Оно состояло из двух десятков самых отчаянных игроков Арманьяка и из десятка молоденьких и хорошеньких женщин, отлично наживавшихся на обломках наследственных состояний, разлетавшихся в этом городке, как колоды карт, упавших со стола. Слышался их серебристый смех, сверкали жемчужные зубки. Одна из них, кокетливая блондинка, подбежала к столу и, сорвав с него скатерть, воскликнула нежным (да, представьте, вовсе не зловещим!) голоском:— Битва начинается!И, вынув из кармана колоду карт, она швырнула её на блестящий полированный стол.Другая, с ротиком, похожим на гранатовый цветок, и с мантильей на плечах, высыпала рядом с картами из кожаного стаканчика шесть игральных костей.— А это вам, господа, для перемены удовольствия, — заявила она, играя глазками по сторонам.Все общество, состоявшее из дворян и проходимцев, частью совсем молодых, а частью уже поседевших, уселось вокруг стола. Одна из красоток схватила за руку подошедшего к столу графа Гедеона и произнесла медоточивым голоском:— Когда вы выиграете, — ведь счастье всегда в ладу с доброй славой, — вы сделаете мне подарок на атласное платье…Зато ваша милость не останется в убытке.Другая, ещё более развязная, омочила розовые губки в стакане с вином и, подавая его графу, шепнула ему на ухо:— Выпейте это вино, оно искрится, как любовь в моих глазах. Это принесет вам счастье, а когда вы с моей помощью выиграете, то у меня должно появиться жемчужное ожерелье с рубинами: жемчуг — за мои зубки, рубины — за мои губки.Все прочие женщины тоже поспешили к нему, и каждая в свою очередь что-нибудь у него выпрашивала. Он же обещал им все, чего они пожелали. Затем он подсел к игрокам, одной рукой оперся о стол, а другой раскрыл один из мешков, вынул горсть золота, положил её на карту и воскликнул:— Для начала — сотню за пиковую даму! Она ведь брюнетка, как и ты, моя милая, и если она выпадет, то выпадет кое-что и тебе!Граф стал метать. Дама пик проиграла.— Что же, поставим на червонную даму, такую же блондинку, как и ты, — произнес он весело, обращаясь к другой соседке. — Ставлю двести. Если выиграю, я высыплю их тебе в руку.Но и при новом метании дама червей тоже не выиграла.— Не бросая игру! — воскликнула брюнетка.— Продолжай же! — добавила блондинка.Темп игры нарастал. Стоило графу выиграть, как хорошенькие ручки быстро протягивались к золоту, которое он себе придвигал, и брали, сколько им хотелось. Когда же он проигрывал, в ход вступали ножки. Ими дамы сердито постукивали по полу.В результате через у графа от содержимого мешка ничего не осталось. Он забросил мешок подальше от себя.— Продолжай! — кричала брюнетка.— Не бросая игру! — вторила ей блондинка.Но графа Гедеона и не надо было подзадоривать. В жилах у него бурлило пламя, в глазах сверкало золото.— Ставлю весь мешок на четыре броска, — произнес он. — В кости должно повезти…Впрочем, пятьсот за раз!Он схватил дрожащей рукой стакан с костями и встряхнул его. Огромный парень с рыжими усами и ястребиным взглядом взял другой стакан и тоже встряхнул его.— Согласен на пятьсот пистолей, — сказал он. — Если я и проиграю, то лишь верну то, что у вас выиграл.Кости упали на стол. Все головы наклонились вперед, дамы привстали на носки, чтобы лучше видеть.— Четырнадцать, — произнес граф.— Пятнадцать! — Рыжие усы взвились чуть не под облака.Вскоре второй мешок, также опустошенный, полетел вслед за первым.— У меня есть третий мешок, — сказал граф. Он развязал очередной мешок и высыпал золото на стол.