– Моя дорогая Антония, – обратился он ко мне по-немецки, – должно быть, вы испытываете неловкость и отчаяние. Вы оказались в незнакомом месте, в окружении незнакомых людей, которые ожидают от вас столь многого. Вам приходится взваливать на свои плечи большую ответственность, и это в столь юном возрасте.
Он дружески обнял меня, и я начала чувствовать себя уже не так одиноко, как раньше.
– Я разговаривал с доктором Буажильбером, – продолжал граф, – и, кажется, понимаю, что происходит в вашей семье. Принц Луи не способен, как надлежит мужчине, взять на себя роль лидера в любовном сражении. Я прав?
Я молча кивнула.
– Поэтому вы, мадам, должны сделать это вместо него. – Он похлопал меня по руке и встал. – Я знаком с одной леди, которая может помочь вам в решении этой задачи. Вы увидите ее завтра. Ее зовут мадам Соланж, и она просто очаровательна. Я уверен, что она вам понравится. Думается, она принадлежит к миру, о котором вам известно очень мало. Французы именуют его полусветом. Ее нельзя назвать респектабельной дамой, но в своей области она не имеет равных. Слушайте ее внимательно, и вы сумеете многому у нее научиться.
16 июня 1770 года.
У меня был совершенно необыкновенный день! Я положительно очарована мадам Соланж, которая показалась мне одной из самых прекраснейших и очаровательных женщин, которых я когда-либо встречала. Я знаю, что матушка не одобрила бы моего с ней знакомства – моя мать вообще нетерпимо относится к куртизанкам, приказывая Комитету нравственности налагать на них штрафы и немедленно высылать из Вены. Но мне очень понравилась мадам Соланж, и я надеюсь увидеться с ней снова.
Она пригласила меня в свои апартаменты, которые оказались небольшими, но со вкусом обставленными и украшенными позолоченной лепниной. Комнаты были наполнены душистым цветочным ароматом и освещены дюжинами зажженных свечей, тогда как занавеси на окнах задернуты, чтобы не допустить слепящие лучи полуденного солнца.
Я ощутила, как меня покидает немыслимое напряжение последних дней. Вдыхая восхитительный аромат, в неярком свете свечей я вслушивалась в теплый, ласковый голос мадам Соланж, которая с улыбкой заговорила со мной.
– Мадам дофина, вы оказываете мне честь. Прошу следовать за мной.
Она повела меня в свой будуар, где у стены, задрапированной блестящим тончайшим шелком, стояла богато украшенная кровать резного красного дерева с балдахином из алого бархата. Мадам Соланж отворила дверцу гардероба полированного дерева и вынула оттуда прозрачный шелковый пеньюар, отделанный кружевами и розовыми лентами.
– Мне кажется, в нем вы будете выглядеть просто потрясающе, – сказала она, протягивая мне изысканное одеяние.
Взяв его в руки, я обнаружила, что пеньюар почти ничего не весит. Пожалуй, он стал бы самым нескромным украшением в моем гардеробе, и при мысли о том, что придется надеть его, я покраснела.
– Смущение очень идет вам, ваше высочество. Со светлыми волосами, синими глазами и гладкой алебастровой кожей, со стройной фигуркой вы похожи на маленькую живую куколку. Вы олицетворяете собой мечты о наслаждении любого мужчины.
– К несчастью, к моему супругу это не относится, – заметила я.
– Будем надеяться, что нам удастся это изменить. Мы должны сделать вас неотразимой.
И она принялась обстоятельно наставлять меня в вопросах любви и занятий ею. Она описывала мне способы, с помощью которых мужчину можно ласкать, легонько поддразнивать и возбуждать, заставляя его желать меня. Пока она говорила, я помимо своей воли думала об Эрике, о желании, которое видела в его глазах, как и о том, что почувствовала, когда его губы слились с моими. Как ни старалась, я не могла заставить себя думать о Луи, с его нескладной, тучной фигурой и невыразительными, печальными чертами.
Но я внимательно слушала свою наставницу и задавала ей вопросы, и к тому времени, когда дневная жара сменилась вечерней прохладой, почувствовала, что стала намного опытнее и взрослее. Уже само присутствие мадам Соланж внушало мне уверенность в своих силах. Я многое узнала и поняла, потому что она вполне откровенно рассуждала со мною о том, как устроено человеческое тело, о его потребностях и о сексе, который, по ее убеждению, был столь же естествен, как и то, что мы дышим или спим.
Я вдруг вспомнила отца Куниберта и его разглагольствования о блуде и прелюбодействе, вспомнила предостережения матери о природе французов, об их откровенности и свободомыслии, о том, что все это может выглядеть очень соблазнительно, но в то же время опасно.
Я намерена воспользоваться всем, чему научилась, чтобы заставить супруга возжелать меня. Если бы только я смогла поговорить с Карлоттой, сколь многое я бы ей поведала! Но я не осмеливаюсь изложить свои мысли на бумаге в письме к ней, потому что всю нашу корреспонденцию прочитывают соглядатаи.
