Мимоходом заметим, что в «Путешествии в Ренн-ле-Бэн», вышедшем в 1832 г., мы уже найдем историю о легендарном сокровище, связанном с Бланшфором и с Ренн-ле-Шато; его автор, Огюст де Лабуисс-Рошфор, опубликовал и другую работу — «Любовники — посвящается Элеоноре», титульный лист которой без всяких объяснений украшен следующей надписью: « t in Arcadia ego»…Короче говоря, если литературная и эзотерическая деятельность Нодье должным образом вписывается в наше исследование, другой аспект его личности — его постоянная принадлежность к различным тайным обществам — поражает еще сильнее. Действительно, известно, что с 1790 г., в возрасте десяти лет, он входит в группу филадельфийцев и что в 1793 г. он основывает другой кружок, может быть, связанный с предыдущим, который принимает самых непримиримых врагов Наполеона. В библиотеке Безансона находится неизвестное эссе, написанное близким другом Нодье, которое было прочитано перед новым кружком, носящим прежнее название филадельфийцев, основанном в 1797 г. Это эссе называется «Пастух Аркадии, или Первые звуки сельской флейты».Наконец, в 1802 г. в Париже Нодье публично признается в своей принадлежности к тайному обществу, которое он описал как «библейское и пифагорское», и в 1815 г. публикует анонимно весьма любопытную «Историю тайных военных обществ», довольно двусмысленную где неясны границы, разделяющие действительность и фантастику. Аллегории современных исторических событий, философия и практическая деятельность тайных ассоциаций, быть может, ответственных за падение Наполеона, так ловко переплетены между собой, что невозможно отличить правду от вымысла. В то время тайных обществ было множество, заявляет он там, в частности, добавляя, что одно из них превосходило все остальное, а именно: общество филадельфийцев. Связанный клятвой, он «может сообщить их социальное наименование, но только тем, кому это исключительно предназначено» Здесь явный намек на Сион, особенно в нижеследующем довольно неясном отрывке предполагаемой речи, возможно, произнесенной во время собрания филадельфийцев одним заговорщиком, заклятым врагом Наполеона: "Он слишком молод, чтобы связывать себя с вами клятвой Ганнибала; но вспомните, что я назвал его Элиасеном и что я завещаю ему охрану храма и алтаря, если я умру прежде, чем увижу, как падет с узурпированного трона последний из угнетателей Иерусалима… ".Итак, когда Нодье опубликовал эту «Историю тайных обществ», отношение к нему резко изменилось. Теперь этим слишком многочисленным подпольным организациям вменялись в вину и вихрь революций, витавший тогда над Европой, и атмосфера страха и смущения, распространившаяся по всему континенту. Им также приписывались малейшие проявления насилия или беспорядка, ничтожнейшие необъяснимые события, наконец, их обвиняли в тайных диверсиях против государственных институтов, верований и даже основ нации. За этим последовала охота на ведьм и суровые кары, которые, будучи часто неправыми, в свою очередь способствовали умножению подрывных действий и скрытой оппозиции. Часто происходящие из чистого воображения, они поддерживали у публики настоящий психоз, который, таким образом, придавал им такое значение, от которого они были так далеки в действительности.В реальности, достигшей размеров мифа, или в мифе, за которым надо было видеть могущественную реальность, тайные общества сыграли свою первостепенную роль в истории Франции XIX в. Во всяком случае, что касается Шарля Нодье, то он занимает в ней важнейшее место.Вновь возникший во многом благодаря Шарлю Нодье интерес к эзотеризму продержится до конца XIX в. и достигнет своей наивысшей точки в течение последних его лет в Париже. Когда в 1891 г. Беранже Соньер находит в своей церкви в Ренн-ле-Шато таинственные свитки, Клод Дебюсси, согласно списку «Секретных досье», сменил Виктора Гюго на посту великого магистра Сиона.Дебюсси, как нам кажется, познакомился с Виктором Гюго через поэта Поля Верлена, многие стихи которого он позже положит на музыку. Он, конечно, был членом символистских кружков, неодинаковых по своему качеству, которые тогда дополняли парижскую культурную жизнь, и когда аббат Соньер приезжает в Сен-Сюльпис, чтобы представить найденные им пергаментные свитки своему начальству, он встречается с Дебюсси через Эмиля Оффе и Эмму Кальве. В этих же кружках состоят также Стефан Малларме (его «Послеполуденный отдых фавна» будет положен на музыку Клодом Дебюсси), Морис Метерлинк, чья «меровингская» драма «Пеллеас и Мелизанда» заботами музыканта станет знаменитой оперой, и Виллье де Лиль-Адан, автор «Акселя», «розенкрейцерского» произведения и библии всего символистского движения. Дебюсси напишет либретто и для него, но в 1918 г. смерть помешает ему его закончить. Наконец, не забудем упомянуть знаменитые «вторники» Стефана Малларме, на которых регулярно бывали среди прочих Оскар Уайльд, В. Б. Йеатс, Стефан Джордж, Поль Валери, Молодой Андре Жид и Марсель Пруст.