В шелковую бумагу были завернуты девять больших пилюль величиною с крупные горошины в стручках. Когда он развернул их, они покатились. Все они были черного цвета, матовые, совершенно похожие на маленькие комочки резины или смолы. Они ничем не пахли, и казалось в них нет ничего таинственного. И, действительно, казалось, очень неразумным надеяться, чтобы высший талисман мог заключаться в этих черных пилюлях, которые случайный порыв ветра мог унести в открытые окна.Тем временем кавалер читал рукопись, начертанную на шелковой бумаге. Чернила были на ней пожелтевшие, язык — архаичен.Девять пилюль заключенных здесь, суть чистое китайское снадобье, смешанное только с драгоценными специями, которые венчают и умножают достоинство сего снадобья. Если проглотишь во имя божия три первых пилюли, то приобретешь такую мудрость и ясность ума, как если бы ты в сей час уподобился Сократу, Ликургу и Пифагор у. Ежели вкусишь следующие три, то они вольют в тебя такое мужество и презрениек курносой смерти, что ты быстро приобретешь больше доблести, чем ее имели Цезарь, Ганнибал и Иуда Маккавей. Седьмая, восьмая и девятая смертельный никакой человек не может вкусить их не исповедавшись, но вкусивший их сейчас же из всех людей наиболее уподобится господу и станет между святыми и героями подобно Илье, Геркулесу и Иоанну Крестителю. Бог да будет с вами.— Я могу, — подумал кавалер, — принять три первые, хотя вся эта написанная здесь белиберда не слишком убеждает меня, что они могут прогнать страх.И он проглотил три пилюли, более горькие, чем хина.Между тем быстрый, как чайка, «Лгун» на всех парусах устремился навстречу неприятеля, опередив другие суда. Вдали все время появлялись одно за другим новые вражеские суда. Надо было определить число фрегатов и линейных кораблей. Последних отличали по их большей величине и по значительному числу окрашенных в белый цвет батарей. Вахтенные матросы сообщили, что на верхушке мачты виден большой флаг! Не было сомнения, что при английской эскадре находится вице-адмирал Англии. Нужно было спешно предупредить об этом начальника эскадры.Старый Кердункоф доложил об этом капитану.Г-н Фьерсе по-прежнему лежал на тростниковой кушетке. Он заговорил совершенно спокойно, хотя несколько медленно и тихо. Я хочу видеть все своими глазами и не могу двинуться. Велите перенести мою кушетку на капитанский мостик.В первый раз экипаж увидел своего капитана. Матросам он показался несколько бледным, но достойным и решительным.— Не правда ли, — спросил г-н Фьерсе, — эти корабли не могут нас обстреливать с расстояния, превышающего тысячу шагов. Сохраняйте это расстояние и сигнализируйте «Изумруду», чтобы он предупредил «Громобоя»… Я насчитываю четырнадцать кораблей и пять фрегатов. Кажется так? Отдайте сигнал «Изумруду», он еще сильно отстал от нас… Отлично. Что до нас, то нужно маневрировать так, чтобы англичане не могли разгадать наших намерений. Держитесь несколько по ветру, чтобы англичане подумали, что мы хотим обойти их линию.Английские корабли начали растягивать свою линию; «Лгун» их беспокоил; они опасались засады. Вдали Эстандюэр приказал повернуть на другой галс конвойным судам; они начали удаляться, повернувшись спиною ко врагу. На «Лгуне» марсовые матросы поняли хитрость и радостно запели.Г-н Фьерсе прервал пение:— Повернуть на другой галс, — закричал он. С удивительным ясновидением он понял маневр неприятеля и предупредил его. Более быстрый, чем корабли, понявшие, наконец, свою ошибку, он повернул судно на другой галс, и пока английский адмирал увлек за собой свою эскадру, фрегат оказался уже за добрую милю вне досягаемости английских орудий.— Эти знатные господа, — пробормотал, покачивая головой, Кердункоф, — хорошо знают такие вещи, которым они никогда не обучались. Этот франтик, который всю жизнь не покидал суши, произвел два маневра лучше, чем я сам сделал бы это.Французские суда оставались на ветре на расстоянии нескольких лье. Чтобы догнать их английская эскадра должна была стать по ветру и потратить много часов, чтобы подойти ближе; можно было рассчитать, что если не произойдет никакой неожиданности, вроде порыва ветра, бури или затишья, то конвойные суда будут в безопасности. Они удалялись на всех парусах. Со своей кушетки Фьерсе мог видеть, как линейный корабль отошел от арьергарда, чтобы прикрыть отступление торговых судов. Следом за ним отправились фрегаты. Оставшиеся семь кораблей г-н Эстандюэр выстроил в боевой порядок, носом к корме ближе к ветру. Англичане, рассчитывая на свой численный перевес (у них было четырнадцать судов), шли вольным строем и пришли в большой беспорядок. «Лгун», увеличив скорость, подошел к «Громобою» на расстояние голоса.