Library of the Huron: gurongl@rambler.ru
«Робин Гуд против шерифа»: Современный литератор; Москва; 1999
ISBN 985-6524-28-8
Аннотация
В этой книге Робин Гуд и его отважные друзья вновь вступают в борьбу со злом и несправедливостью. Коварные противники захватили в плен его верных товарищей и требуют выкуп. Робин вступает с ними в схватку, но помощь неожиданно приходит… от самого английского короля.
Диана Кинг
Робин Гуд против шерифа
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Звери? Воины? Шпионы?
Четыре фигуры осторожно передвигаются в сумерках предрассветного тумана. Недавно они вышли из скорбного мрачного леса, который в такое время кажется заколдованным. Теперь, дыша друг другу прямо в затылок, они движутся, едва различимые, по лугу, окутанному скупым светом сказочницы Луны.
Передний, высокий и сутуловатый, подает остальным знак — остановиться и прислушаться. Может, птица, разбуженная шагами ночных путников, проснулась на верхушке вяза; а может, осторожный человек, соорудив там свое убежище, шевельнулся во сне — и этот легкий звук заставил путников насторожиться.
Гарольд — имя того, кто шествует впереди. Он, точно охотничий пес, раздувая ноздри, жадно всасывает влажный воздух и уверенно, как будто луг залит ярким дневным светом, идет вперед по мокрой траве. Неспроста он так уверен: Гарольд чувствует еле ощутимый, тончайшей струйкой разлитый в воздухе запах далекого костра. Внезапно он, изменившись в лице, делает неуверенный шаг назад, взмахивает руками и, накренившись, словно корабль, всем телом влево, какое-то мгновение будто медленно приседает, а затем беспомощно падает прямо в мягкую траву, растущую по обе стороны от едва протоптанной на лугу тропинки.
В это мгновение в воздухе, натянувшемся, как струна, слышится тонюсенький свист, и трое спутников Гарольда, инстинктивно пытаясь защититься от затаившейся во тьме неведомой опасности, вытягивают руки перед собой. Но тщетно — один из путников, издав захлебывающееся, булькающее ворчание, хватается за горло, насквозь пронзенное стрелой невидимого врага. Двое остальных, Раски и Шеннон, молодые еще солдаты-арбалетчики, замаскированные монашескими плащами, достают свое смертоносное оружие и приседают, пытаясь слиться с травой.
Неведомый страх окутал сознание застигнутых врасплох арбалетчиков. Казалось, огромный сказочный зверь, выросший в тумане, плюется ядовитыми языками острого деревянного пламени, которые дробят кость и превращают человеческое тело в кровавое месиво. Раски, изготовивший свой арбалет к стрельбе по невидимому врагу, внезапно получил страшной силы удар прямо в отороченный медными пластинами нагрудник. Перехватило дыхание, непрошеные слезы, брызнув из глаз, слились с неподвижным луговым туманом. Раски опустился на оба колена и упал в траву сбоку от тропы.
Напарник, отставив руку с арбалетом в сторону, ползком приблизился к нему. Стрела, ударившая в грудь Раски, оказалась не той короткой стрелой английских лучников, что сразили перед этим обоих его товарищей. Она была гораздо длиннее, массивнее, ее суковатое древко было обработано грубым орудием. Тот, кому приходилось не однажды и не дважды сражаться в горячем бою, не мог не прийти в ужас при виде этого простого и бесхитростного орудия убийства. Это была боевая стрела. В ту пору ей могли пользоваться только неуловимые и беспощадные хозяева лесных дорог — отверженные несправедливыми судебными решениями рыцари-дворяне, ловкие и смелые крестьяне, не смирившиеся с феодальной кабалой. Иногда среди них встречались и потомки земледельцев, охотников, рожденные вольными людьми. Это была стрела йомена — лесного разбойника, не подчиняющегося никаким правилам и никакой власти, кроме власти своего разума и сердца.
Однако изумительной орлеанской работы нагрудник, который Раски добыл еще во время высадки в Булони, на этот раз отвел от него неотвратимый удар судьбы. Наконечник стрелы, сделав огромную вмятину в доспехах наемника, чуть-чуть погнулся, и это помешало грозному орудию ворваться внутрь беспомощного молодого тела. Тяжело дыша и закатив глаза от боли, Раски едва помнил, как из тумана выросли какие-то фигуры. В этот ужасный час они показались ему отвратительными кобольдами, духами ночи. Раски — датчанин, потомок свирепых норманнов, или викингов, как называли они себя сами, вот уже несколько лет служил в армиях всевозможных английских владетелей и уже почти позабыл священные сказки детства, рассказанные ему его дедом, старым рыбаком Клуни, во фьордах Готландского залива.
