Под его чернотой просвечивала красная рыхлая почва. Далеко впереди виднелась глубокая промоина, а за ней в мареве нагретого воздуха появился город. Красные, оранжевые и желтые стены, углы домов и кубы, башни, узкие и высокие, низкие и широкие; купола, арки, ворота; ущелья улиц, просторы площадей – все это, то ветхое, полуразрушенное, то совершенно целое, простиралось с поразительной реальностью на десятки километров к скалам хребта и вдоль него – на восток и запад.
Трудно было отделаться от видения, и я поднос к глазам бинокль. В голубоватом призрачном мире стекла заструились и задрожали воздушные потоки, но за их неверным течением отчетливее выступили контуры красных стен. И город исчез – сложнейший лабиринт ущелий и оврагов предстал передо мною, их обрывы были размыты самым причудливым образом; действительно получались башни, шатры и ряды колонн. Товарищи притихли и только приглушенными голосами взывали друг к другу, прося передать бинокли.
Особенная, тревожная радость исследователя овладела мной. Широко раскинулась там, впереди, огромная площадь размывов – ведь в каждом обрыве, каждой башенке могли таиться невиданные еще сокровища науки. Этот громадный призрачный город был в самом деле полон тайны: сколько загадок науки тысячелетиями скрывалось в его лабиринтах… И как много сил и времени нужно на полное обследование! Хотелось бы сразу же, сию минуту мчаться на машинах прямо в глубину красных ущелий, бежать вверх и вниз по обрывам, жадными внимательными глазами обшаривая каждый метр склона, каждую гальку на дне промоины.
Увы, для систематической работы нужно терпение!
Нехотя расстались мы с чудесным видением. Машины повернули налево по плато и спустились в углубление. Город исчез из виду, и тяжелый песок опять замедлил наш путь. Наконец мы перебрались через низкий увал и попали в небольшую котловинку, обрамленную с востока узким руслом. За руслом поднималась высокая платообразная гряда, а в центре котловины стоял овальный останец красноцветных пород высотой не больше десяти метров, с плоской верхушкой. Орлов, Громов, Эглон и Данзан уже поджидали меня, окружив нового проводника.
– Все. Приехали! – крикнул мне Орлов и поджал губы, что означало у него сильнейшее волнение.
– Неужели здесь? – усомнился я. – Тут и обрывов-то нет…
– Ансалмоо говорит, что кости лежат и там, дальше! – махнул рукой на восток Данзан. – Но машины дальше идти не могут…
– Эй! – завопил Эглон.
Нетерпеливый латыш потихоньку отделился от группы и устремился к склону останца. Размахивая неразлучным ледорубом, Эглон указывал на склон останца. Мы побежали к обрыву. Прямо над нами из желтого глинистого песка торчала огромная кость. Эглон и я быстро добрались до нее, обкопали и вытащили конец. Разрушенный выветриванием, он не мог послужить для определения. Налицо огромные кости, но какие животные захоронены тут – исполинские пресмыкающиеся (динозавры) или громадные древние млекопитающие? В поисках доказательств мы рассыпались вдоль

из подмывов песчаника торчали кости, крупные и мелкие, белые или светло-серого, стального цвета, отлично сохранившиеся. Рабочие принесли кирки, Орлов с Эглоном принялись вырубать из песчаника большую кость. На дне ущелыща солнце изрядно грело, мы обливались потом, стараясь скорее получить доказательство и установить, с какими животными нам придется иметь дело на том кладбище, которое, судя по виденному нами лабиринту красного «города», должно быть необычайно велико.
– Где вы там? – позвал сверху Громов. – Эх вы, палеонтологи! Кто это говорил – млекопитающие? А это что?
Профессор шумно скатился по крутому уступу и протянул нам… превосходно сохранившуюся, будто вытащенную из супа фалангу – костную основу когтя хищного динозавра.
– Вот и вопрос решен! – в один голос воскликнули мы. – Там, где есть динозавры, нет млекопитающих.
Действительно, в эпоху жизни динозавров крупные млекопитающие еще не появились на Земле.
–А я и раньше знал, что здесь динозавры, – похвастался Громов, – у меня есть примета.
– Ну, и дурни, – спохватился я, – зубы!..
– Ну, конечно же, зубы, – отозвался Орлов.
