OCR Екатерина Шишкина Spellcheck & Edit ELEANOR; Дополнительная вычитка Серж
«Браконьер»: Logos; Санкт-Петербург; 1992
ISBN 5-87288-022-7
Аннотация
В романе «Браконьер» рассказана история молодого Джозефа Рошбрука, несправедливо обвиненного в умышленном убийстве. Юноше пришлось покинуть родительский дом, жить под чужим именем и самому добывать себе кусок хлеба. Через множество испытаний прошел Джозеф, пока была восстановлена истина, а ему возвращено его настоящее имя.
Фредерик Марриет
Браконьер
ГЛАВА I. В которой больше пива, чем дельных доводов
Была бурная ветреная ночь в начале ноября 1812 года. По большой дороге около местечка Грасфорд, на юге графства Девон, проходили трое мужчин. На небе было почти полнолуние, но луну то и дело закрывали проносившиеся сплошными вереницами густые темные облака, так что окрестный ландшафт освещался лишь урывками, ненадолго, с большими промежутками, по большей же части он оставался погруженным в темноту. Резкий, насквозь пронизывающий ветер гнул и качал во все стороны безлистые ветви деревьев, которыми дорога была обсажена по обеим сторонам.
Три вышеупомянутых человека, по-видимому, уделили чересчур много внимания пиву, которое подавалось в трактирчике под вывеской «Кот и Скрипка», находившемся в полумиле от Грасфорда. Из этого трактира они только что вышли. Двое из них, впрочем, были сравнительно трезвы и помогали идти третьему, который насилу передвигал ноги, поддерживаемый товарищами под руки. Вследствие его тяжести, а также может быть и собственного подпития, они шли не прямо, а зигзагами, мотаясь по дороге то вправо, то влево. Так дошли они до моста через одну из тех быстрых речек, которых так много в Девонском графстве. Войдя на мост, они, как бы по безмолвному уговору, положили бесчувственное тело товарища возле мостовых серил и в течение некоторого времени молча переводили дух. Один из них сам тоже довольно грузно облокотился на перила. Это был высокий стройный мужчина лет сорока в черном сюртуке и в слишком узких для него брюках, первоначальный цвет которых мы бы затруднились определить. На голове у него была шляпа пасторского образца, также очень поношенная. Вообще костюм на нем был весь потертый, но несомненно видавший лучшие дни. Вся наружность этого человека громко говорила о том, что он раньше занимал совершенно другое положение в обществе. Так оно и было в действительности. За несколько лет перед этим он заведовал одним средним учебным заведением и получал хорошее жалованье, но привычка пить довела его до падения и разорения, и теперь он был просто учителем в начальной народной школе в Грасфорде, получая грошовую плату, по два пенса в неделю с ученика. Злополучная страсть к вину у него не проходила, и как только он получал свое недельное жалованье, так сейчас же и пропивал его в трактире или в пивной. Второй товарищ был совсем в другом роде — приземистый, коренастый, широкоплечий. На нем были короткие штаны, гетры, ботинки на шнуровке и толстая бумазейная куртка охотничьего покроя. По профессии он был разносчик.
— Как странно, — сказал разносчик, первый нарушая молчание и указывая на бесчувственное тело пьяного человека, лежавшее у его ног, — ведь вот пиво свалило его с ног, а между тем говорят, что оно кидается в голову. Если в голову, то при чем же тут ноги?
— Вы не хотите сообразить, а между тем это ясно, — отвечал народный учитель, который был несравненно пьянее своего собеседника, — ведь голова, когда в нее кидаются хмельные пары, становится тяжелее, а ноги, следовательно, легче центр тяжести перемещается, и человек не может удержаться в вертикальном положении, а принимает горизонтальное, то есть попросту падает. Вам понятно такое объяснение?
— Пиво, которое мы пили, было, действительно, очень тяжелое, — отвечал коробейник, — и в этом я с вами согласен, но ведь пиво вливается не в голову и не в ноги, а в желудок, который находится в самой середине тела. Как вы вот это обстоятельство объясните, мистер Фернес?
— Байрс, вы не про то совсем говорите. Вы говорите про остающееся внизу, про осадок.
— И не думал я говорить про остающееся. Это значило бы говорить про то, чего нет. Вы весь кувшин опорожнили, так что ни капли не осталось.
— Хорошо, Байрс. Сейчас видно, что вы не были в гимназии. Теперь я попробую объяснить вам так: когда человек вливает себе в желудок некоторое количество крепкого напитка, то спиртные пары, как более легкая часть этого напитка, поднимаются ему в голову и желают ее тяжелой. Понимаете?
— Нет. Как же это от легкой вещи другая вещь может сделаться тяжелой? Это невозможно.
— Невозможно? А вы поглядите на этого несчастного человека, угостившегося не в меру. Вот вам и доказательство.
Говоря это, школьный учитель покачнулся и ухватился за перила.
