Он казался плоским, раздавленным, только носки сапог торчали вворх. Бросалось в глаза: одни штанина заправлена в голенище, другая выбилась.
Опустив головы, стояли охотники. Их усталые, небритые лица с ввалившимися щеками были бледны той бесплотной бледностью, какая обычно бывает при брезжущем свете. Мокро лоснилась удлиненная лысина Митягина. Дудырев нахмурился, глаз не видно, под выпирающим лбом — темные провалы. Семен Тетерин сгорбатился, словно не в силах выдержать тяжести безвольно опущенных широких рук.
Семен первым пошевелился.
— Ну, дружочки мои, потешились, теперь похмелку принимай. Ты, Константин, — обратился он к Дудыреву, — скорым шагом давай в район. Что уж, докладывай без утайки кому нужно… А ты, — Семен направил тяжелый взгляд на Митягина, — крой в Пожневку. Сообщи бригадиру Михайле о сыне… Мне придется здесь куковать. Бросить все, уйти — негоже.
Дудырев угрюмо кивнул головой, а Митягин сжался.
— Ты сам, Семен, сходи… Не могу…— попросил он угасшим голосом. — Не неволь, как же к человеку с эдаким…
Семен взял Митягина за плечо, сурово вгляделся в него.
— Иль чует кошка, чье мясо съела?
— Да ведь я не один стрелял…
— Двое стреляли. Один медведя свалил, другой — человека. И сдается мне: ты с ружьем-то похуже справляешься. Иди! — Семен легонько и властно подтолкнул Митягина.
Не подняв с земли ни ружья, ни картуза, поникнув лысой головой, фельдшер покорно направился в лес. Дудырев, хмуро кивнув на прощанье, подхватив двустволку и патронташ, двинулся в другую сторону.
От убитого медведя доносилось рычание. Калинка стояла на туше, шерсть на ее спине вздыбилась, налитые кровью глаза невидяще скользнули по Семену и опять уставились вниз. Маленькая, жиловатая, она со злобным остервенением рвала медвежий загривок, торжествовала над поверженным врагом, мертвому зверю мстила за смерть дочери.
— Кыш! Стерво! — угрюмо прогнал ее Семен.
Подойдя ближе, удивленно покачал головой.
— Одначе…
Медвежий загривок был искромсан в кровавое месиво.
10
В свое время зашевелились в кустах и засвистели птицы. В свое время заалела верхушка старой березы. Туман над рекой поднялся выше кустов… Солнце вывалилось из-за леса — свеженькое, ласково-теплое, услужливое ко всему живому. По траве протянулись росяные тени.
Клочок зеленой земли в положенное время привычно изменялся, переживал свою маленькую историю, повторявшуюся каждое утро.
Странным, чуждым, враждебным этому живому радостному миру были два лежавших на земле трупа. Медведь уткнулся мордой в траву, выступая на пологом склоне бурым наростом, в его густой шерсти искрились на солнце росинки. Ранние мухи уже вились над ним. Парень распластался во влажной тени, косо повернув набок голову.
За лавой вкрадчиво закуковала кукушка, обещая кому-то долгую жизнь.
Медленно-медленно ползло вверх солнце. Семен не стал сушиться после ночного купания. Раздеваться, развешивать по кустам свои тряпки, беспокоиться о себе, когда рядом лежит убитый, когда обрушилось такое несчастье.
«Ку-ку, ку-ку, ку-ку!» — высчитывала бестолковая птица.
Семен Тетерин много видел, как умирают люди. Ему было всего шесть лет, когда его дядю Василия Тетерина, тоже лихого медвежатника, заломала медведица. Отец Семена убил ее, и это было нетрудно — медведица оказалась вся израненной. Погибнуть охотнику от зверя — смерть законная и даже почетная. Люди умирали от болезней, от старости, на фронте — каждый день убитые, но с такой обидной смертью Семен встретился впервые. Шел парень к зазнобе, кто знает, рассчитывал, верно, жениться, обзавестись семьей — и на вот, подвернулся. Не болел, не воевал, на медведей не ходил. В старину говорили: на роду написано. Пустое! Просто жизнь коленца выкидывает.