Волнение заставило нас позабыть основную примету, по которой можно сразу отличить кладбище ископаемых млекопитающих от местонахождения пресмыкающихся. Самой прочной частью скелета млекопитающих являются зубы, построенные из сложных складок толстой эмали, в противоположность зубам пресмыкающихся. У этих ящеров, как бы они велики ни были, зубы всегда просто устроены – в виде костного конуса, покрытого тонкой эмалью. Такие зубы на поверхности разрушаются очень быстро. У млекопитающих зубы при вымывании ископаемых скелетов на поверхность «переживают» все остальные кости. Поэтому на кладбище млекопитающих мы найдем на поверхности главным образом зубы, а пресмыкающихся – кости и только в редких случаях ничтожные обломки зубов. Палеонтолог, даже еще не приступая к раскопкам, уже по составу обломков костей, валяющихся на поверхности, «начерно» знает: с ящерами или со зверями имеет он дело, а следовательно – с мезозойскими или с кайнозойскими отложениями…
Нужно было приступать к настоящему, тщательному осмотру местонахождения.
Вернувшись к машинам, мы решили позавтракать, так как с утра, торопясь доехать, не поели. Затем распределили участки, чтобы не ходить по пятам друг за другом. Эглон и Орлов пошли немного наискось от останца – на северо-восток, Громов и Данзан – прямо вверх по промоине на север, а я взял направление на восток через высокий увал, загораживающий, по-видимому, красный лабиринт. Машины с людьми пока оставались на месте: потом, когда мы осмотрим местность и найдем наиболее подходящее для раскопок место, мы попробуем подобраться к нему поближе, чтобы не таскать на себе грузы…
Ветер подгонял меня в спину, все больше свирепея и продувая даже ватник. Однако шел я тяжело – на длинном подъеме как-то особенно чувствовалась высота, которая здесь, на бэле Нэмэгэту, достигала примерно тысячи семисот метров. Повар Никитин прошел правее меня, обогнал и скрылся за гребнем. Наш веселый повар оказался одним из самых страстных охотников за костями, хотя его малоподвижная профессия никак не давала бедняге развернуться. Перевалив через один увал, я увидел впереди еще такой же, только усыпанный более крупными многогранниками. Щебень с грохотом осыпался под ногами на спуске. Склон внезапно закончился отвесной стеной. На пятнадцать метров ниже находилось дно сухого русла, разделявшего два параллельных увала. Я заметался на сыпком краю обрыва в поисках безопасного спуска, но такого не нашлось. Левее оказалась узкая боковая промоина, в которую я и спустился, вернее, свалился. Но падение затормозилось о стенки, песок внизу смягчил удар. Только взобравшись на вторую гряду, я увидел, что в полукилометре ниже по руслу склоны были гораздо положе. Но уж так бывает всегда, когда торопишься пересечь горную местность прямиком по намеченному направлению!
Странен и необычен был ландшафт, раскинувшийся передо мной. Я находился на уровне поверхности бэля, сплошь покрытой панцирем черного щебня и крупных черных камней, обточенных ветрами и песком в виде пирамид с острыми ребрами так называемых пустынных многогранников. Бесчисленные промоины и ущелья вскрывали породы, из которых состоял бэль, поэтому по черному фону змеились красные, оранжевые, желтые и серовато-желтые ущелья с отвесными стенами, а на дне ущелий лежали серые, голубоватые в дневном свете пески сухих русел. Растительности почти не было, не было никаких признаков животной жизни. Желтые и красные башни и колонны чередовались в рядах обрывов, уходивших на много километров на восток, к Гильбэнту.
Ветер назойливо шумел по давно обдутой до последней песчинки поверхности плато. Воздух был чист, и ясное, без единого облачка, небо еще сильнее подчеркивало безжизненное одиночество лабиринта, огражденного совершенно голыми серыми скалистыми кручами Нэмэгэту.
Слабый крик нарушил молчание, казавшееся вечным. Я увидел маленькую фигурку, карабкавшуюся на гребень около угла котловины, намеченного мною для спуска. Это был повар. На плече Никитин тащил какой-то черный, несомненно, тяжелый предмет. Я ускорил шаги, и через несколько минут повар с торжеством опустил на землю передо мной двухпудовый кусок бедра громадного динозавра. Энтузиаст едва переводил дух и от подъема, и от веса своей находки. Всегдашняя улыбка сменилась буквально сиянием.
– Там много костей лежит, – показал он на промоину, – я как увидел, так сразу схватил эту и поволок к машинам. Какая громадина! Вот так кость…
– Вот что, Иван Николаевич, – серьезно начал я, – если вы хотите сделаться настоящим палеонтологом, то сразу и навсегда запомните такое правило… Да что там правило – закон! Если найдете что-нибудь, то никогда нельзя ничего трогать и тем более хватать отдельные куски. Сначала надо зарисовать, занумеровать, потом принять меры, чтобы не рассыпалось, и лишь после всего этого брать, тут же упаковывая… А так делать не годится – схватил первое попавшееся и понес.
