, и сборище людей в ночи - все это сразу наполнило Сережу волнующим романтическим чувством.
Человек в одежде горнорабочего привстал на коленях и, защищаясь ладонью от костра, всматривался - кто подошел.
- На рудник, что ли? - глуховато спросил он.
- А что вас много так? - спросил Сеня.
- Свои это. Пленные красноармейцы из России, - ответил горнорабочий.
- Пленные красноармейцы?! - Лицо Сени так и озарилось радостью. Выходит, можно новости узнать у вас, про Россию-то? - взволнованно спрашивал он.
Красноармейцы зашевелились, заулыбались.
- Мы ведь уже скоро год как в плену, - сказал один. - Нас в эшелонах смерти везли.
- Вот оно что!.. - сочувственно протянул Сеня. - Где ж вы сидели?
- На Чуркином мысу.
- Давно бежали?
- Недели две.
- Кто вас направил сюда?
- Рабочий "Красный Крест". У нас письмо есть от комитета, - торопливо сказал красноармеец, забоявшись, что ему не верят, - да велено прямо в руки товарищу Суркову отдать.
- Ну, поздравляем вас от лица всех наших товарищей партизан с благополучным прибытием! Будем знакомы! - торжественно сказал Сеня.
Сеня и Сережа обошли всех красноармейцев, крепко, с чувством приветствуя их рукопожатиями.
- Здоровы все? - спрашивал Сеня. - Рады небось?
- У-у... перву ночку, как вольно вздохнули! Даже не верится, что среди своих! - вперебой радостно заговорили красноармейцы.
- Вы, как в Скобеевку придете, в отряд Гладких проситесь. Скажите, такой договор у вас со мной...
- Так вы, значит, Кудрявый? - медленно и глуховато сказал человек в одежде горнорабочего, когда Сеня и Сережа уселись у костра перекусить. - Мне в аккурат велено на рудник вас провести, да я бы советовал денек вам обождать...
- А что? - насторожился Сеня.
- А то, что я их с трудом провел, - горняк кивнул на красноармейцев, тревога кругом. Охрану усилили, и, где сейчас посты, даже не знаю.
- С чего тревога-то?
- Сегодня у нас забастовка началась... всеобщая, - спокойно сказал горняк.
Весь вчерашний спор с Бутовым мгновенно прошел перед Сеней.
- Как же оно получилось? - спросил он.
- Оно все копилось, копилось. А сегодня в четвертой шахте двух в гезенке насмерть задавило, вся шахта бросила работу, пошла по другим шахтам народ сымать. Часам к двум весь рудник встал.
Сеня, сильно побледнев, некоторое время молча смотрел на огонь. Сережа, взволнованный тем, что путешествие может сорваться, нерешительно спросил:
- Что же мы теперь? Домой?
- Домой? - удивился Сеня. - Нет, братец ты мой, придется нам теперь, не теряя ни минутки, на рудник идти. Теперь там самая нужда в нас. Придется тебе, товарищ, как хочешь, а доставить нас немедля, хоть по воздуху. Уж там, на руднике, закусим, - улыбнулся он Сереже.
Сережа торопливо стал укладывать суму. Двое красноармейцев бросились ему помогать. И все красноармейцы сразу засуетились вокруг Сени и Сережи.
- Хлеб, хлеб передай, не видишь? - укоризненно говорил один другому.
Сережа вдруг понял, что эти люди, год просидевшие в плену, чувствуют себя как бы виноватыми в том, что они избавились от опасности, которая угрожает Сене и Сереже.
- До свиданья, товарищи дорогие! Скоро увидимся! - Сеня прощально поднял руку.
Сережа, улыбаясь, поднял свою.
Все повставали. На лицах красноармейцев было взволнованное, теплое и мужественное выражение.
- Счастливо добраться!.. Успеха вам! - говорили они, прощально махая руками. Некоторые сняли шапки.