Солнце поднялось, стало жестоко припекать. Кукушка или утомилась, или улетела на другое место. Семен ждал, что с часу на час приедет отец парня — Михайло. Рано его потревожил. До приезда следователя убитого нельзя увозить. А следователь так быстро не обернется. Пока-то Дудырев добежит до райцентра, пока сообщит, пока сборы, да разговоры, да путь сюда — к вечеру жди, не раньше. Михайле терпеть до вечера, смотреть на сына. Не подумавши поступил.
Семен поглядывал на подымающееся к полудню солнце и с тоской ждал, что со стороны Пожневки застучит телега.
Но случилось так, что первыми приехали из района. За рекой раздалось натужное гудение мотора, затем мотор заглох, и послышались громкие, деловитые голоса:
— Дальше не пролезем.
— Да тут рядом.
— Вылезайте, пешком дойдем.
По шаткой лаве один за другим стали перебираться люди: длинный узкоплечий, в наглухо застегнутом кителе, с портфелем под мышкой незнакомый Семену человек; за ним, сильно прихрамывая, ощупывая толстой палкой жерди, сам прокурор Тестов, без фуражки, с копной курчавых волос, смуглолицый и бровастый, в вышитой рубашке, смахивающий на заезжего горожанина, выбравшегося на природу ради отдыха; с чемоданчиком в руке молодая женщина в пестром платье; Дудырев, мятый и грязный, без ружья, без патронташа, но уже какой-то новый, словно подмененный, — держится свободно, неприступен; сзади всех парень в комбинезоне и покоробленных кирзовых сапогах — должно быть, шофер, что привез всех.
Дудырев подошел к Семену, бросил хмуровато:
— Вот, доставил.
— Быстро. Ума не приложу, как это обернулся…
— Дошел до Сучковки, позвонил по телефону на строительство, сказал, чтоб машину к прокуратуре подогнали, а потом сразу же связался с прокурором, попросил приехать и меня захватить заодно…
Семен кивнул головой. Он забыл, что Дудырев только в лесу, на охоте, простоват, не то, что среди людей: снял трубку — и даже сам прокурор все дела бросил. Это не Митягин. Бригадир Михайлo, видать, спозаранку убежал на поля или на покосы, а он его ждет до сих пор.
Прокурор, припадая на покалеченную на фронте ногу, энергично опираясь на палку, прошел прямо к убитому, с минуту постоял молча, вглядываясь острым, оценивающим взглядом, щелкнул портсигаром, закурил, живо обернулся к Семену на здоровой ноге.
— Как же это, а?
Семен развел руками.
— Надо же, подвернулся… Тут не только ночью, а добро бы за целый день один человек пройдет. Не бойкое место.
— Ты-то опытный, должен бы сообразить.
— Сообразил. Да ведь в момент за руки не схватишь. Крикнул им, а уж готово…
— Крикнул?.. — Смуглое, узкое, под густой курчавой шевелюрой лицо прокурора насторожилось, взгляд живых черных глаз обострился. — Что крикнул?
— Да как же, услышал гармошку и кричу: «Не стреляй!» Да вгорячах-то, видать, они не сообразили сразу…
Подошел высокий с портфелем, подался вперед, вслушиваясь. Прокурор значительно переглянулся с ним, повернулся к Дудыреву:
— Он действительно кричал это?
— Припоминаю — что-то кричал, — ответил Дудырев.
— Вы и гармошку слышали?
— Гармошки не слышал. А разве это важно для следствия?
— Важно, — сурово ответил прокурор. — Весь ход дела меняет. Если один мог предусмотреть, то ничего не мешало то же самое предусмотреть и другим. В нашем деле приходится быть педантами. Крик был, можно сесть и в тюрьму. Иначе просто был бы несчастный случай, или, что называется на нашем языке, юридический казус.