— Благодарю вас, г-н Фьерсе, — закричал начальник эскадры. — Сам граф де Турвилль не сделал бы лучше.Странная улыбка озарила лицо кавалера, рулевые с удивлением смотрели на своего начальника.В его обычном виде больного человека не было ничего особенного, только его глаза, прежде живые и бегающие, обрели таинственное спокойствие и смущали других своим пристальным взглядом.Между тем завязалось сражение. Это было, вероятно, около полудня. В пылу атаки английские корабли приблизились не все сразу, а один за другим; вследствие этого более легкие суда, значительно опередившие тяжелые корабли, подвергались чрезвычайно сильному обстрелу, так как на них были направлены все французские орудия. Два шестидесятипушечных судна так сильно пострадали, что должны были бежать с поля сражения. Позже узнали, что первый корабль назывался «Львом», второй «Принцессой Луизой».— Это хорошо! — сказал старый Кердункоф, поднявшись на ют.— Подождем, — лаконически сказал г-н Фьерсе; он продолжал лежать; под головой у него была его шелковая китайская подушка.Действительно, большой английский корабль зашел в тыл французской эскадры и с такой яростью начал обстрел, что в арьергарде предпоследний корабль, отчаявшись в победе, вышел из строя и сдался. Последний корабль занял его место, чтобы уничтожить брешь в строю, и сражение продолжалось.— По истине, г-н де л'Эстандюэр защищается превосходно, — восхищался старший офицер.— Скоро и наша очередь, — возразил г-н Фьерсе. Надо лечь в дрейф. Мы слишком удалились от боя.Рулевой всей тяжестью навалился на рулевое колесо и в этот момент увидел, что капитан открыл фаянсовую коробочку, вынул оттуда три пилюли и проглотил их.Очень далеко на ветре — корпуса конвойных судов уже перестали быть видимы, но они все еще продолжали удаляться.Англичане находились от них под ветром на расстоянии едва трех выстрелов; они были вне себя от ярости и с остервенением атаковали начальника французской эскадры, но им не удалось преодолеть сопротивление французских кораблей.Впрочем, три корабля из семи, а именно: «Северн», «Пылкий» и «Монарх» сдались, но четверо остальных продолжали сражаться, а именно: «Громобой», которым командовал Шаффольт, «Ужасны и», возглавляемый графом Дюгэ, «Трезубец», руководимый кавалером д'Амблимонтом, и «Неустрашимый», во главе с маркизом Водрэйль. Окруженные неприятелем, эти четыре доблестных корабля геройски поддерживали свою репутацию и продолжали задерживать англичан, стремящихся броситься вслед уходящим конвойным судам. Солнце, запятнанное кровью битвы, постепенно спускалось к горизонту, не желая освещать неизбежное поражение горсти храбрецов, подавленных слишком большой численностью неприятеля.На востоке начинало темнеть. Прошел еще час. Море и небо темнели. Канонада продолжалась. Адмиральский французский корабль лишился всех своих четырех мачт. Пять вражеских кораблей с остервенением накинулись на славную руину.На «Лгуне» паруса все еще были опущены, он слегка колыхался в волнах; по временам под порывами ветра хлопали его верхние паруса.— Берите курс на врага! — приказал неожиданно кавалер де Фьерсе.— Пусть извинит меня ваша милость, — осмелился возразить бравый Кердункоф, — фрегату не следует вмешиваться в борьбу линейных судов…— Когда дело идет о чести короля, — строгим тоном сказал капитан, — нет больше ни кораблей, ни фрегатов, всякий должен иметь врага с каждого бока.Это было сказано с возвышенным благородством. Г-н де Фьерсе продолжал лежать на своей тростниковой кушетке. Но при последних сумеречных лучах старший офицер мог видеть резко очерченное на темной подушке ужасное лицо, преображенное героизмом, лицо со сверкающим взглядом проникновенных глаз.«Лгун» на всех парусах стремительно бросился к месту битвы.Прошло уже семь часов с начала боя. «Г р о м о б о и» почти совершенно утратил боеспособность, но все-таки упорно защищал свою честь. Его сотоварищи старались его поддержать, для спасения адмирала, жертвуя собственным спасением.Такую попытку предпринял прежде всего граф Дюгэ, повернув смело оберштаг, он приблизился к «Громобою» и старался взять его на буксир. Г-н д'Амблимон, соревнуясь с графом, не замедлил сделать такой же маневр. Одну минуту казалось, что им обоим улыбнулась удача.Суда благополучно отбивались от англичан, расстреливая последние заряды для усиленной канонады. Но неожиданно, изрешеченные во время сражения снасти под дуновением вечернего ветра обломались, и все погибло. У них был сломан рангоут, они были совершенно искалечены и окружены врагами. Подчиняясь злополучному повелению судьбы, Дюгэ и д'Ам-блимон опустили свои флаги, дырявые, как кружево. Около «Громобоя» остался один «Неустрашимый».