Как фотография выжила в том бардаке, который творился с ним последние двадцать с лишним месяцев, он не знал. С фотографии на него смотрело его вчера.
Смеющиеся, уже с утра пьяные, молодые. Они еще не знают, что скоро все до единого будут мертвы. А он останется и будет вынужден жить дальше.
Из тюрьмы он вышел четыре месяца назад. В самом начале лета, которое выдалось ранним и жарким. На Марсовом поле отцветала сирень. Каждое утро он просыпался от слепящего сквозь окно солнца и чувствовал запах расплавленного асфальта.
Он залезал в душ, а потом сидел и подолгу не мог понять, чем же следует сегодня заниматься... чему посвятить еще не прожитый день. Во сколько бы он ни вставал, ему казалось, что за окном ночь и пора ложиться спать. Впрочем, со временем он втянулся.
Первые полгода, проведенные в тюрьме, он почти не помнил - лежал в больнице. Ожог - двенадцать процентов кожи. Его несколько раз оперировали. Из академии специально приезжало седенькое светило с собственными ассистентами.
Теперь шрамы он почти не чувствовал. Они побелели и не беспокоили его. Первое же время заживающие ожоги страшно чесались. Особенно один, самый большой, на груди.
Как только он смог нормально ходить, его перевели в специзолятор под Выборгом, и начались допросы.
Фотография выжила, а люди, на ней изображенные, - нет. Предметы всегда долговечнее хрупких человеческих существ. Тощий Гребень, пузатый Артем, коротко стриженная Лора, он сам с отросшими ниже плеч волосами. Вместе во все дни до скончания века...
- Вы признаете, что совместно с гражданами Иващенко, Гусевым и Докучаевым вступили в преступный сговор, имеющий целью террористический акт в отношении премьер-министра Японии, господина Фукоку?
- Признаю.
- Кто еще участвовал в планировании и проведении данного теракта?
- Никто.
- То есть вы собирались провести его вчетвером?
- Впятером.
- Кто был вашим пятым соучастником?
- Теперь это не важно. Пятой была девушка. Ее звали Лора. Теперь она мертва.
Он поднес фотографию к глазам. Просто картонный квадратик, в центре которого похмельный Артем смешно нахмурился в объектив. В то утро у него расстроился желудок.
В протоколе, с которым ему дали ознакомиться, значилось: "Тела террористов, известных под псевдонимами "Густав" и "Артем" (настоящие фамилии - Докучаев и Иващенко), поступили к судебно-медицинскому эксперту в виде, обезображенном настолько, что опознанию не подлежали".
Какое, в задницу, опознание? Перед тем как его, с сожженной кожей, истекающего кровью, увезли на реанимационной машине от собора, он видел, что взрывом был выворочен целый пролет балюстрады. Говорят, куски гранита забросило чуть не на другой берег Невы.
То, что они с Гребнем успели добежать почти до выхода, спасло им жизнь. Даниил пострадал больше. Гребень - меньше. В камеру выборгского изолятора он попал месяца за четыре до Даниила.
Первый раз Даниил видел его на очной ставке, устроенной им прошлой зимой. Даниил ковылял по коридору на костылях. Навстречу шел, зажатый по бокам мордастыми конвоирами, Гребень.
- Писатель! Ёбты! А я думал, эти гандоны тебя уже убили!
Он отпихнул конвоиров, он бросился к Даниилу, он блестел зубами, а когда конвоиры заломили ему руки, не переставая улыбаться, наклонился к тому, что был поближе, и спросил, почему тот редко заходит в камеры?.. ведь зэки любят таких... пухлогубеньких.
Конвоир изменился в лице и несколько раз ударил его пониже ребер. Гребень не перестал улыбаться. У него была злая улыбка сильного и свободного животного.
Второй и последний раз Даниил видел его сразу после Нового года. Протухший взгляд, грязная одежда. Этот пижон перестал даже умываться. У него не было двух передних зубов. Через левую бровь тянулся большой белый шрам...
Еще полтора месяца спустя он повесился в камере на скрученной в жгут простыне.
(как бы, не могу я жить вместе со жлобьем. у меня, как бы, конституция для этого чересчур тонкая, поняли?)
А вот Даниилу повезло. По крайней мере, так ему казалось, когда он вышел за выкрашенные зеленым ворота изолятора.
Столичные газеты поместили материалы о взрыве на первой полосе. Для некоторых из этих газет Даниил раньше писал. Авторы высказывали сомнения в том, что известный журналист Сорокин действительно мог иметь отношение к организации взрыва.
При чем здесь писатель? Пусть нам назовут имена настоящих организаторов этой варварской акции! Версию о том, что спецслужбы взяли совсем не того, кого следовало, подхватили говорящие головы из телевизора.
За две недели до суда в камеру к Даниилу пришел Майор. Даниил не видел его почти год, но он совершенно не изменился. Тот же серый пиджак, то же незапоминающееся лицо.