Но если все эти кружки имели под различными названиями определенный эзотерический аспект, то со своей стороны, Клод Дебюсси посещает и другие, где он сталкивается с величайшими личностями-деятелями оккультных наук. Это такие имена, как Станислас де Гуайта, близкий друг Эммы Кальве и основатель кабалистического ордена Розы и Креста, сатанист Жюль Буа, второй друг Эммы Кальве, и Мазерс, который создал знаменитое в то время английское тайное общество «Орден Золотой Зари», и известный всем доктор Жерар Анкосс, написавший под псевдонимом «Папюс» работы о гадании на картах. Папюс сам член многих тайных эзотерических обществ, он также друг и доверенное лицо Николая и Александры, царя и царицы России, и в числе его приближенных был библиотекарь из Каркассона Жюль Дуанель. Оба они взяли на себя обязанности епископов лангедокской Неокатарской Церкви, и Дуанель объявляет себя сверх того гностическим епископом Мирпуа, который включает в себя приход Монсегюр, и Але, включающего приход Ренн-ле-Шато.Как говорят, Церковь Дуанеля была освещена неким епископом Востока у жены лорда Джеймса Синклера в Париже. Являясь одной из многочисленных и безобидных сект, известных в Париже в конце века, эта Церковь, тем не менее, вызовет живое волнение в официальных кругах, провоцируя даже отправку в Ватикан специального досье на «возникновение катарских тенденций», за которым последовал недвусмысленный приговор Святого Отца, обличающего учреждение Дуанеля как новое проявление древней альбигойской ереси.Не заботясь об этом, Дуанель продолжает свою деятельность в округе Соньера. Мы приблизились к 1890 г., когда кюре Ренн-ле-Шато начинает афишировать свое богатство. И вполне возможно, что оба этих человека были представлены друг другу либо в Париже Дебюсси и Эммой Кальве, либо аббатом Анри Буде, другом Соньера и членом Общества Искусства и Науки Каркассона.В это же самое время из Святой Земли возвращается некий путешественник и присоединяется к группе своих друзей по оккультным наукам. Это Жозефен Пеладан, ученик Папюса и Клода Дебюсси, которым он объявляет великую новость: да, речь идет ни о чем ином, как о могиле Христа, которую он нашел совсем не на традиционном месте Гроба Господня, а под мечетью Омар, старинной частью чужой территории, отданной ранее тамплиерам. Необыкновенное, величайшее открытие, восторгается его автор. В другое время «оно потрясло бы католический мир до самого основания». Но как и по каким критериям была идентифицирована могила Иисуса, и чем ее существование было способно до такой степени поколебать католические догматы? Будет ли связано это открытие с главным разоблачением, касающимся дальнейшей жизни всемогущего Ватикана? Ни путешественник, ни его друзья не соизволили объясниться по этому поводу, а Пеладан, являясь добрым католиком, не давая никаких подробностей, много раз обращает внимание своего окружения на смертность Иисуса.Между тем, Пеладан основывает новый «католический орден Розы и Креста, Храма и Грааля», которому удается ускользнуть от запрета папы, и в то же время он обнаруживает настоящую страсть к искусству. Артист, заявляет Пеладан, должен быть рыцарем в доспехах, целиком вовлеченным в символические поиски Святого Грааля; и он самолично, не колеблясь, пускается в этот эстетический крестовый поход, организуя ежегодные публичные выставки, которые будут названы «Салонами Розы и Креста». Их цель — разрушить любую реалистическую форму, чтобы дать расцвести латинскому вкусу, и создать школу совершенного идеалистического искусства. В перспективе некоторые темы будут систематически отстраняться, например, прозаическая, историческая, патриотическая и военная живопись, картины современной жизни и все пейзажи, «за исключением написанных в манере Пуссена»…От живописи Пеладан распространяет свои эстетические законы на музыку и театр и ставит оригинальные спектакли на сюжеты об Орфее, Аргонавтах, путешествии за Золотым Руном, о «Тайне розенкрейцеров» и «Тайне Грааля» — все это под эгидой и покровительством Клода Дебюсси.Эту блестящую артистическую школу посещает также Морис Баррес. Молодым человеком он был уже членом кружка розенкрейцеров, близкого к Виктору Гюго, и в 1912 г. он опубликовал свой «Вдохновенный холм», который позже стали рассматривать как едва прикрытую аллегорию Беранже Соньера и Ренн-ле-Шато, ибо между романом и действительностью существовали аналогии, превосходящие стадию простых совпадений. Однако, Баррес не помещает действие своего произведения ни в Ренн-ле-Шато, ни в другое какое-то место Лангедока; «Вдохновенный холм», возвышающийся над деревней, находится в Лотарингии, а эта деревня — бывший центр паломничества ордена Сиона…Насколько легко мы нашли у Рэдклиффа и Нодье связи с нашим расследованием, настолько случай с Жаном Кокто, жизнь которого явно не имела ничего общего с тайными обществами, представлялся более сложным.