Пользуясь последним шансом, Водрэйль тоже поставил стоймя рангоут, но «Громобой» являлся теперь только залитым кровью плашкоутом, где в общей куче лежал капитан и его подчиненные; командование судном принял простой кадет, мальтийский кавалер Зюф-френ; плача от ярости, он отказывался сдаться врагам.Слепо подчиняясь долгу, маркиз де Водрэйль, не надеясь на успех, повернул на другой галс, как это уже сделали Дюгэ и д'Амблимон. Но к нему вдруг повернулась лицом крылатая фортуна; как раз в это время из темноты выскочил фрегат и стремительно бросился в битву.Чрезвычайно серьезно и удивительно отчетливо, заглушая канонаду, г-н Фьерсе отдавал приказания, спокойный, как на параде.«Лгун» подхватил брошенные с «Неустрашимого» канаты и в неистовом вихре сосредоточенного против него орудийного огня передал их на «Громобой».— Да здравствует король! — крикнул маркиз Эстандюэр, — г-н кавалер, вы спасли нашу честь!Англичане изумленно убедились, что под прикрытием отважного до безумия фрегата — оба корабля удалились с места битвы.Продолжавшаяся с минуту канонада стихла. Приведенные в расстройство, англичане перестраивались и старались яснее увидеть происшедшее среди дыма, от которого сумерки стали еще темнее.Надо полагать, — сказал Фьерсе, — что я ранен. Жив ли еще хирург?Хирурга не оказалось, но рулевые принесли фонари и кавалер рассмотрел свои раны. Обе ноги были у него перебиты. Кровь ручьями текла из ран.— Ну, что же, — сказал раненый. — В лечении уже почти нет надобности, и талисман этого Сен-Жермена бессилен против поранений чугуном или железом. В моем положении только и остается, что проглотить последние пилюли…Он проглотил их, сумрачно улыбаясь, и бросил коробку в море.Тем временем английские корабли начали двигаться. Не обращая внимания на фрегат, они пустились в погоню за «Громобоем» и «Неустрашимы м». По правде сказать, они были порядком потрепаны в сражении, и большинство английских судов качалось по волнам по воле ветра, не испытывая большого желания продолжать бой. Только «Девоншир», являвшийся адмиральским судном, и «Ноттингэ м», под командою сэра Филиппа Сомареца, преследовали Эстандюэра. «Громобой» не шел в счет; два корабля боролись с одним.«Девоншир», изрядно потрепанный, действовал особенно энергично; после нескольких залпов — он забастовал. Но «Ноттингэм»; еще мало поврежденный, одерживал верх над «Неустрашимым». Гибель его казалась неизбежной. Тем не менее Водрэйль, убедившийся уже в отваге «Лгуна», не отчаивался и всматривался в тыл.Он правильно рассчитал: «Лгун» снова смело бросился в бой. Невероятно дерзкий и смелый кавалер направил фрегат между сражающимися кораблями и выпустил в английский шестидесятидвухпушечный корабль детский залп из своих тринадцати легких орудий. Безумная храбрость капитана привела в энтузиазм немногих боеспособных матросов; исход сражения снова стал неясным.Но фрегат против корабля, это все равно, что жалкий ребенок против коренастого солдата. Англичане быстро опомнились и изрешеченный ядрами «Лгун» стал сдавать. Но как никак, под прикрытием своего хрупкого защитника, «Неустрашимый» несколько оправился; на нем снова зарядили пушки.Всякая диверсия, как бы ничтожна она не была, может в критический момент оказаться решающим фактором в исходе боя и превратить поражение в победу.Возможно, что для окончательной победы маркизу де Водрэйль следовало стрелять через фрегат. Но в таком случае «Лгун» должен был бы принять на себя значительную долю ядер.— Чрезвычайно жалко было бы, — вырвалось у доблестного капитана, — погубить храброе судно, дважды жертвовавшее собой для нашего спасения.Г-н Фьерсе догадался, что капитан находится в нерешительности. Три пилюли проникли в кровь его организма и тем самым он без усилий вошел в ряд мучеников и полубогов.Он взглянул на ободрившийся «Ноттингэм» и на «Неустрашимый», бронзовые пушки которого смотрели своим черным оком — таинственным и смертоносным. Внезапно он закричал:— Господин де Водрэйль, чего же вы медлите, стреляйте через нас. Открывайте огонь! И да здравствует король!Дальше все разыгралось молниеносно, как по нотам. Прогремел залп с «Неустрашимого», поражая одновременно «Ноттингэм» и «Лгуна». Снасти английского корабля были переломаны, три сотни трупов валялись на палубе.И так же, как некогда боги Олимпа завуалировали густыми облаками свое бегство, так и французские корабли под прикрытием ночи и орудийного дыма скрылись с места сражения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19