По соседству, в детской, в коридоре, бегали, оживленно перекидываясь словами, споря и смеясь, развеселившиеся ребятишки, и каждый из них, — слышал Дмитрий Кириллович, — громко высказывал догадки, где мог спрятаться «хитрый Леша».
— А я знаю, где он! — как-то спокойней других раздался тоненький звонкий голос девочки.
— Где? Где?
— Он, наверно, там, где папа его или мама, — в тех комнатах. Павлик не пойдет туда искать, потому что он боится.
— А я не боюсь! Я дядю Митю знаю и тетю Соню знаю!… — узнал Дмитрий Кириллович голосок другой девочки, часто приходившей к его детям.
— Лешка, выходи! А то мы не будем с тобой играть…
— Выходи, герой… — улыбнулся, наклонившись, Дмитрий Кириллович.
— Тише же, папа! А то мне искать придется!… Тс-с, — шепотом из-под стола.
Дмитрий Кириллович встал и, подойдя к двери, широко распахнул ее. Лицо его широко улыбалось, а глаза старались быть добрыми и ласковыми.
— Папа! Папа! У тебя Лешка? У нас было условие, а он… Мы так не хотим!
Он отыскал глазами приземистую фигурку мальчугана и подошел к нему…
— Это ты — Павлик?
Тот кивнул молчаливо головой.
— Пойдем: я тебе покажу, где Леша. Раз он не выполнил условия игры, вытащим его, башибузука!…
— Ага! Ага! — смеялись и кричали дети. — Вот тебе, Лешка!…
Все с шумом бросились в кабинет, и через минуту сконфуженный, но веселый Леша был наказан щипком своей сестренки.
— А я тебя, Женька, так ущипну, что… материя порвется!
— Ну, ну, ты, буян буянович!
Опять громкий хохот ребят покрыл слова Дмитрия Кирилловича.
— Как тебя зовут? — обратился он к девочке, все время старавшейся держаться возле Павлика. Как и он, она с любопытством осматривала большую комнату, установленную тяжелой кожаной мебелью, и украдкой посматривала на высокого «взрослого», не чуждавшегося теперь детского общества.
— Меня — Галей, — ответила доверчиво и твердо.
— Вот за то, что ты первая догадалась, куда спрятался Лешка, — вот тебе первой и угощение…
Дмитрий Кириллович взял с вазочки кусок пастилы и протянул его девочке.
— А нам… нам, нам!
— Всем дам… немного позже. Продолжайте игру и можете теперь прятаться все и в этой комнате.
«Прятки» продолжались.
Дмитрий Кириллович и сам несколько раз принимал участие в игре — советами, укрывательством прятавшихся, и «Лешин папа», такой добрый и жизнерадостный, — очень понравился Галочке. Он настолько был общителен с детьми, что она, при случае, не постеснялась в игре взобраться на диван, на котором сидел «Лешин папа», и клубочком спрятаться за его спиной.
Вообще, все нравилось в этом доме Галочке Суховой, и только удивлялась, почему не приходит в эти комнаты «тетя Настя», так неожиданно приведшая сюда ее и Павлика. Но эта мысль песчинкой пропадала в ворохе общих радостных впечатлений.
Нравилось в «Лешином папе» и то, что он совсем по-хорошему, ласково расспрашивал ее про игры детей на Обводном, о том, какое платье, какого цвета она хотела бы иметь, есть ли сапожки у Павлика, хочет ли она учиться в школе.
А когда он сказал, что обязательно обо всем этом поговорит с ее «папой Федей и мамой Олей», — Галочка радостно, но удивленно посмотрела на него:
— А папа и мама вас знают, дяденька?
— Я их знаю… — уклончиво, но не меняя задушевного и веселого тона, ответил Дмитрий Кириллович. — Я — Знайка-Всезнайка-Никому-не-Болтайка! — шутил он, и Галочка звонко смеялась.
Ей было так весело с «Лешиным папой», что она пропустила даже одну игру и осталась с ним у письменного стола.