Я начала прятать свой дневник под замок, потому что граф Мерси предупредил, чтобы я не доверяла своим горничным-француженкам, которым платит Шуазель за то, чтобы они вызнали все, что можно, о моей частной жизни. Разумеется, я уверена, что большинство из них попросту не умеют читать, а посему не смогут разобрать, о чем идет речь на этих страницах.
18 июня 1770 года.
Вчера вечером мадам Соланж помогла мне подготовиться самой и подготовить свои покои к еженощному визиту своего супруга. Я надела прозрачную ночную сорочку, распустила волосы, так что они волнистыми прядями падали мне на плечи, а не оставались собранными в высокий узел на затылке, как обычно делала Софи. И мы вместе надушили мою спальню ароматами клевера и ванили.
Мы также зажгли маленькие свечи, и еще мадам подарила мне прохладные и скользкие атласные простыни для кровати.
Она накрасила мне губы и нарумянила щеки, придав мне вид взрослой и опытной женщины.
Потом она удалилась, а я осталась ждать Людовика.
Он пришел только в десять часов вечера, к тому времени меня уже клонило в сон. Он был грязен, и от него пахло потом, потому что он весь день работал наравне с землекопами, которые рыли новый винный погреб. Одежду, испачканную грязью, он бросил прямо на ковер, после чего с трудом доковылял до кровати и тяжело сел на край, натягивая ночную рубашку.
– Что это за запах? – недоуменно поинтересовался он. – От него у меня щекочет в носу.
Он уже собрался было откинуться на подушки, как вдруг взгляд его упал на меня – в прозрачном пеньюаре, освещенную неярким светом свечей.
Он выпрыгнул из постели как ошпаренный, ошеломленный и разгневанный одновременно.
Луи грубо выругался.
– Немедленно прикройтесь! И смойте краску с лица! Кем вы себя вообразили, обыкновенной потаскухой?
Мне хотелось убежать, не оглядываясь, настолько смущенной и пристыженной я себя чувствовала. Но я никогда не была трусихой. Я решила настоять на своем.
– Я всего лишь хотела сделать вам приятное, Луи. Чтобы между нами воцарилась любовь.
Отыскав носовой платок, я вытерла им лицо и набросила домашнее платье поверх своего чудесного пеньюара.
Луи забрался обратно в постель. Я легла рядом с ним, совершенно не представляя, как вести себя дальше. Итак, я все испортила, попытавшись соблазнить его? Я завоевала его доверие, неужели теперь я его лишилась?
Так мы и лежали молча. Мне казалось, что минул уже не один час. Но заснуть я не могла. Интересно, спит Людовик или нет? Он не храпел, поэтому я решила, что и он не смыкает глаз.
Огоньки свечей начали мерцать, а потом и вовсе погасли. В полумраке я почувствовала, как рядом пошевелился Луи. Он сел в постели, облокотившись спиной о подушки.
До меня доносилось его дыхание.
– Вы не спите?
– Нет.
Я почувствовала его большую руку на своем плече. Это был дружеский и даже любящий жест, на который он иногда отваживался. После долгого молчания он заговорил:
– Понимаете, это должен был быть не я. Предполагалось, что это будет мой отец. Именно он и должен был стать наследником престола.
Я знала, что он имеет в виду, потому как аббат Вермон рассказал мне родословную Бурбонов. У короля Людовика XV был сын, который умер молодым, вследствие чего его старший сын, то есть мой супруг, стал следующим прямым наследником короны.
– Но он умер. Мне остался в память о нем лишь старый черный плащ, тот самый, который был на мне, когда я отправился в лес. Он никогда не готовил меня к тому, что мне придется занять его место. Понимаете, он не рассчитывал умереть так рано.
– Да, я понимаю.
– Я не могу сделать того, чего они все хотят от меня.
– Вы можете… то есть мы сможем вместе. Я помогу вам.
– Не всякий способен быть королем.
Я тоже села в постели и взглянула на своего супруга, погруженного в мрачные раздумья.
– В таком случае, вы можете отречься от престола. По-моему, такое уже бывало раньше.
Луи презрительно фыркнул.
– Никто не позволит мне сделать этого. Мой дед, Шуазель, все они… Они скорее предпочтут, чтобы я умер.
– Мы можем убежать в Америку. Загримироваться, переодеться. Вы можете надеть мундир лейтенанта-артиллериста, а я буду изображать вашу прачку.
Он захохотал.
– Генерал Лафайет набирает добровольцев в свою армию.
– Но если вы отправитесь в Америку, то не сможете закончить свой каталог растений и насекомых.
– Я хочу остаться здесь, – решительно заявил Луи. – Я всего лишь не желаю быть королем.
– Может быть, это случится еще не скоро, – заметила я.
– Мой дед стареет. Буажильбер говорит, что долго он не протянет.