"Как все это прекрасно!" - растроганно думал Сережа, в последний раз взглянув на красноармейцев, на пламя костра в ночи и устремляясь в темное страшное отверстие между скалами.
VII
Чтобы повидать Суркова, Яков Бутов и товарищ его по рудничному комитету использовали воскресный день и не спали две ночи. У Бутова вот-вот должна была родить жена, а у товарища его, Фили Анчишкина, любимая дочь, Наташка, лежала больная. Но как только прогудел гудок утренней смены, оба стали на работу.
Бутов работал забойщиком в шахте № 1, расположенной почти в самом центре поселка. Филя - чернорабочим эстакады на шахте № 4, одной из самых дальних.
Незадолго до обеда на забойщика Ивана Николаева и его подручного Ваню Короткого, работавших в шахте № 4 в дальнем квартале и почти уже добравшихся до верхнего горизонта, хлынула многотонная лава угля, воды и грязи. Лава сбила их со стоек, и вместе со всей лавой, колотясь о нижние стойки, они полетели с шестидесятиметровой высоты в узкое горло гезенка, где их трупы были забиты углем и породой.
Первым о катастрофе узнал китаец-коногон: подкатив к устью гезенка с поездом вагонеток, он увидел, что из гезенка не поступает уголь и сильно сочится вода.
Рабочие нижнего горизонта, побросав работу, побежали по штрекам к месту катастрофы. Забойщики и их подручные, быстро и ловко, как обезьяны, скача по стойкам, спускались вниз и тоже бежали к месту катастрофы.
Штейгеры, десятники, боясь самосуда, кто клетью, а кто по лестнице, бросились вон из шахты.
Рабочие были в том состоянии предельного возбуждения, когда одно горячее слово могло толкнуть их на самые отчаянные поступки. И слово это было сказано.
Забойщик Максим Пужный, обладавший ужасной силы голосом и считавший себя анархистом, после того как в восемнадцатом году приезжий анархист назвал его "братом по мысли", поднял над головой лампу и крикнул:
- Бросай работу! На-гора!..
И все подняли над головами лампы, кирки, лопаты и закричали:
- На-гора!.. На-гора!..
Изуродованные трупы были извлечены из гезенка. Неся их впереди, потрясая тяжелым горняцким инструментом, поблескивающим при свете ламп, рабочие хлынули по главному штреку к клети.
Филя немедленно послал человека известить обо всем Якова Бутова.
Слух о несчастье, сильно преувеличенный, мгновенно прошел по рабочим жилищам. Толпа родственников, стариков, женщин, детей, все пополнявшаяся рабочими вечерней и ночной смен, бросившими домашнюю работу или разбуженными от сна, стояла поодаль от надшахтного здания; милиция не подпускала ближе к копру.
Но как только первые рабочие утренней смены с еще не потушенными лампами на поясах, с черными руками и лицами, на которых страшно выделялись горящие глаза, вывалились из надшахтного здания, толпа прорвала редкую цепочку милиционеров и окружила погибших.
Жена Николаева упала мужу на грудь и стала биться и кричать. Старики его, держась за руки, и дети его с выражением удивления на лицах стояли возле. И все вокруг смотрели на них и ждали, чем все это кончится.
А Ваня Короткий был никому не известный бродяжка, и на него мало обращали внимания. Потом сквозь толпу пробилась девушка в голубой кофте, запыхавшаяся и раскрасневшаяся от бега. Она пробилась сквозь толпу грудью и локтями, никого не видя перед собой, и остановилась, только когда никого уже не оставалось между ней и Ваней. Она увидела кровавую грязную кашу вместо его лица и сразу присмирела. Она не отвернулась, не заплакала, а так и осталась стоять над Ваней, прижав к груди смуглые кулачки, в одном из которых зажат был батистовый платочек.
Филя, страдая от сознания, что приказ Суркова не может быть выполнен, поднялся на эстакаду, жалобно сморщился и открыл митинг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76