— Совершенно верно. Я вижу, что он пьян, но я желаю знать, каким образом он дошел до опьянения.
— Пил — и допился.
— Это я и без вас знал.
— Так для чего же вы спрашиваете? Не лучше ли будет, если мы поскорее доставим этого человека к его несчастной жене, которая, вероятно, давно его ждет. Прескверная это вещь, когда кто пьянствует. Недаром говорит пословица: «если ты хочешь отнять у врага его мозг, налей ему побольше в глотку».
— И всего-то полпинты выпил Рошбрук, — сказал коробейник, — а что с ним сделалось! Это оттого, что он, как говорят, был ранен в голову, и у него вытекла половина мозгов. За это он и пенсию получает.
— Да, семнадцать фунтов в год, каждые три месяца, и без всяких вычетов, причем и ходить за получением близко — всего четыре мили. Тоже вот и правительство наше — нашло кому благодетельствовать! Разве это работник? Нет. Он ничего не делает, только пьет целые дни и валяется на постели. А вот я, несчастный, ложусь поздно и встаю рано, и должен обучать здешних молодых олухов грамоте за два пенса в неделю. Справедливо ли это? Знаете, дружище Байрс, для человека часто бывает благодетельно то, что с виду далеко не похоже на благодеяние. Мне кажется, что если мы эту несчастную тварь сейчас возьмем и сбросим с моста в речку, то мы сделаем доброе дело. Все неприятности этого человека разом кончатся.
— И себя избавим от неприятности тащить его до дому, — прибавил Байрс, затеявший поднять на смех своего более пьяного товарища. — Я с вами совершенно согласен. Для чего оставлять ему жизнь? Это бесполезный человек, который только даром хлеб ест, паразит, пиявка, питающаяся потом и кровью народными, как пишут в нашем «Воскресном листке».
— Совершенно верно, мистер Байрс.
— Так как же? Кидать его, что ли?
— Нет, нет, погодите. Надо подумать, — возразил школьный учитель, берясь рукой за подбородок и соображая.
С минуту продолжалось молчание, наконец, учитель объявил:
— Нет. Я передумал. Этого нельзя. Я не могу. Он угощает меня пивом. Если бы он не получал пенсии, не было бы и пива. Такова посылка и таков вывод. С моей стороны это было бы черной неблагодарностью, и потому я никак не могу согласиться на ваше предложение. Нет, никак не могу, — продолжал учитель, — и даже буду защищать его против ваших кровавых намерений.
— Мистер Фернес, вас самих, должно быть, несколько развезло от пива. Ведь это же вы предложили сбросить Рошбрука с моста, а вовсе не я.
— Поосторожнее будьте в своих словах, мистер Байрс, — возразил народный педагог. — Вы что же это — обвиняете меня в убийстве или в покушении на убийство?
— Ни в чем я вас не обвиняю, но только вы предлагали мне сбросить его с моста, это я сказал, говорю и всегда скажу.
— Дружище Байрс! Принимая во внимание то состояние, в котором вы находитесь, я оставляю ваши слова без последствий. Пойдемте скорее, а не то я боюсь, что мне придется тащить уже не одного человека, а целых двух. Берите его за эту руку, я возьму за ту, и поднимемте его.
Пьяного опять потащили под руки, и он шел, бессознательно передвигая ноги. Вскоре компания добрела до одного коттеджа, в дверь которого народный педагог забарабанил так, что она зашаталась на петлях. Вышла отпереть высокая красивая женщина со свечкой в руке.
— Я так и знала, — сказала она, качая головой. — Старая история: теперь будет болен всю ночь и пролежит в постели до половины дня. Как тяжело быть замужем за пьяницей! Ну, что ж, вносите его, и сердечно благодарю вас за ваше беспокойство.
— Это верно, мы с ним порядком намучились, — заметил учитель, опускаясь на стул, после того как товарищ его и Байрса был уложен на кровать.
— Воображаю! — отозвалась женщина. — Мистер Фернес, не выкушаете ли вы легкого домашнего пива?
— С удовольствием, и мистер Байрс, я думаю, тоже не откажется. Какая жалость, что ваш муж не довольствуется одним домашним пивом.
— Да, действительно, — согласилась мистрис Рошбрук.
Она сходила в погреб и принесла кварту пива. Народный педагог выпил половину и передал посудину Байрсу.
— Где мой маленький приятель Джо? Наверное, крепко спит теперь?
— О, давно спит! Да ведь уж и мне бы самой пора спать: время-то позднее, первый час.
— Совершенно верно, мистрис… Покойной ночи, Рошбрук. Идем, мистер Байрс. Мистрис Рошбрук намерена ложиться в постель.
Народный учитель и разносчик ушли из коттеджа. Мистрис Рошбрук с минуту подождала, потом старательно заперла дверь.