Родившийся в зажиточной и влиятельной семье, очень одаренный, Кокто быстро покидает свой дом, чтобы в очень молодом еще возрасте войти в Парижские артистические и литературные круги, жизнь которых била ключом. В двадцать лет среди его друзей были Пруст, Жид и Баррес, а также Жан Гюго, правнук поэта, в компании с которым он вступает на путь оккультизма и спиритуализма. Бесспорную эзотерическую окраску имеет не только сама личность Кокто,но и его творчество, и его эстетика в целом, и, начиная с 1912 г., газеты часто будут намекать на Дебюсси, для которого он в 1926 г. делает декорации «Пеллеаса и Мелизанды», явно заботясь о том, чтобы навсегда связать свое имя с именем музыканта.Повороты его жизни, некоторые аспекты которой можно подвергнуть критике, тем не менее, не могут уменьшить его блестящий поэтический дар; человека, являвшегося близким другом самых великих умов того времени. Любитель почестей, славы и дружбы с сильными мира сего, он, впрочем, не слишком далек от Жака Маритэна или Андре Мальро. Равнодушный к политике, он все же обличит правительство Виши и провозгласит себя, кажется, сторонником Сопротивления. Награжденный орденом Почетного Легиона в 1949 г., в 1958 г. он будет приглашен братом генерала де Голля произнести приветственное слово Франции, что он выполнит явно с большим удовольствием.Большая часть жизни Кокто будет посвящена посещению католических роялистских кругов и некоторых старых парижских аристократов, обрисованных Марселем Прустом. Впрочем, в его католицизме, далеком от ортодоксальности, будет всегда больше от эстетического поиска, чем собственно религиозных убеждений, даже если в конце своей жизни (эхо Беранже Соньера?) он очень любил украшать церкви и часовни, хотя в данном случае набожность вовсе не была его слабой стороной. Впрочем, он никогда не будет этого скрывать, доказательством чему следующее размышление без всяких намеков: «Меня принимают за религиозного художника, потому что я украшаю часовни… Что за странная мания навешивать всегда на человека ярлыки!» Короче говоря, также по примеру Соньера, он вводит в свою живопись некоторые любопытные детали, — любопытные и внушающие определенные мысли, как это можно видеть в церкви Богоматери Французской в Лондоне. Воздвигнутая в 1865 г., сильно пострадавшая от бомбежек 1940 г., она была реставрирована и заново украшена после войны командой художников, приехавших изо всех уголков Франции, и в 1960 г., за три года до смерти, входивший в нее Кокто написал в церкви Распятие. Правда, совершенно особенное распятие: под сенью черного солнца, с фигурой в правом нижнем углу, личность которой невозможно установить, мрачной и зеленоватой, и римский солдат со щитом в руке; очень стилизованная птица, напоминающая египетского Гора. Среди плачущих женщин и центурионов, играющих в кости, можно заметить еще двух современных персонажей, просто неуместных; один из них — автопортрет Кокто, решительно повернувшегося спиной к кресту… Но самый странный вид этой фрески, без всякого сомнения, состоит в следующем: видна только нижняя часть креста до колен! Поэтому совершенно невозможно различить кто на нем распят. И еще одна поразительная деталь: под ногами неизвестной жертвы, укрепленная на кресте, цветет гигантская роза — без всяких колебаний ее можно расценить как напоминание об эмблеме розенкрейцеров, — мотив для католический церкви, по меньшей мере, странный!..«Секретные досье», которые дают список предполагаемых великих магистров Сиона, датированы 1956 г. Кокто умер в 1963 г., и никакая новая информация не позволяет нам узнать имя его преемника. Но вернемся к поэту, который, как мы увидим, сам себя подвергает допросу.Согласно «документам Общины», орден Сиона и орден Храма, как мы знаем, имели одного и того же великого магистра вплоть до рубки вяза в 1188 г., а потом, начиная с этого времени, у Сиона был свой собственный «навигатор», и первым стал Жан (Иоанн) де Жизор.Но эти же самые документы извещают нас о том, что функции великого магистра обязательно были связаны с именем Жан (Иоанн) или Жанна (Иоанна), ведь, в самом деле, там есть четыре женщины, удостоенные этого титула, и эта последовательность вызывает в памяти понятие эзотерического папства, основанное на личности Иоанна, против и, быть может, в оппозиции папству экзотерическому, основывающемуся на личности Петра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52