— Ну, этот последний наверняка самый лучший, — произнесла черноволосая красавица.— Давай на два броска! — воскликнула блондинка.Граф живо разделил пару тысяч пистолей пополам на две равные кучки.— Кому угодно? — спросил он.— Мне, — ответил один из присутствовавших, капитан с рубцом на лице. — Тысяча! Да этого на войне не заработаешь и за двадцать лет!— Что ж, вперед! — С этими словами граф Гедеон выдвинул одну из кучек на середину стола.Настала тишина. По столу между двумя игроками покатились кости. Обе женщины, сидевшие по бокам рядом с графом Гедеоном, опираясь каждая на его плечо, напряженно заглядывали через его голову.Сосчитав очки, граф глухо промолвил.— Семь.— Ну-ка, посмотрим, что будет! — воскликнула брюнетка.Настала очередь капитана. Он бросил.— Семь, — тоже произнес он.— Счастье возвращается, — заметила блондинка. — Скорей бросай, чтобы оно не остыло.— Граф бросил.— Шестнадцать! — крикнул он веселым голосом.Бросок капитана. И последовал ответ:— Семнадцать.Граф Монтестрюк слегка побледнел. Оставалась последняя кучка. Но он быстро пришел в себя и двинул вперед вторую со словами:— В атаку пошел арьергард.Итак, последняя надежда. У всех перехватило дыхание. Оба противника играли уже стоя. Они одновременно опрокинули свои стаканы и разом их отделили от стола.У графа было девять очков, у капитана — десять.— Я проиграл, — произнес граф.Он взял мешок, напоследок тряхнул его и бросил на пол. Потом поклонился всей компании, не снимая шляпы, и твердым шагом вышел из зала.2. Ночное свиданиеНо свет на стекле окошка графини, о котором Франц говорил, что он от луны, не исчез и тогда, когда это светило закрыли тучи.Комната графини находилась в неприступной башне, к слову сказать, никем не охраняемой.Поэтому никто и не заметил, как из чащи деревьев, находившихся в сотне шагов от башни, осторожно вышел человек и направился по кустарникам к одному из углов башни. Подойдя к её основанию, человек вынул свисток из кармана и тихонько свистнул три разаВ ту же минуту свет в башне исчез. В окне показалась веревочная лестница с узлами на конце, брошенная затем женской рукой. Незнакомец стал подниматься по ней. Порывы ветра швыряли его из стороны в сторону, но в его движении видны были силы физические волевые, позволявшие ему упорно подниматься наверх.Он добрался до окна. Две руки страстно обхватили его и помогли влезть. Графиня — то была, разумеется, она — дрожа упала в кресло. Он схватил её за руки и стал покрывать поцелуями.— Боже, вы рискуете! Прошептала она в страхе, — под ногами — пропасть, кругом никого нет… Если будет беда, я её не переживу.— Но я люблю вас! — страстно прошептал он. — Мне ли чего-то бояться? Разве я не знаю, что вы меня ждете? Разве это не к вам ведет шелковая лестница? Да у меня крылья за плечами! Ведь я к вам поднимаюсь, Луиза. Как же я люблю вас, дорогая вы моя!Луиза обняла его за шею и, склонившись, залюбовалась им. Грудь её волновалась, на глазах показались слезы.— А я, разве я вас не люблю? Для вас я забыла все на свете, даже самое дорогое — жизнь. И все же.. — Она запнулась. — Даже с вами я не перестаю бояться, что меня когда-нибудь постигнет наказание.Она задремала. Молодой человек сел рядом и привлек её к себе. Она горестно склонилась к нему, опустив голову на его плечо.— Боже, — прошептала она печально, — прошлой ночью я видела грустный сон, друг мой. Будто вы только что покинули меня. Целый день я провела в тоске… Лучше бы вы не приезжали. Я не рождена для неверности. Я не из тех, кто легко может притворяться. П ка я вас не узнала, я, хоть и жила в одиночестве и не была счастлива, все же так не страдала…— Луиза, ты плачешь! А я готов сейчас же отдать за тебя жизнь!