Тогда— то Дмитрий Кириллович, развлекая девочку целым потоком шуток и прибауток, осторожно вдруг бросил:
— А дядя Ардальон, может быть, сегодня сюда придет… Он тоже очень добрый…
Опять недоумение.
— А он и к вам приходит?
— Да-да, деточка… И к нам и к вам. Ведь он у вас часто бывает?
— Ну да! Как познакомился с папой, — так почти каждый день приходил. Вот теперь что-то не приходит… Дяденька, можно мне вот этого?… Я и Павлику половину дам!
Она ткнула пальцем в пастилу.
— Хорошо, Галочка. Ешь. А потом я тебя еще чем-то угощу… тоже вкусным.
И он продолжал:
— Чего ж это дядя Ардальон к вам не приходит? Ай-ая, нехорошо так, я ему скажу…
— Пускай лучше не приходит, — покраснела неожиданно. девочка.
— Почему?
— Так…
— Ведь он добрый?
— Ну… добрый. Только это раньше.
— Когда раньше?
— Когда у папы денег не было.
— А-а… — равнодушно протянул Дмитрий Кириллович, но темные зрачки глаз как-то по особенному сверкнули. — Дядя Ардальон, наверно, просил денег у твоего папы, а он ему не дал…
— Нет, не так, дяденька! — оживилась девочка. — У папы моего нету денег.
— Вот какая ты Всезнайка!
— Ну, да… Если бы у папы было много денег, — и мне и Павлику купили бы платье и башмаки. Папа так мне раз пообещал…
— А вот ты говоришь, Галочка, — «когда у папы денег не было». Значит, теперь уже есть?
— Ну, да. Ему ведь дали на Шестой Роте! Я с папой туда ходила.
— Да, да… — закивал Дмитрий Кириллович. — Ты права, умница: пособие в учреждении папа получил. Так, так.
На одну минуту он был сбит ответом этой маленькой свидетельницы, чьи показания, однако, не были занесены в «дело» об убийстве гражданки Пострунковой. Разговор о деньгах приобретал теперь не тот смысл, неожиданно всплывшая улика оказалась ложной.
Но первая неудача не могла остановить Дмитрия Кирилловича; к тому же еще оставался повод для продолжения расспросов:
— Почему дядя Ардальон «только раньше был добрый»? А я думал, что он и теперь такой… Как же, по-твоему, Всезнайка? Почему?
— Ну… так, — упорствовала девочка.
— Ах, ты такая «такалка»! Ты мне скажи: я дяде Ардальону не буду рассказывать. Мы с ним не дружим.
Галочка подняла голову, одно мгновение о чем-то соображала и, посмотрев доверчиво на ласково улыбавшегося «Лешиного папу», неожиданно сказала:
— Он нехороший выдумщик Он наврал про моего папу. Потом… он велел папе пойти в пивную, и они пили там. И Павлик там заболел — вот что! И потом он еще врал… и обманул меня, только вы ему не говорите, дяденька, когда он к вам придет.
— Нет, нет, детка. Он ведь у меня… очень редко бывает и мы с ним не дружим. Аи, выдумщик, ах, какой нехороший выдумщик! — возвращал Дмитрий Кириллович ее мысль к этому слову. — Я с ним и так уже хотел, понимаешь, рассориться, а теперь — так уже наверно! — ободрял он девочку. -Вот так: выдумал и наврал? Ну и дяденька, а?!
В комнату вбежала дочь, Женечка.
— Папа, пусть Галя идет к нам играть! Идем, идем к нам… Это грозило разрушить все планы Дмитрия Кирилловича.
— Иди… иди, Женечка: Галя через пять минут придет. И принесет вам вот все эти сладости. Марш!
И, когда ушла, повторил опять:
— Ну и дяденька… А я думал, что он хороший… А ну-ка, расскажи!
— Я его боюсь… — жаловалась девочка. Он пришел и наврал такое страшное, — тако-о-ое нехорошее, дяденька. За такое в милицию берут…
— А что?
— Он сказал, будто папа мой кого-то убил.