Смущенный повар вытер пот и безропотно взвалил на плечо тяжелую кость…
– Пойдемте посмотрим, и я положу ее на место…
Мы спустились в ущельице с большим трудом. Как вынес отсюда повар свою добычу, карабкаясь по отвесной стене?
Плита – слой твердого песчаника – образовала в более податливых разрушению глинистых породах широкий уступ. На этом уступе лежало множество костей – широкие дуги громадного таза, толстые, как поленья, обломки костей конечностей, хищно изогнутые ногтевые фаланги… Да, здесь была вымыта из породы задняя половина скелета громадного ящера. Но напрасно Никитин нес обратно громоздкую кость. Скелет весь рассыпался и был непоправимо испорчен выветриванием. Солнце, мороз, вода и ветер уже сильно разрушили лежавшие на поверхности кости. Вся плита была усеяна продолговатыми кусочками характерного светло-серого цвета, на которые, как на щепки, распадается ископаемая кость при выветривании.
Уступ песчаника выдвигался над узкой промоиной, круто спадавшей к дну котловины. Водоток промоины был усеян обломками костей, замытых весенними потоками в глину, теперь затвердевшую, как цемент.
Мы с Никитиным быстро спустились в котловину. Внизу стена западного увала оказалась состоящей из целого ряда выступов, кулисообразно заслонявших один другого до самого южного предела котловины, где высился похожий на нос броненосца конечный выступ вала. Та же плита твердого песчаника проходила посредине высоты обрыва, образуя ступень на двадцати метрах высоты над котловиной. Мы забрались на нее и пошли, огибая выступы. За третьим выступом бросилась в глаза груда ребер исполинского динозавра. Смещенные с лежавшего под ними позвоночника, ребра громоздились, как куча хвороста. В склон уходили большие лопатки, а из плиты торчали высокие отростки гигантских позвонков. Дальше в промоине рассыпавшаяся хищная лапа еще топырила свои чудовищные когти. На следующем выступе в отломе песчаника выделялась белая челюсть с кинжалообразными черными зубами, эмаль которых блестела, как у живого зверя, будто пробужденного от сна, длившегося семьдесят миллионов лет. В дне промоины и выносах в котловине белели и серели разломанные кости – позвонки, куски черепа, кости громадных лап.
Забыв обо всем на свете, я носился вверх и вниз по крутым осыпавшимся склонам, наклонялся над темными оврагами, заглядывал под выступы плит. И повсюду, почти на каждом выступе, в каждой промоине, я видел новые и новые кости или части целых скелетов, а до конца котловины оказалось двадцать два таких выступа. Несметные научные сокровища были разрушены, уничтожены здесь тысячелетиями выветривания и размыва, пока они предстали перед взором ученого.
Но, конечно, еще большее количество остатков ископаемых ящеров скрывалось в глубине этих обрывов. Разрушенные скелеты не представляли большой научной ценности. Нужно извлечь совершенно целые кости из их коренного залегания в породе… Но так или иначе, нам удалось наткнуться на очень богатое место…
Я овладел собой, посмотрел на часы и превратился вновь в начальника экспедиции. Послав Никитина, как более «быстроходного», вперед себя к машинам, чтобы там успели собраться и подготовиться к переезду, я начал карабкаться на увал. За стеной увала было тихо и жарко, на гребне же ветер ударил в меня, как показалось, с особенной силой, холодя влажную от пота спину. Подниматься против сильного ветра было трудно, и я шел медленно. До машин оказалось довольно далеко.
«Что-то открыли Громов, Орлов, Эглон, – думал я, шагая по черным остроугольным камням, – ведь мною осмотрен только самый край юго-западной оконечности лабиринта. Сегодняшний день запомнится навсегда – по-видимому, мы нашли громадное кладбище динозавров…»
Я взобрался на последний холм и увидел маленький желтый останец и три стоявшие близ него машины. Люди окружили повара, а тот, неистово жестикулируя, показывал в мою сторону.
Очки Эглона уставились на меня.
– Ну, мы тоже нашли очень много костей в другой котловинке, – сказал латыш, – куда же поедем?
Из разговора выяснилось явное преимущество моей котловины, которая тут же получила название «Главной», так и оставшееся за ней, несмотря на то что в последующие годы мы вели раскопки в других местах красного лабиринта.
Останец, к которому мы подъехали, получил имя «Первого», новой котловине, открытой Эглоном и Громовым, дали имя «Северо-Западной».
Я пересел на «Смерч», и мы поехали назад, в объезд крутобережных русел, отделявших останец «Первый» от Главной котловины. На гребне первой же продольной гряды проводник остановил машину и объявил, что отсюда ему удобнее пойти домой.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10