В результате суд вышел скомканным. Еще через три недели Даниил был дома. С формулировкой: "Вина не доказана". Судья особенно напирал на то, что японец остался жив, а Даниил несколько лет назад писал о терроризме книгу. Какая между этим связь, Даниил не понял, но спрашивать не стал.
Он огляделся и обнаружил себя на с детства знакомом плюшевом диване. Где с тех пор и пребывал, не отвечая на просьбы об интервью и заворачивая приглашения поучаствовать в модных ток-шоу. Майор может быть доволен: как они и договаривались, никто не узнает о том, что же на самом деле произошло на колоннаде Исаакиевского собора.
Когда-то он влез в эту историю ради того, чтобы написать книгу, получить деньги и уехать с НЕЙ на необитаемый островок. Островок, на котором он приземлился, оказался действительно необитаемым. Размером он был всего-навсего с плюшевый диван.
Даниил, кряхтя, поднялся, выключил телевизор, включил радио. Покрутил колесико настройки, остановился на "Хит-FM 90.6", немного убавил громкость, снова взял со стола полароидный снимок.
Самым ужасным в его новой жизни были вечера, когда он оказывался дома один и понятия не имел, чем занять отломившийся бонус - несколько десятков лет предстоящей жизни.
Когда он вернулся в квартиру родителей на Моховой, те устроили ему праздничный ужин. Отец рассказывал старые, запомнившиеся Даниилу еще с детства анекдоты. Он одолжил ему денег, и Даниил снял квартиру, перевез мебель, купил телевизор и кое-что из одежды.
Теперь у него было вроде бы все. Можно было начинать все снова.
Он закрыл глаза и, не шевелясь, выкурил сигарету. Сходил на кухню, попил воды, вернулся в комнату и выкурил еще одну. Потом включил маленький ночник на стене, выключил верхний свет и стал не торопясь стаскивать рубашку, футболку, брюки, мягкие, удобные семейные трусы с пуговичкой на ширинке...
Времена, когда он носил камуфляжные футболки и кожаные джинсы, как у Пола Хьюсона из "U2", прошли.
Строители нового мира. Парни в черной садо-мазо коже и футболках с апокалипсическими надписями. Пьяная и веселая заря нового века. Какого хрена?!
Пили, делали секс, носили в карманах кожаных курток большие металлические пистолеты. И что? От нового мира остался сгнивший труп с разломанными шейными позвонками и полведра брызг, опознанию не подлежащих.
(вижу: поднимается с колен моя родина! вижу: приходит она революция!)
Еще остался он, Даниил Сорокин. Тоже ненадолго. Тридцать лет. Впереди еще столько же, но - по нисходящей. Девушки постепенно перестают улыбаться тебе на вечеринках. После третьего коктейля в боку начинает ворочаться дырявая печень.
Вокруг, в точно таких же блочных коробках, лежат в постелях тысячи тысяч точно таких же, как он. Уставших на работе, принявших душ и пожевавших пельмени.
А в сыром (обязательно в сыром и дурно пахнущем!) подвале сидят, болтая о молодости мира, те, кто не желает уставать на работе, делать супружеский секс и есть пельмени.
Парни в черных кожаных куртках.
Эти разговоры, эти подвалы, этот новый мир - все это вирус. Шел человек по улице. На работу или к девушке. Поднял голову к свинцово-грязным небесам... готово! Через неделю можешь искать его, одетого в футболку с Че Геварой, в подвале.
Отныне долгими осенними вечерами парню предстоит сидеть и мечтать, как с борта стратегического бомбардировщика он будет забрасывать ракетами Кремль.
(парни из "красной армии японии" времени на всякую херню не тратили. уже через пять лет после того, как собрались, парни пытались угнать стратегический бомбардировщик и к едрене фене закидать ракетами пентагон!)
Каждый из них схватил этот вирус по-своему. Гребень хотел удовольствий. Артем - служения... жертвы. Лоре просто хотелось любви. Ничего особенного. Кончилась история тем, что они умерли.
Сиди дома, говорил им этот мир, и я не трону тебя. Они не сидели, и мир их убил. Он так устроен, этот симпатяга мир. Тот, кто не хочет лежать в теплой постели, будет лежать на кладбище.
(вы мертвы, парни.
я никогда не говорил вам этого, мазефакеры, но я любил вас. вы были самыми лучшими, самыми чистыми из всех, кого я знал.
вы хотели, чтобы как лучше... вы сделали как нужно... и вы мертвы. с теми, кого вы ненавидели, нельзя играть по их правилам. они все равно выиграют. вы попытались - и больше вас нет.
вы убиты, вы сгнили, вы забыты. а я... жив.
как мне прожить то, что осталось? время, которое я не собирался проживать?
эту бесконечную ночь?)
Он уже засыпал, проваливался в текущую из вчера в завтра реку, и мысли текли сами собой. Вялые, мягкие, ускользающие... Под веками у него уже плыли ажурные парусники, и под одеялом было тепло... внутри разливалось теплое чувство.