— Ох, какой глупый и нехороший! Нет, его не надо любить…
— Я его потому и не люблю, хоть он угощение мне приносил… и даже Милке нашей давал, собачке. Я вам теперь все расскажу, — уже не старалась сдерживать себя Галочка: она рада была, что доброму «Лешиному папе» можно пожаловаться на «дяденьку», который однажды так напугал ее.
Ее внезапная детская словоохотливость как нельзя лучше помогла Дмитрию Кирилловичу; чтобы вызвать еще большее доверие к себе, он взял Галочкину руку в свою и ласково ее погладил. А заметив, что на платьице ее остались следы от сахарной пудры пастилы, — он стер их своим носовым платком, как поступил бы заботливый и внимательный отец.
Ничто уже не могло поколебать доверия к нему этой маленькой свидетельницы.
— Разве можно говорить про моего папу, что он убил? А тот дяденька сказал. Мама с ним спорила, а папа испугался и молчал… Мне стало жалко папу… я заплакала. А потом я хотела пойти к Павлику, а дяденька Ардальон меня не пустил. Вот он какой! И все время говорил, как будто убил мой папа, и его фамилию называет.
— Ах, какой глупый выдумщик! — повторил опять сочувственно «Лешин папа».
— Ну, да! А еще сладкие булочки и коржики и пирожки давал… Он, наверно, притворялся, будто добрый.
— А когда это он про твоего папу выдумал?
— Как это… когда?
— Ну, например, давно или недавно… После того, как ты с папой на Шестую Роту ходила?
— Ну, да — после, — совершенно уверенно сказала девочка, — он пришел потом и все это говорил.
— Значит, это недельку или немного больше назад было? Или меньше?
— Недельку…
— А ты знаешь, Всезнаечка, сколько в неделе дней?
— Знаю, — улыбнулась Галочка. — Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь!
— Правильно. Вот молодец! Ну, а Павлик, — он ведь раньше заболел?
— Ну, да… когда в пивной сидели…
— А раньше, до пивной, ты дядю Ардальона когда-нибудь видела? Знакома была?
— Нет, дяденька. Он с папой тогда и подружился. И приходил часто. И приносил нам сладкую булочку и пирожки. Но я его боялась: зачем он про папу такое сказал…
— Подожди, деточка, — мягко остановил ее Дмитрий Кириллович. — Значит, дядя Ардальон приходил к вам после того, как выдумал так нехорошо про твоего папу?
— Приходил.
— А вот ты помнишь, Галочка, сказала мне: «Как познакомились, — часто приходил, а теперь не приходит»… Вспомнила?
— Ну, да…
— Как же это так, Всезнаечка? Вот, например, Женечка моя приходила сюда…
— Конечно, приходила.
— Ну, вот… А потом я вдруг скажу тебе: нет, Женечка не приходила…
— Как же это так? — рассмеялась девочка. — Вы этого не скажете. Вы — взрослый… — пояснила она неожиданно.
— Вот именно! — уронил он осколочек своей мысли, уже несколько минут интересовавшей его; Дмитрий Кириллович внимательно посмотрел на свою юную собеседницу. — А знаешь, что? — весело обратился он к ней. — Они там в прятки играют, а я вот сейчас такую игру придумал… Мы их потом позовем… и научим. Хорошо?
— Хорошо, — улыбнулась Галочка.
— Вот что… ты должна мне рассказать подробно, — понимаешь? — когда вошла сюда Женечка, что она сказала, к кому первому она обратилась?… Потом: кто ей ответил — ты или я? И что ответил. Когда она ушла? Кто за ней затворил дверь? Где ты сидела и где я? Понимаешь?
— Понимаю.
— Ты рассказывай все подробно, — все, что вспомнишь. Если правильно расскажешь, — ты выиграла и получишь… получишь что-то приятное. Неужели ты действительно выиграешь? — подбадривал он девочку.
— Ей-богу, выиграю! — не утерпела Галочка. — Вот, дяденька, как вошла ваша Женечка, — все сейчас расскажу!
— А, ну-ну!