— Ушли! — объявила она, возвращаясь к мужу. Со стороны всякий удивился бы до бесконечности, если бы мог видеть, как Рошбрук при этих словах жены быстро встал на ноги — совершенно трезвый. Это был высокий, стройный красивый мужчина, нисколько не похожий на пьяницу.
— Милая Джен, — сказал он, — погода хоть и ужасная, но я должен торопиться. Готово мое ружье?
— Все готово. Джо лежит на кровати, но совсем одетый, и встанет в одну минуту.
— Сейчас же позови его, времени нельзя терять ни одной секунды. Этот пьяный дурак Фернес предлагал бросить меня с моста в реку. Счастлив их Бог, что они не попробовали этого сделать, а то мне бы пришлось успокоить их навеки, чтобы они не болтали… Немой где?
— В прачечной. Я сейчас приведу и Джо, и его.
Женщина вышла из комнаты, а Рошбрук взял ружье и всю амуницию и снарядился в поход. Минуты через две вбежала в комнату выпущенная из прачечной великолепная овчарка и спокойно улеглась у ног хозяина. Вслед за собакой вошла в комнату мистрис Рошбрук в сопровождении худенького, тоненького мальчика лет двенадцати. Он был не по летам мал ростом, но казался проворным и ловким, как кошка, и очень энергичным. Никак нельзя было подумать, что он только сейчас проснулся. Его большие глаза были ясны, как у сокола, на лице не видно было ни малейших следов сна. Он степенно, но проворно вскинул на плечи сумку, взял в руку пук бечевок для силков и стал ждать отца. Мистрис Рошбрук загасила свет, тихонько отворила дверь на улицу, внимательно посмотрела кругом и вернулась к мужу. Тот тихо свистнул, давая сигнал мальчику и собаке, и вышел из дома. Не было произнесено ни одного слова. Дверь тихо затворилась, и все трое, крадучись, удалились прочь.
ГЛАВА II. В которой автор официально знакомит читателя с героем рассказа
Прежде чем продолжать наш рассказ, мы считаем уместным объяснить читателю то, что могло показаться ему непонятным, судя по одной первой главе.
Джозеф Рошбрук, ушедший из коттеджа с сыном и собакой, был уроженец того селения, в котором жил. Во времена его молодости, то есть лет за сорок до начала нашего рассказа, законы против браконьерства были не так строги и не так строго применялись, как в то время, к которым рассказ относится. Юношей Рошбрук очень любил шататься с ружьем по чужим владениям, как до него делал его отец, и ни разу не попадался. После нескольких лет браконьерства, превосходно, до тонкости изучивши все окрестности на многие мили кругом, он в один прекрасный день, загулявши на ярмарке, дал себя завербовать под пьяную руку в пехотный полк. Через три месяца полк отправили в Индию, где он пробыл одиннадцать лет, после чего был возвращен в Англию. Отсюда через полгода по случаю войны его отправили в Средиземное море, и там он оставался двенадцать лет. Рошбрук все время находился при полку, участвовал во всех его походах и в последний год службы получил тяжелую рану в голову, после чего был уволен в чистую отставку с пенсией. Он решил вернуться в родное село, найти там себе небольшую работу и, опираясь на пенсию, устроить свою жизнь более или менее сносно. На родине его почти никто не узнал. Одни сами эмигрировали, многих других сослали за браконьерство, так что вместо друзей и знакомых он нашел совершенно чужих людей и сам оказался для всех чужим. Состав землевладельцев также сильно переменился: вместо сквайра такого-то или баронета такого-то оказывался то какой-нибудь крупный фабрикант, то разбогатевший купец, ликвидировавший свою торговлю и купивший себе имение. Все было ново для Рошбрука, и на своей родине он не чувствовал себя дома. Проговорить, отвести душу он мог только с Джен Эшли, красивой молодой девушкой, которая служила горничной в замке местного землевладельца. Она была дочерью одного из его прежних друзей, сосланного за браконьерство. Двадцать четыре года тому назад, когда Рошбрук только что покинул родину, она была еще ребенком и не помнила его, но зато помнила многих из его сверстников и приятелей и могла кое-что о них порассказать. То обстоятельство, что ее отец пострадал за браконьерство, было в глазах Рошбрука лучше всякой рекомендации, и он кончил тем, что женился на Джен. В нем разом проснулась вся его прежняя страсть к браконьерству, а жена не только не сдерживала ее, но напротив того — поощряла. Кончилось тем, что года через два после женитьбы Джо Рошбрук сделался самым отчаянным браконьером во всей округе. Он часто навлекал на себя подозрение, но ни разу не попадался. Спасало его то, что он умело прикидывался пьяницей по совету жены, которая подметила, что пьяниц почти никогда не подозревают в браконьерстве. Женин совет принес ему огромную пользу: как только ему удавалось доказать перед судьей, что в данную ночь его привели домой бесчувственно пьяного, судья сейчас же его отпускал.
1 2 3 4 5