Я думаю, она кому-то понадобилась. В санатории она все время была кому-нибудь нужна. Хотя, разумеется, это очень обременительно, если человек все время нужен другим людям, правда? Ведь тогда у него совсем не остается времени для себя. Но все равно, этому тоже можно радоваться, потому что так приятно, если ты кому-то нужен, правда?
Ответа не было. Быть может, потому, что впервые в жизни миссис Кэрью задумалась о том, есть ли на свете хоть кто-нибудь, кому она по-настоящему нужна. Хотя, как она тут же сердито сказала себе самой, ей совсем даже не хотелось быть кому-то нужной. И, овладев собой и нахмурившись, она недовольно взглянула на шагавшую рядом девочку.
Поллианна не видела, что миссис Кэрью хмурится; она смотрела на спешащие толпы людей.
— Вот это да! Сколько народу! — сказала она обрадованно. — Даже больше, чем когда я была здесь в прошлый раз. Но я пока не вижу никого из тех людей, которых встретила здесь тогда. Разумеется, та дама с маленьким ребеночком живет в Гонолулу, так что их здесь, наверное, нет. Но ведь была еще маленькая девочка — Сузи Смит, а она живет прямо здесь, в Бостоне. Может быть, вы ее знаете? Вы знаете Сузи Смит?
— Нет, я незнакома с Сузи Смит, — ответила миссис Кэрью сухо.
— Незнакомы? Она очень милая, и уж она-то точно хорошенькая — такая, с черными кудряшками, знаете? С кудряшками, какие я тоже надеюсь получить, когда попаду на небо… Но ничего, может быть, я сумею ее найти, и тогда вы с ней познакомитесь. Ах, какой совершенно великолепный автомобиль! И мы в нем поедем?! — воскликнула Поллианна, когда они остановились перед роскошным лимузином, дверцу которого держал открытой шофер, одетый в ливрею. Шофер попытался скрыть улыбку, но не сумел. Миссис Кэрью, однако, ответила — в голосе ее звучало утомление человека, для которого автомобиль — всего лишь средство перемещения из одного скучного места в другое, вероятно, столь же скучное:
— Да, мы поедем в нем, — и добавила, обращаясь к шоферу, ожидавшему в почтительной позе ее приказаний: — Домой, Перкинс.
— Ах, вот это да! Это ваш автомобиль? — воскликнула Поллианна; манеры миссис Кэрью позволяли безошибочно догадаться, что она владелица автомобиля. — Чудесно! Значит, вы богатая — ужасно богатая… то есть, я хочу сказать, чрезвычайно богатая, гораздо богаче тех, у кого ковер в каждой комнате и мороженое по воскресеньям, как, например, Уайты из моего дамского благотворительного комитета… то есть она из комитета… Раньше я думала, что они богатые, но теперь знаю, что быть по-настоящему богатым — значит иметь кольца с бриллиантами, горничных, котиковые шубы и надевать платья из шелка и бархата каждый день. И еще — иметь автомобиль. У вас все это есть?
— Ну, д-да… пожалуй, — со слабой улыбкой признала миссис Кэрью.
— Тогда вы, конечно же, богатая, — понимающе кивнула Поллианна. — У моей тети Полли тоже все это есть, только ее автомобиль — просто лошадь. Ах, как я люблю ездить в автомобилях! — воскликнула она, чуть подпрыгнув от восторга на сиденье. — Понимаете, я ехала в автомобиле только один раз — в том, который меня переехал. Они положили меня в него, после того как вынули из-под него, но тогда я, разумеется, ничего об этом не знала и поэтому не могла получить никакого удовольствия от поездки. А с тех пор я ни в одном не ездила. Тете Полли они не нравятся. А дяде Тому нравятся, и он хотел бы иметь автомобиль. Он говорит, что автомобиль нужен ему для работы. Он доктор, а у всех остальных докторов в городке уже есть автомобили. Не знаю, чем кончится дело. Тетя Полли так взволнована из-за этого. Понимаете, она хочет, чтобы у дяди Тома было все, что он хочет, только она хочет, чтобы он хотел того, чего она хочет, чтобы он хотел. Понимаете?
Миссис Кэрью неожиданно рассмеялась.
— Да, дорогая, мне кажется, я это понимаю, — отозвалась она сдержанно, хотя в ее глазах все еще были необычные — для нее — веселые искорки.
— Тогда все в порядке, — удовлетворенно вздохнула Поллианна. — Я надеялась, что вы поймете, хотя это прозвучало вроде как запутанно… Тетя Полли говорит, что была бы не прочь иметь автомобиль, если бы ее автомобиль был единственным на свете и не было бы ни одного другого, который мог бы на нее наехать, но… Ах, ну и ну! Сколько здесь домов! — вдруг воскликнула она, прервав рассказ на полуслове и оглядывая все вокруг широко раскрытыми от удивления глазами. — Неужели они никогда не кончатся? Хотя, конечно, их и должно быть много, чтобы было где жить всем этим людям на улицах, и тем, кого мы видели на вокзале. А где больше людей, там можно завязать больше знакомств. Я люблю людей. А вы?