Все вокруг него подавленно молчали.
Пока шел разговор, никем не замеченная подъехала подвода из Пожневки. Пятеро, приехавшие с машиной, Семен Тетерин да Митягин с Михайлой, прибывшие с подводой, — восемь человек. Для другого места не такая уж большая компания, но заброшенный лесной угол, должно быть, с самого сотворения мира не видел столько народу сразу.
11
Среди бела дня, при ярком солнечном свете начали обстоятельно, с самого начала, разыгрывать ту историю, которая произошла в сумерках, на рубеже ночи и утра.
Долговязый следователь по фамилии Дитятичев снял свой форменный китель, засучил рукава на волосатых тощих руках, принялся придирчиво расспрашивать Семена Тетерина и Дудырева, кто из охотников где стоял во время выстрелов.
— Так, вы здесь стояли… Здесь, значит, товарищ Дудырев… Ага, чуть в сторонке. Так, а третий… Этот третий здесь?
— Здесь, — робко выдвинулся вперед Митягин.
— Так. Припомните точней, где вы стояли… Здесь. Отлично!
Дитятичев занял место Митягина, сощурившись, словно сам целился из ружья, поглядел в сторону уткнувшегося в землю медведя. За медведем из кустов торчало сухое дерево с ободранным толстым стволом и вознесенными кривыми ветвями.
— Отлично!.. А этот зверь, не припомните, сразу упал или еще сделал несколько шагов вперед? Нам важно знать, где он стоял в то время, когда произошли выстрелы.
— Сразу вроде, — ответил Семен.
— Сразу. Так. Впрочем, мы еще установим — мгновенно у него наступила смерть или нет. Обратите внимание, — повернулся Дитятичев к прокурору, — этот товарищ… Как ваша фамилия?.. Ага, Митягин! Так вот, Митягин стоял чуть ниже Дудырева, да к тому же Дудырев выше его ростом…
Прокурор хмуро глядел поверх медведя в ствол старой березы.
— Это дерево прикрывает часть мостков, — сказал он скупо.
Следователь сразу же понимающе защелкал языком:
— Тэк, тэк, тэк!.. — Отступил в сторону Митягина, вгляделся. — А отсюда мешает меньше…
— Не торопитесь с выводами. Постарайтесь установить как можно точнее, с какого места упал парень в воду.
В это время подошла врачиха с листками бумаги, которые она заполняла возле убитого. Прокурор и следователь склонились возле нее. Врачиха, молодая, с миловидным, не тронутым загаром, очень белым лицом, сосредоточенно нахмурив золотившиеся пушком брови, принялась пояснять:
— Пуля прошла с левой стороны шеи сквозь мякоть. На вылете сделала рваную рану. Перебита сонная артерия. Шейные позвонки не задеты. Смерть наступила минут через пятнадцать, если не раньше. Приходится учитывать, что погибший упал в воду, захлебнулся…
— Ясно, ясно, — перебил прокурор. — Вытащили на берег уже мертвым. Обождите минуту, займитесь вместе с Дитятичевым медведем. Будем надеяться, что пуля, уложившая медведя, застряла в нем.
Следователь рысцой побежал к лаве. Прокурор встал на место, откуда стрелял Дудырев. Они стали перекликаться.
— Я иду, Алексей Федорович! — кричал Дитятичев из-за кустов.
— Не вижу! — отвечал прокурор.
— А так?
— Не вижу!
— Я на самой середине перехода!
— Не вижу! Кусты закрывают вас целиком! По голосу чувствую, что вас как раз должен закрывать ствол дерева. Найдите какой-нибудь шест или ветку и поднимите вверх, чтоб я точно знал, где вы стоите.
Через минуту следователь поднял над кустами носовой платок, привязанный к палке. Прокурор встал там, откуда стрелял Дудырев, приказал:
— Сделайте два шага вперед.