Я решила задать ему вопрос, который в данную минуту занимал меня более всего.
– Луи, я вам не нравлюсь?
Он смущенно отвернулся.
– Нравитесь, – прошептал он едва слышным голосом.
– Тогда почему…
– Я просто не могу. Не спрашивайте, почему. Просто не могу.
Страдание, прозвучавшее в его голосе, заставило меня умолкнуть. Спустя некоторое время я призналась:
– Я вовсе не намеревалась шокировать вас нынче ночью. Я всего лишь хотела соблазнить вас.
– Я знаю.
И мы заснули, свернувшись клубочком, подобно маленьким детям или щенкам, и рука его покоилась у меня на плече. Вскоре я услышала, как его неровное, тяжелое дыхание сменилось храпом. Я начинаю привыкать к этим звукам.
27 августа 1770 года.
Много месяцев я не решалась написать ни слова об Эрике и о своих чувствах к нему. Но теперь, когда я храню этот дневник под замком, ключ от которого постоянно ношу с собой, я намерена рискнуть и изложить на бумаге все, что случилось за это время.
Я часто видела Эрика с тех пор, как мы приехали во Францию, но ни разу нам не удалось остаться наедине. Меня постоянно сопровождает кто-нибудь: или моя официальная надсмотрщица графиня де Нуайе, или одна из теток моего супруга, или же кто-то еще, кого подсылают шпионить за мной Шуазель или Мерси. И получается так, что даже когда я захожу в конюшню или отправляюсь кататься верхом на Лизандре в сопровождении Эрика и еще кого-нибудь, то каждое наше слово ловят чужие уши.
Он разговаривает со мной с подобающим уважением, а я принимаю его слова и его уход за моей лошадкой так, как должно, как и следует дофине обращаться с простым грумом. Но когда наши глаза встречаются, мы читаем в них невысказанное тепло наших сердец и обмениваемся тайными посланиями.
Я уверена, что и Эрик знает о том, что мы с Луи еще не стали супругами в полном смысле слова, поскольку при дворе об этом известно всем и каждому. Иногда мне кажется, что я подмечаю искорки жалости в его взгляде, но я не уверена. Он тщательно скрывает свои чувства. Он ведет себя со мной вежливо и почтительно. И только.
Вчера я каталась верхом, и на этот раз меня сопровождали Иоланда де Полиньяк и Эрик. Собственно, нас было много, целая кавалькада, включая двух братьев Луи с их грумами, но мы с Иоландой устроили скачки наперегонки и потому немного вырвались вперед. Лизандра споткнулась, и я упала на землю. В мгновение ока Эрик спешился и опустился рядом со мной на колени. Я заверила его, что со мной все в порядке, и, помогая мне подняться на ноги, он прошептал:
– Ваше высочество, мне необходимо поговорить с вами.
– Конечно, Эрик. Приходи ко мне на утренний прием, я прикажу мажордому пропустить тебя.
– Я хочу сказать, мне необходимо поговорить с вами наедине. На утреннем приеме будет много людей.
На мгновение я задумалась.
– Завтра после мессы я собираюсь исповедаться. Когда я выйду из исповедальни, мы сможем поговорить.
Сегодня после мессы я исповедалась и, выйдя из бокового придела, где располагается исповедальня, в полумраке вестибюля сразу же разглядела Эрика. Он выглядел смущенным и растерянным.
Эрик подошел ко мне, поклонился и пробормотал:
– Ваше королевское высочество, я должен жениться. Отец заставляет меня жениться на француженке, а старший конюший обещает, что после этого сделает меня своим помощником. И даже предоставит жилье для меня и моей жены.
Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать то, что я только что услышала. Красавец Эрик, который любил и хотел меня, женится на ком-то еще! Другой женщине достанется его страсть и его пылкость. И я завидовала этой женщине, кем бы она ни была.
Впрочем, я тут же постаралась взять себя в руки.
– Если ты действительно этого хочешь, Эрик, то я очень рада за тебя – и твою будущую супругу, естественно.
– Я хочу совсем другого, – вырвалось у него, и я увидела в его глазах подлинное страдание. – Но никогда не получу того, чего хочу, и вам это известно лучше, чем кому бы то ни было.
Я отвернулась, потому что мне не хотелось, чтобы Эрик увидел в моих глазах слезы. Я заметила, что к нам приближается мадам де Нуайе. Меня ничуть не беспокоило то, что она может услышать наш разговор, ведь мы говорили по-немецки. Но я не хотела, чтобы она подумала, будто я фамильярничаю со слугой. Она уже несколько раз упрекала меня за такое поведение.
– Что же, в таком случае ни один из нас не получит того, чего хочет, – прошептала я и сжала руку Эрика, повернувшись боком так, чтобы графиня не смогла заметить этот жест.
– Умоляю вас, поймите меня, ваше королевское высочество. Она… словом, мы ждем ребенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44