— Любить людей?!
— Да, просто людей. Любого. Всех.
— Ну нет, Поллианна, не могу сказать, чтобы я их любила, — холодно ответила миссис Кэрью, сдвинув брови.
Веселые искорки в ее глазах погасли. Она с подозрением смотрела на Поллианну, а про себя сказала: "Ну вот, теперь меня ожидает проповедь номер один в духе сестры Деллы на тему «ваш долг общаться с ближними».
— Неужели? А я люблю, — вздохнула Поллианна. — Они все такие милые и такие разные. А здесь их так много! Вы даже не знаете, как я рада, что приехала. Конечно, я знала, что буду рада, — знала с самого начала, как только мне сказали, что вы — это вы, то есть сестра мисс Уэтерби, я хочу сказать. Я очень люблю мисс Уэтерби, так что знала, что полюблю и вас, потому что вы, разумеется, должны быть похожи, ведь вы сестры, хоть и не близнецы, как миссис Джоунс и миссис Пек… но и они были не совсем похожи из-за той бородавки. Но вы, конечно, не знаете, о чем я говорю, поэтому я вам сейчас расскажу.
И в результате миссис Кэрью, приготовившаяся с суровым видом выслушать проповедь на темы общественной морали, к своему большому удивлению и даже с некоторой растерянностью, обнаружила, что слушает историю о бородавке на носу некоей миссис Джоунс, дамы из благотворительного комитета.
К тому времени, когда рассказ был окончен, лимузин свернул на Коммонуэлс-авеню, и Поллианна тут же принялась восторгаться красотой улицы, на которой «такой чудесный длинный сквер посередине от самого начала до самого конца» и которая кажется особенно приятной «после всех этих узких улочек».
— Я думаю, каждый захотел бы здесь жить, — заявила она с энтузиазмом.
— Вполне вероятно, но вряд ли это возможно, — возразила миссис Кэрью, приподняв брови.
Ошибочно приняв мину на лице своей спутницы за выражение неудовлетворенности, вызванной тем, что дом миссис Кэрью находится не на этой красивой улице, Поллианна поспешила загладить свою бестактность.
— Конечно, конечно, — согласилась она, и торопливо продолжила: — Я вовсе не хотела сказать, что узкие улочки хуже. Может быть, они даже и лучше, потому что не нужно далеко идти, если хочешь занять яиц или соды у соседей напротив, и… Ах! Вы живете здесь ?! — воскликнула она, когда автомобиль остановился перед внушительным подъездом дома миссис Кэрью. — Вы живете здесь, миссис Кэрью?
— Ну да, разумеется, я живу здесь, — ответила та, с оттенком раздражения в голосе.
— О, как вы, наверное, рады — рады, что живете в таком совершенно замечательном месте! — с восторгом воскликнула девочка, выпрыгнув из автомобиля на тротуар и с любопытством оглядываясь вокруг. — Разве вы не рады?
Миссис Кэрью молчала. Из лимузина она вышла без улыбки и с насупленными бровями. Во второй раз за эти последние пять минут Поллианна поспешила исправить свою ошибку.
— Я конечно же говорю не о той радости, что вызвана, как говорит тетя Полли, греховной гордостью, — объяснила она, с беспокойством наблюдая за выражением лица миссис Кэрью. — Может быть, вы подумали, что я о такой радости говорю? Тетя Полли так иногда раньше думала. Но я имела в виду не ту радость, когда радуешься тому, что у тебя есть что-то такое, чего у других нет, а ту простую… когда просто хочется кричать и хлопать дверьми, даже если это неприлично, — заключила она, подпрыгивая на цыпочках.
Шофер поспешил отвернуться и занялся машиной, а миссис Кэрью, по-прежнему без улыбки, направилась вверх по широким каменным ступеням.
— Пойдем, Поллианна, — только и сказала она, очень сухо.
Пять дней спустя Делла Уэтерби получила от сестры письмо, первое с момента приезда Поллианны в Бостон. Делла распечатала его с любопытством и нетерпением.
"Дорогая Делла , — писала миссис Кэрью, — во имя всего святого, почему, почему ты не позаботилась дать мне хоть какое-то представление о том, чего ожидать от этого ребенка, которого я взяла по твоему настоянию? Я почти схожу с ума, но тем не менее не могу отослать ее. У меня трижды возникало желание сделать это, но всякий раз, прежде чем я успевала сказать хоть слово, она сообщала мне, как «совершенно замечательно» она проводит здесь время, как она рада, что приехала, и как я добра, что взяла ее к себе на то время, пока тетя Полли в Германии. Как, скажи на милость, могу я вдруг обернуться к ней и сказать в ответ на все это: «Отправляйся, пожалуйста, домой; мне ты здесь не нужна»? И что самое нелепое, так это то, что ей никогда не приходит в голову, что она мне здесь не нужна, а навести ее на эту мысль я не в силах.