Второй его товарищ, вояка Шеннон, лежал ничком в густой траве. Боковым зрением Раски заметил, как один из кобольдов в шлеме с пугающе огромными оленьими рогами наклонился над ним, пошевелив тело кончиком короткого копья.
— Ему уже ничего не нужно, Робин, — обратился он к показавшемуся из тумана человеку с медвежьими плечами и по-девичьи легкой походкой. Тот, кого звали Робином, держал в руках огромный охотничий лук из целого орехового ствола — настоящий лук йомена. Из мрака выступило еще несколько фигур.
— А где же Арчибальд? Их было четверо! — раздасадованно обратился хозяин лука к рогатому рыцарю.
— Черт его знает. Заберем вот этого, пусть расскажет. — Рыцарь-кобольд указал на зашевелившегося, пытавшегося сдержать стон датчанина. — Парень не местный, но про своих хозяев, я думаю, ему кое-что известно.
В одно мгновение крепкие мужские руки подхватили арбалетчика и приподняли его тело в воздух. Датчанин, едва не захлебнувшись от острой боли, смешанной с ворвавшимся в легкие холодным предутренним воздухом, плотно зажмурил глаза и уже не чувствовал, как его тело осторожно опустили на крепкую деревянную телегу. Он не слышал ни недовольного похрапывания коней, почуявших чужака, не чувствовал, как плавно тронулась и покатила по сочной влажной лесной тропе повозка, не помнил, как мужские руки — возможно, те же самые — перенесли его в темную, но теплую и пахнущую чудесными полевыми травами бревенчатую избу.
Раски-датчанин в это время видел странный сон. Словно его французская подружка Иветта глядит на него со дна чистейшего и прозрачного, как воздух, Готландского залива и подмигивает ему, улыбаясь, сквозь двадцатиметровую толщу воды. Свет яркого солнца играет бликами в едва ощутимой зыбкой ряби неподвижного залива. Иветта улыбалась, закусив пухленькую верхнюю губку, но внезапно во взгляде ее появилась тревога, лицо исказилось гримасой отчаяния. Она словно призывала его обратить внимание на надвигающуюся неведомую опасность и остановить ее.
Наконец Раски догадался, в чем было дело: огромная тень, двигаясь по усеянной бороздами поверхности светлого песчаного дна, неумолимо приближалась, грозя закрыть от солнечного света красивое лицо его подружки. Раски поднял голову вверх, чтобы рассмотреть неведомо откуда взявшуюся грозовую тучу, а в чистом небе не было ни облачка. Может, это злобный дракон прилетел на крыльях подводных ветров? И лишь когда тень навеки окутала, скрыла от него прелестный облик возлюбленной, Раски понял, что эта тень принадлежала плоскодонной рыбацкой лодке, в которой он находился. Пытаясь еще раз разглядеть Иветту, Раски увидал лишь тьму: тьма эта надвигалась на него, словно он сам уже был под лодкой, расширялась, заполняя собой окружающее пространство. В гробовой тишине откуда-то послышалось спасительное тончайшее пение сирен, но было поздно — тьма поглотила его.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Кем же были эти четверо, пробиравшиеся по лугу под надежным покровом ночи? Честны ли были их намерения? А те, что вероломно напали на них? Были ли они представителями той зловещей и грозной силы, которая, требуя себе поклонения, наводит ужас и смятение в душах людей. Были ли они посланцами смерти, вступившей в противоборство с другой, менее значительной и ужасной силой — силой холодного и лживого человеческого разума?
Стоит заметить, что в Англии XIII века, о которой ведется повествование в этой книге, было не так уж и много причин для проявления этой холодной и лживой силы. Английское общество, которое многие до сих пор считают чопорным и консервативным, стало таковым за последние триста лет. А в то время — время прекрасных, романтических порывов, неоднократных крестовых походов в Палестину за освобождением Гроба Господня — люди весьма и весьма отличались от ныне живущих. Сегодня президенты супердержав, нажав кнопку, могут стереть половину человечества с лица земли. А в те времена король Англии — глава одной из сильнейших держав — мог позволить себе едва ли не в одиночку бродить по лесам со своим верным конем и мечом в руке; не раз и не два вступать в прямые стычки с противником; побеждать (а иногда и проигрывать) в единоборствах; ставить на кон свою собственную жизнь.
Что ж, обратимся к тому человеку, который, возможно, был главным участником этой трагедии, разыгравшейся в одну из ночей богатого на события 1202 года в самом центре графства Ноттингемшир, на берегу реки Уз (чертовски популярное в Англии наименование!) — одного из небольших притоков крупнейшей североанглийской реки Деруэнт. Есть и еще один Уз — он впадает в ту же реку, но не справа, как его тезка, а слева, недалеко от устья самого Деруэнта. Такой же запутанной, как английская география, была в тот момент и политическая обстановка. Впрочем, не Англия ли та самая страна, в которой и появилось такое понятие, как «политические интриги»?