Носовой платок продвинулся над кустами.
— Еще шаг!.. Еще!.. Стоп!.. Пострадавший мог пройти посредине лавы по крайней мере метра два под прикрытием дерева.
— Больше, Алексей Федорович! Три метра! — крикнул из-за кустов следователь.
— Проверим с другой точки. — Прокурор отошел к месту, с которого стрелял Митягин.
Снова медленно поплыл над кустами привязанный к палке платок.
— Вижу… Вижу…— бросал прокурор.
— Еще шага четыре — и лава кончится!
— Стоп!..
— Три шага до берега. Почти весь путь открыт!
— Не будем спешить с выводами. Просмотрите внимательно настил, не осталось ли где следов крови, — приказал прокурор.
Уже немолодой, долговязый Дитятичев встал на четвереньки и пополз по шатким жердям, словно обнюхивая их, временами останавливался, изучал внимательно. Так он прополз от берега до берега, поднялся, деловито стряхнул грязь с колен.
— Следов нет. — Он подошел к Семену: — Вы с какого места бросились в воду?
— Вроде посередке. Как гармошку увидел, тaк и прыгнул.
— Где была гармошка?
— Да в воде.
— Понятно, что не в небе. В каком месте?
— Возле середки лавы, чуть поодаль.
— А где наткнулись на тело?
— Шага через четыре к этому берегу. Тут течения-то, считай, нет — бочаг. Как шагнул, чую — прислоняется…
— Добро. Все за то, что парень в момент выстрелов находился приблизительно на середине мостков, а не возле того или другого берега.
— Оставьте эти хитроумия. Займитесь медведем да пулю найдите. Она все объяснит, — предложил прокурор.
Обступили медведя. Врачиха присела возле морды, рой мух с жужжанием взлетел в воздух.
— Что это? — удивленно показала врачиха на медвежий загривок.
— Это собака…— ответил Семен. — Покуда мы паренька из воды вытаскивали да покуда обхаживали его, она, проклятущая, лютовала на хозяина.
— Почему именно это место рвала?
— Кто ее знает. Так понравилось, видать.
Врачиха, хмурясь, осторожно стала ворочать белыми тонкими пальцами крупную, кудлатую, с грубыми и могучими формами башку зверя.
— Что за беда? Не вижу пулевого отверстия.
— Глядите, глядите. Медведь, судя по рассказам, упал замертво при выстрелах.
— Может, в области сердца. Попробуйте его перевернуть на спину, грудь осмотрю.
Общими усилиями — Семен, Дитятичев, Дудырев, шофер с машины — цепляясь за густую шерсть на боках, толкая друг друга плечами, перевернули тяжелую тушу.
Сосредоточенно нахмурившееся миловидное лицо врачихи склонилось над звериной грудью, маленькая рука медленно, вершок за вершком, ощупывала грудь, живот, бока.
— Есть! Ранена лапа! Но это же… не опасная рана. От такой бы он сразу не умер.
— Это я ковырнул. Первая…— торопливо пояснил Семен. — Еще на пожневских покосах, как нагнали, в него ударил. В голову целил, да, видать, в ту минуту лапой прикрылся. Он с этой раной часа три бегал от нас.
— Не пойму, куда же девалась та рана, смертельная? — недоумевала врачиха, продолжая медленно шарить рукой по шерстистому туловищу.
— Может, сердце сдало? И такое, я слышал, у медведей бывает, — подсказал прокурор.
— Наверно, бывает, хотя и редко, — неохотно согласилась врачиха. — Не очень-то привлекательное занятие такой туше при таких условиях вскрытие делать с моими инструментами. Поищем еще.
— Ищите. И нам интересно знать, что от пули дядько погиб, а не от своей сердечной слабости. Обе пули мимо него прошли, тогда и вовсе не выпутаешься…
— Обождите, обождите!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11