Разумеется, если она начнет читать мне нравоучения или перечислять выпавшие на мою долю блага, я вынуждена буду ее отослать. Я сказала тебе с самого начала, что не допущу этого. И я не допущу! Два или три раза мне показалось, что она собирается это сделать (то есть начать читать мне проповедь), но пока все сводилось к какой-нибудь забавной истории о дамах из благотворительного комитета, так что проповеди не получалось — к счастью для этой девочки, если она действительно хочет здесь остаться.
Но, право же, Делла, она просто невыносима. Вот послушай. Во-первых, она в безумном восторге от моего дома. В первый же день упросила меня открыть все комнаты и не успокоилась, пока все шторы в доме не были подняты, чтобы она могла «рассмотреть все эти совершенно замечательные вещи», которые, как она заявила, даже «лучше, чем у мистера Джона Пендлетона» — понятия не имею, кто это такой; вероятно кто-то из Белдингсвилла. Во всяком случае, он не дама из благотворительного комитета. Только это мне и удалось узнать. Затем, как будто не было достаточно того, что я бегала из комнаты, в комнату (словно персональный гид), так она еще обнаружила в одном из шкафов вечернее платье из белого атласа, которое я уже сто лет не надевала, и умолила меня его надеть. И я надела — почему, не могу понять, знаю только, что я была совершенно беспомощна в ее руках. Но это было только начало. Она упросила меня показать ей все мои наряды и так забавно рассказывала о церковных пожертвованиях, из которых прежде «одевалась», что я не могла удержаться от смеха, хотя тут же чуть не заплакала, представив те ужасные вещи, которые приходилось носить этому ребенку. От платьев, разумеется, перешли к украшениям, и она так восторгалась моими двумя или тремя кольцами, что я по глупости открыла сейф, только чтобы посмотреть, какие большие глаза она сделает. О, Делла, я думала, ребенок сошел с ума: она надела на меня все кольца, броши, браслеты, ожерелья, какие у меня есть, и настояла на том, чтобы прикрепить к моей прическе обе бриллиантовые диадемы (когда узнала, что это такое), так что под конец я сидела обвешанная жемчугами, изумрудами и бриллиантами, чувствуя себя языческой богиней в индусском храме, особенно когда этот нелепый ребенок принялся приплясывать вокруг меня, хлопая в ладоши и распевая: «О, совершенно прелестно, совершенно прелестно! Ах, как я хотела бы. повесить вас в окне — была бы такая отличная радуга!» Я еще только собиралась спросить, что она имеет в виду, когда она вдруг упала на пол и заплакала. И, как ты полагаешь, в чем была причина? Она была так рада, что у нее есть глаза, чтобы видеть! Что ты на это скажешь?
И, разумеется, это не конец, а лишь начало. Она здесь только четыре дня, но не потеряла ни минуты зря и уже может причислить к своим друзьям мусорщика, участкового полицейского, разносчика газет, не говоря уже обо всей моей прислуге. Они, похоже, совершенно очарованы. ею, все до одного. Но не думай, пожалуйста, что и я подпала под ее чары. Ничего подобного. Я отослала бы ее к тебе сразу, если бы не чувствовала себя обязанной выполнить обещание и оставить ее у себя на всю зиму. Что же до того, что она могла бы заставить меня забыть о Джейми и моем глубоком горе, — это невозможно. В ее присутствии я лишь острее чувствую собственную утрату, потому что со мной не он, а лишь она. Но, как я уже сказала, я оставлю ее у себя — до тех пор, пока она не начнет читать мне нравоучения. Тогда она отправится к тебе. Но пока еще она нравоучений не читала.
Твоя любящая, но в полном смятении.
Рут".
— «Пока еще она нравоучений не читала»! Ну еще бы! — засмеялась Делла, складывая мелко исписанные листки письма. — Ах, Рут, Рут! Однако ты признаешь, что открыла все комнаты, подняла все шторы, нарядилась в атлас и драгоценности… а Поллианна не пробыла у тебя и недели. Но нет, она не читала тебе нравоучений, нет, не читала!
Глава 4
ИГРА И МИССИС КЭРЬЮ
Бостон был для Поллианны совершенной новостью, и, разумеется, Поллианна для Бостона — той его части, которая удостоилась знакомства с нею — новостью ничуть не меньшей.
Девочка объявила, что Бостон ей понравился, но было бы лучше, если бы он не был таким большим.
— Понимаете, — серьезно объясняла она в разговоре с миссис Кэрью на следующий день после своего приезда, — я хочу увидеть и узнать его весь … и не могу. Это точно так же, как за праздничным обедом у тети Полли: так много блюд (то есть того, что здесь нужно посмотреть), что ничего не ешь (то есть не смотришь), потому что все время пытаешься решить, что съесть (то есть посмотреть)… Конечно, — набрав воздуха, торопливо продолжила она, — можно только радоваться, когда чего-нибудь много… то есть, разумеется, если это что-нибудь хорошее , а не такое, как лекарства или похороны! Но мне всегда хотелось, чтобы праздничные обеды тети Полли можно было растянуть на те дни, когда нет ни торта, ни пирога… и точно так же с Бостоном.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5