Еще совсем недавно бестолковый король Иоанн Беспросветный… Иоанн Беспробудный… о, вспомнил, — Иоанн Безземельный — так облапошил своих подданных, советников и соплеменников, что в конце концов был вынужден поставить свою подпись под Великой Хартией Вольностей, которая стала праматерью и прабабушкой европейских конституций. Вслед за этим бароны снесли башку брату короля Эду Четвертому и при попустительстве его тугодумного младшего братца основали парламент. Именно там, брызгаясь слюной, они учились выражать свои простые и неуемные желания языком, который хотя бы немножко отличался от грубого наречия бродячих лицедеев.
А тут еще Гроб Господен. Славные малые, чьи прадеды ходили в Палестину еще лет сто тому назад, давно уже, отрастив бороды, пребывали в наспех сооруженных да богато отделанных ливанских замках. Правда, не изменив своей вере, они боялись удара в спину от сарацин. Не забывая, откуда они родом, они не раз привечали рыцарей-соплеменников, опоздавших к дележу пирога невероятно сладких и пышных восточных богатств. На берегу Средиземного моря, там, где нынче находятся государства Ливан и Израиль, возникали целые объединения таких вот замков с общим правителем, с общей политикой — настоящие государства крестоносцев.
А вот участники последних крестовых походов испытали на своей шкуре всю горечь настоящих разочарований. Колумб к тому времени еще не открыл свою Америку, и даже прапрадед его, распоследний генуэзский лавочник-меняла, еще и не думал открывать свою торговлю, — а пылкие сердца, ищущие умы и ленивые до работы руки уже стремились к сказочной золотой стране Эльдорадо. Однако тем из них, кого не застала в лютую зиму 1189-го черная смерть чума, тем, кто уцелел во время бурных штормов, — тем пришлось несладко. Изможденные, полуголодные, они едва выдерживали натиск бедуинских разбойничьих отрядов, вцепившихся в армию Трех королей, как собаки в раненого оленя. Когда же перед ними предстало стотысячное войско великого египетского султана Саладдина, даже доблестные испанские пикадоры, закаленные в бесконечных войнах, — и те оказались беспомощными. Не было никакой надежды на то, что они, отвоевав вновь захваченный сарацинами Иерусалим, вернутся на родину. Но кроме отчаянных голов, полунищих бродячих рыцарей и ленивых крестьян в войске Трех королей хватало истовых ревнителей веры христианской. Может быть, поэтому всевидящий Господь проявил милость и не дал сильных духом, но слабых числом и изможденных в нелегком пути крестоносцев на растерзание верным псам султана Саладдина. Затем были полугодичная осада Аккона, взятие Эдессы, трагическая смерть старшего из трех королей — германского Фридриха Барбароссы. Много было жестоких, кровавых и страшных схваток, но славному войску крестоносцев так и не удалось отвоевать Гроб Господен. Смута, посеянная руководителями некоторых разместившихся в Палестине рыцарских орденов, посеяла раздор между сражавшимися бок о бок королем Англии, Ричардом I, более известным под именем Ричард Львиное Сердце, и королем Филиппом П. А войско, которое не смогло подавить внутренний раскол, представляло невеликую опасность для искуснейшего полководца Саладдина. Отступление европейцев было тяжелым и очень, очень горьким. Третий крестовый поход оказался неудачным.
Однако, как во все времена, были люди, которые за счет войны наживали и преувеличивали свои и без того немалые богатства. Например, некий грек Пигмалидис, как свидетельствуют рукописи, даже умудрился продать одну и ту же партию подпорченных съестных припасов и в лагерь Филиппа II, и в лагерь сарацин (так называли европейские рыцари всех представителей мусульманского Востока, независимо от национальностей). На вырученные деньги Пигмалидис доверху нагрузил свои корабли индийскими пряностями и отправился домой. Но был захвачен ионикийскими пиратами, сохранившими это ремесло еще с незапамятных гомеровских времен, и после был продан в рабство к не менее богатому египетском купцу.
Впрочем, оставим бедолагу Пигмалидиса и вернемся в Палестину, незадолго до отплытия изрядно потрепанного войска Трех королей. Как это всегда бывает, даже из неудачно закончившихся походов можно привезти домой немало нажитой честным грабительским трудом добычи. Однако командующие своими армиями постановили, чтобы каждый крестоносец, чьи трофеи по весу и объему превышали установленный минимум, выплатил немалую сумму, якобы на возмещение убытка в казне. Иначе его добычу строжайше запрещалось грузить на корабли.
Мало кого из простых воинов, почти половина из которых были к тому же серьезно ранены, коснулся этот указ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18