Он знал - теперь все будет хорошо. Он засыпал, а на его губах застыла детская, безмятежная улыбка.
(теперь он знал, чем ему предстоит заняться...
он встал, оделся, до самого
подбородка застегнул молнию черной кожаной куртки и, хлопнув дверью, вышел из квартиры.
Ночь. Просто осенняя ночь
он раздвинул ветви и огляделся. никого. быстро, в несколько прыжков, он преодолел открытое пространство и рухнул в траву. перекатился на спину, подтянул сумку с оружием к себе и затаился.
небо было черное, пустое, ни единого облачка. отличная летная погода. он приподнялся над травой. с этой стороны база не охранялась, но он все равно сделал все как положено: лежа ничком, опустил маску на лицо и лишь затем поднялся на колени.
забор был высоким. его это не смущало. вчера, осматривая базу в бинокль во-он с того холма, он заметил несколько росших у самой ограды деревьев. пригибаясь к земле, он добежал до ближайшего дерева, закинул сумку за спину, быстро вскарабкался до первой развилки и снова замер.
черный комбинезон, на лице маска, оружие обернуто в мягкую фланель и не брякнет, даже если сбросить сумку на асфальтовую дорожку.
покрепче обхватив ствол, он подтянулся и заглянул за забор. вдоль забора через каждую сотню метров были натыканы вышки с яркими, ярче солнца, прожекторами, и база лежала теперь перед ним как на ладони.
в обе стороны, насколько хватало глаз, тянулась взлетная полоса с яркими лампочками разграничительных полос. на противоположной стороне в тени замерли истребители. вокруг ходили с деловым видом механики в защитных комбинезонах. еще дальше вправо были припаркованы несколько заправщиков.
он перекинул сумку вперед и вытащил из бокового кармашка кусачки. Колючая проволока была натянута в восемь рядов. он аккуратно перекусил четыре нижних и, насколько хватило рук, отогнул проволоку в сторону. даже сквозь вязаные перчатки он чувствовал, какая она холодная.
он осторожно, так, чтобы не зацепиться, свесился на ту сторону забора, сбросил сумку на землю и нырнул вслед за ней сам. Приземлился на руки, подхватил сумку, пробежал, пригнувшись, несколько метров и затаился возле забора. осторожно выглянул, пытаясь разглядеть, не слишком ли заметна перекушенная проволока.
он вынул из сумки пистолет, накрутил на дуло трубку глушителя и прикрепил к поясу. достал автомат, щелкнул для проверки затвором, пихнул в сумку на поясе пару запасных магазинов. гранаты убирать не стал, зажал в руке. последний раз осмотрелся.
ну что - поехали?
короткими перебежками он добрался до ближайшей вышки. привалился к забору и огляделся. медленно поднял ствол пистолета, совместил в одну линию мушку, прицел и затылок часового и плавно спустил курок. выстрел получился тихим, не громче хлопка в ладоши. часовой повалился, даже не вскрикнув.
даниил подбежал к одной из свай, вытащил из нагрудного кармана фляжку с бензином, разбрызгал, чиркнул зажигалкой. одну из зажатых в руке гранат он, выдернув чеку, прикрутил скотчем к опоре, потом отбежал в сторону, коротко замахнувшись, швырнул вторую гранату, а сам бросился в сторону стоявших на другом конце взлетной полосы самолетов.
все получилось, как он предполагал. через десять минут уже выли сирены, гудело пламя, неслись, стуча сапогами, солдаты в форме, мимо ангара, за которым он отсиживался, пронеслось несколько пожарных машин. он пару секунд полюбовался на то, что устроил, и все так же, короткими перебежками, двинулся дальше.
возле самолетов остались стоять только трое техников. техники нервно курили, вытягивая шеи заглядывали на то, что творится в дальнем конце взлетной полосы, и негромко переговаривались.
- эй! мужики!
они посмотрели в его сторону. у техников вытянулись лица. как он и предполагал, один - самый бестолковый - тут же потянулся к висевшей на поясе кобуре. даниил всадил в ногу герою пулю. тот, даже не застонав, рухнул на бетон.
- лечь на землю! лицом вниз! руки за голову!
переводя взгляд с лежащего на земле товарища на вязаную маску даниила, они начали укладываться. он перебросил автомат на спину, подбежал к ним и вдавил первого из техников коленом в бетонное покрытие.
из бокового кармана брюк он вытащил моток скотча и быстро смотал технику руки. потом, кинув взгляд по сторонам, передвинулся и точно так же замотал ноги. под конец залепил рот и оттащил к самой стене ангара.
хорошая штука - скотч.
замотав двух оставшихся, он сбегал к углу ангара и огляделся. пожар только-только начали сбивать, офицер в летной форме орал солдатам, кто-то пытался организовать оцепление. все бегали и суетились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22