— Как вошла она, так я сейчас подумала: «Какое на Женечке хорошее платье, а она идет прятаться под стол: а там запылить можно!…» Потом вы, дяденька, сказали ей, что нельзя так. Она меня давай звать, чтобы я тоже шла играть. Так? А вы ей сказали: «Иди одна, Галя скоро придет и принесет вам вот это сладкое». Так, дяденька?
— Дальше… Дальше.
— Она пошла жмуриться… прятаться в другое место. А я ей сказала: «Женечка, я приду через пять минут играть». Потом вы закрыли дверь и сели туда, на диван. Ну, выиграла я?
— Не совсем! — улыбнулся Дмитрий Кириллович. — Ты немного ошиблась. Может быть, ты и подумала, что Женя хочет спрятаться в этой комнате, но она этого не делала и я ей не запрещал: это я Лешку раньше отсюда вывел. Ничего ты ей не говорила, ни одного слова. Говорил только я, а ты, наверно, только подумала, что через пять минут принесешь туда сладости. Ну, вспомни теперь… Так ведь было?
— Правда, так… — смутилась девочка.
— Но все-таки ты свое получишь! — ласково погладил ее по щеке Дмитрий Кириллович. — Ну, вот теперь ты другое вспомни: приходил к вам дядя Ардальон после своей нехорошей выдумки? Подумай, подумай — и скажи.
Лицо Галочки сделалось напряженным, темные бровки сбежались, а глаза устремлены были в одну точку. С полминуты оба молчали.
Дмитрий Кириллович с внутренним трепетом ждал ответа: если Адамейко приходил после смерти своей соседки и в квартире Сухова шла речь об убийстве, — то можно было уже отпустить эту маленькую свидетельницу, не сознававшую, какую громадную услугу оказывает она следователю Жигадло!
Девочка рассказала — неожиданно для него — больше, чем мог ожидать Дмитрий Кириллович.
Подготовляя встречу с ней, он надеялся только добыть подтверждение одной из косвенных улик против Ардальона Адамейко, для чего и ждал случая предъявить Галочке нечто спрятанное пока в ящике письменного стола.
Случай этот до сего времени не представлялся, но теперь уже Дмитрий Кириллович не жалел об этом, — девочка сообщила о более важном обстоятельстве: Адамейко и оба Суховых говорили о каком-то убийстве. Больше того: называли даже имя убийцы…
— Вспомнила, дяденька: он приходил… обязательно приходил после выдумки. Всегда приходил.
— И ты его потом… не полюбила? — Ну, да…
Дмитрий Кириллович встал с кресла и впервые за время разговора закурил: два кольца быстро, одно вслед за другим, вылетели изо рта.
Все было ясно.
Но для подтверждения своей мысли он еще раз спросил:
— Значит, ты неправильно, деточка, сказала раньше, что дядя Ардальон в эти последние дни к вам не приходил? Правда ведь — неправильно?
— Нет, я правду сказала, дяденька: теперь он к нам не приходит. Ну, хоть Павлика спросите. Или папу самого… Нет, вспомнила! — неожиданно вновь обнадежила она Дмитрия Кирилловича. — Недавно один раз пришел. Еще папа на него что-то рассердился…
— За что?
— Не знаю, дяденька. Он принес мне и Павлику тоже пирожочки и дал нам. А папа выхватил у него и бросил на землю: «Пусть, — говорит, — собака их съест, а не мы». А я сама страшно хотела съесть: люблю их…
— Такой? — быстро спросил Жигадло.
Он открыл ящик письменного стола и вынул тарелочку, на которой лежало несколько пирожков одинакового размера и формы.
— Н-нет, это длинненькие…
— Ну, так такой? — на ладони два кругленьких, маленьких пирожка, вынутых из того же ящика.
— Вот такие… это они самые, дяденька! Можно попробовать?
— Не стоит, Галочка, — усмехнулся Жигадло, — они очень черствые. Ты вот возьми из этих: они тоже вкусные. А теперь скажи мне, — и сможешь уже пойти к детям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23