Она страстно прижала его руку к сердцу.— Мой милый, я все же не жалею ни о чем. Ведь ты благодаря мне узнал счастье. И мои слезы ничего теперь не значат. Да, бывают часы, после которых все остальное теряет смысл. Моя ли в том вина, что я тебя сразу полюбила?И она продолжала страстно шептать ему о своей любви, как вдруг за окном раздался крик филина, облетавшего замок. Графиня очнулась и, побледнев, осмотрелась вокруг.Ах, это ужасно! Быть беде в эту ночь. — Голос её дрожал.— Ну что вы, птица ищет добычу. Ничего страшного.— Сегодня я везде вижу дурные предзнаменования. Утром, выходя из церкви, я наткнулась на гроб с покойником, который несли туда. Вечером у меня лопнул шнурок на четках, и они рассыпались. Нет, это беда. Она мне грозит отовсюду.— Какие мрачные мысли! Они у вас от вашей замкнутой монастырской жизни в этих древних толстых стенах. Вам нужен воздух королевского двора, воздух Парижа и Сен-Жермена, воздух праздников, от которых ваши красота и молодость только расцветут пышным цветом. Там вам место.— Уж не с вами ли?— Почему бы и нет? Вверьте мне вашу судьбу, и вы будете счастливы. Моя рука, моя шпага — ваши, сердце тоже. Имя Колиньи достаточно знатное. Для него найдется блестящее положение. А уж в нынешнее-то время! Ведь кругом назревают войны, и у дворянина все да будет возможность прославиться и составить состояние.Луиза грустно улыбнулась:— А мой сын?— Я всегда приму его, как родного.— Вы добры и великодушны, но у меня свой долг, и я ему не изменю. Моя совесть требует, чтобы я посвятила себя ребенку. Кто знает, может, когда-нибудь я одна у него и останусь. Но даже если бы меня не удерживало здесь материнское чувство, я бы все рав о не пошла за всеми. Быть женщиной, не носящей вашей фамилии, женщиной к которой вы будете прикованы вашей честностью, которая везде будет для вас помехой! … Нет, ни за что! Только лишь мысль, что когда-нибудь на вашем лице я увижу тень сожаления… Нет, такого горя я не переживу.Вдруг она остановилась и пристально взглянула на него.— Что я только говорю! Ведь ваш отъезд уже близок, возможно даже завтра. Вы говорили, что вас скоро вызовут ко двору, что король снова ждет вас. Может, уже пришел приказ? Да говорите же!— Луиза, ради Бога… — Он замялся.— Нет, я хочу все знать. Ваше молчание для меня больней, чем правда. Прошу вас, говорите, был приказ?— Да, а получил его вчера. У меня не хватило духу сказать вам о нем.— Вы уезжаете?— Я ношу шпагу, и мой долг — повиноваться.— Когда? Завтра?Помедлив, он произнес:— Да, завтра.Луиза вскрикнула. Он схватил её за руки.— Вот он, страшный час, — пробормотал он.— Да, страшный, — в отчаянии произнесла она, и слезы полились у неё из глаз. — Вы забудете обо мне. Война, развлечения, интриги — все это отнимет у вас время. А потом… потом и новая любовь…— Боже, о чем это вы?— Я останусь для вас лишь воспоминанием. Сначала, быть может, живым, раз вы меня любите. Потом все более отделенным. Наконец, и вовсе забудете обо мне. Не говорите «нет»: вы же не знаете, вернетесь ли вы сюда когда-нибудь. Как далеко мы от Парижа и к к счастливы те, кто живет вблизи Компьеня или Фонтенбло! Они могут видеть тех, кого любят.Рыдания слышались в её голосе. Колиньи упал к её ногам.— Что прикажете мне делать? Я принадлежу вам… Прикажите мне остаться.— И вы сделали бы это для меня?— Клянусь, сделал бы.Графиня страстно поцеловала его в лоб.— Если бы ты знал, как я тебя обожаю, — произнесла она.Но тут, отстранившись, она добавила:— Нет! Наша честь — дороже жизни. Уезжайте, прошу вас. Только не завтра… Еще день… Эта весть об отъезде… Она разбила мне сердце. Дайте мне ещё день, и я привыкну к мысли о разлуке.И, силясь улыбнуться, она добавила:— Я не хочу, чтобы в своем сне вы видели бы меня такой дурною, как теперь.И она снова зарыдала.— Дорогая, я остаюсь! — воскликнул Колиньи.— Нет! Нет! Не надо. Завтра я успокоюсь.— Что ты захочешь, Луиза, то я и сделаю. Завтра я приду снова и на коленях поклянусь тебе в любви.Он привлек её к себе. Она раскрыла объятия, и их отчаяние погасло в любви.На рассвете Жан Колиньи спускался вниз по веревке, качавшейся под тяжестью его тела. Его шпага царапала стену башни, тормозя его, а он использовал это, чтобы, держась одной рукой за веревку, другой посылать воздушный поцелуй своей любимой. Графиня с лазами, влажными от слез, со страхом и нежностью наблюдала за ним. Вскоре он коснулся земли, бросился на траву, снял шляпу и поклонился графине. Затем быстро помчался к лесу, где его ожидала лошадь.Когда он исчез среди деревьев, графиня упала на колени и, сложив руки, произнесла:— Боже, сжалься надо мной!Как раз в эту минуту граф Монтестрюк выходил из игорного зала, оставив после себя три пустых кожаных мешка. Когда он спустился вниз и пошел двором, хорошенькая блондинка — его злой гений — выглянула вниз через подоконник и произнесла:— Какой он все же ещё молодец!Последовавшая её примеру брюнетка добавила:— Несмотря на возраст, у него такая статная фигура! Многие из молодых будут похуже.Потом она обратилась к блондинке, положившей свой розовый подбородок на маленькую ручку:— И сколько же ты получила?— Всего-то тридцать пистолей.— Я — сорок. Когда граф умрет закажу по нему панихиду.— Пополам, — ответила блондинка и отправилась к капитану с рубцом на лице.Граф меж тем отправился за сарай во дворе, разбудил своих слуг и велел им готовиться в путь.«По крайней мере, хоть эти не забывают о своих товарищах», подумал он, заметив, что всем трем лошадям были сделаны подстилки по самое брюхо. «Но друзья познаются в беде. И, по-моему, у нас троих ещё все впереди, чтобы убедиться в правильности этих слов».Франц молча поднялся, быстро привел себя в порядок и немедленно стал готовить лошадей. Родная Лотарингия приучила его с детства к методичной аккуратности и безусловной исполнительности в порученном деле, не вникая в цели своего господина. Его же приятель поступил несколько иначе.Джузеппе увидел, что у графа уже нет никаких мешков с золотом.— Значит ничего не осталось, — заметил он, взглянув на графа.— Ничего, — ответил граф, обмахиваясь шляпой. — Черт знает, куда мне теперь податься.— Тогда надо закусить на дорогу, а то неизвестно, когда ещё придется. Пустой желудок — плохой советник.Франц сбегал за хлебом, ветчиной и вином. Граф, стоя, поел и запил стаканом вина. Его слуги последовали его примеру. В этой операции как-то не было заметно никакого этикета: граф и слуги, особенно Джузеппе, давно знали друг друга и привыкли к простоте обращения.Покончив с едой, граф молча заходил взад — вперед по двору, стуча каблуками. Да и как было оставаться на месте, если ты просадил за пару часов шестьдесят тысяч ливров — все, что было получено в залог за свою землю, ещё оставшуюся у тебя. Разорение! А дома жена с сыном…С удивлением слуги графа отметили необычную задумчивость своего хозяина.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3