Он отсчитал деньги в ладонь боцмана.
Дэниелс плюнул на деньги и улыбнулся. Боцман знал, что торговые суда редко плывут в Дублин, не припрятав какой-нибудь контрабанды. Ему остается только подождать. Под покровом темноты все бочонки выглядят одинаково.
Шон и Эмерелд бродили, взявшись за руки, по парку развлечений Воксхолл. Дорожки среди деревьев, освещенные китайскими фонариками, были созданы для того, чтобы навевать романтическое настроение на его лондонских завсегдатаев, измученных жизнью. Аллеи пролегали мимо цветочных клумб, статуй и фонтанов, приводя к различным аттракционам — музыке, танцам и кукольным театрам.
Они остановились посмотреть на Панча и Джуди, их рассмешила классическая схватка мужчины и женщины. Эмерелд закричала в унисон с Джуди:
— Замужество — это освященное законом рабовладение, институт рабства!
Другие женщины из толпы присоединились к ним, выражая неудовольствие и неодобрение всякий раз, как Панч открывал рот.
Шон, смеясь, вытащил Эмерелд из толпы.
— Тебе нравится провоцировать беспорядки. Мне следовало отвести тебя на поединок боксеров-профессионалов.
— Ух, мне не нравится смотреть, как мужчины пускают друг другу кровь.
— Это не всегда мужчины. У Фиттса на Оксфорд-роуд устраивают поединки женщин. Они держат по полкроны в каждом кулаке. Та, что роняет монету, проигрывает.
— Ты с этим миришься, — обвинила Шона Эмерелд.
— Я — нет. Лондонцы — самый странный народ на земле.
Его спутница засмеялась:
— Знаешь, я верю, что ты прав. Ты только посмотри на этих людей. Они здесь не для того, чтобы посмотреть Воксхолл, а чтобы Воксхолл полюбовался на них. Они важно выступают, словно актеры на сцене. На них не одежда, а костюмы. Престранные костюмы! Все женщины выглядят как проститутки, а мужчины напоминают шутов.
Шон прижал ее к себе:
— Это потому, что они и есть проститутки и шуты.
Когда они подошли к лоткам с закусками, граф настоял, чтобы Эмерелд попробовала все. Они отведали устриц, фасоль, паштеты, жареные каштаны, сливовый пирог и запили это элем и сидром.
В сумерках Эмерелд и Шон нашли потайную тропинку, ведущую в укромное местечко, но после двух поцелуев их уединение было нарушено другими влюбленными парочками, поэтому они направились к реке, чтобы полюбоваться фейерверком. Когда их утомила шумная толпа, баржа отвезла их вниз по реке, и они сошли на берег возле пристани Тауэра. Им осталось пройти совсем немного до того места, где стоял на якоре «Месяц».
Доки освещались слабо, что явно было сделано намеренно. Многие дела, невозможные при ярком дневном свете, проворачивались под покровом темноты. Усугубляя мрачную картину, с Темзы поднимался туман, поглощая корабли, пришвартованные у стенки дока, и размывая очертания судов, стоящих на якоре в гавани.
— Нам еще далеко идти? — забеспокоилась Эмерелд, крепко вцепившись в руку Шона.
Тот уверенно обнял ее, прижимая к себе:
— Не бойся. «Месяц» стоит возле «Индийца». — Ощущение покалывания снова появилось у него на шее. Он подавил его, чтобы не нервировать Эмерелд.
Они прошли уже половину сходней, когда вахтенный матрос заметил их и поднял фонарь, внимательно рассматривая.
— Добрый вечер, сэр, я скажу капитану Фитцжеральду, что вы на борту. Очень скоро начнется прилив.
Из тумана донесся жутковатый крик, а из дока прозвучал ответ.
— Скажи капитану, что, как только я устрою миледи, я присоединюсь к нему у руля. Лишняя пара глаз не помешает в такую ночь, как эта, — окликнул Шон одного из матросов.
— Слушаюсь, сэр.
Темный трап вел в трюм. Клочья тумана плавали в желтоватом свете ламп.
В рубке в темноте их поджидал боцман с «Цапли». Он просто поднялся на борт с бочонком пороха на плече, когда остальные матросы грузили в трюм бочки с контрабандным французским коньяком. Услышав приближающиеся шаги, он поднял пистолет на уровень груди.
Шон открыл дверь каюты. И тут же волосы у него на затылке встали дыбом, как перья на шее у петуха. Одной рукой он спрятал Эмерелд к себе за спину, а другой достал из-за пояса маленький смертоносный пистолет. И тут Шон растерялся, вспомнив, что зарядил пистолет и взвел курок, но из соображений безопасности не насыпал порох. Прежде чем О'Тул опустил оружие, гость чиркнул кремнем и поднес его к переносной лампе.
— Это чертовски здорово, что вы не стали стрелять, а то бы мы все отправились прямиком в ад, — раздался насмешливый голос с ирландским выговором.
— Дэнни? Дэнни Фитцжеральд? — Шон не видел его больше пяти лет. — Какого черта тебе тут нужно?
Дэнни похлопал ладонью бочонок пороха, стоявший на столе:
— Я здесь для того, чтобы взорвать «Месяц». Это оказалось чертовски легким делом. Ваша безопасность — ноль. А здесь здесь враги. Я знаю, я на них работаю.
— Отец говорил мне, что на каждом корабле Монтегью есть один Фитцжеральд.
Тот кивнул:
— Я боцман на «Цапле». Я служу под фамилией Дэниелс и регулярно докладываю обо всем братьям Мерфи.
— Благодарю тебя, Дэнни, за твою верность О'Тулам.
Парень пожал плечами:
— Шеймус хорошо мне платит.
— Капитану и команде здорово достанется за это.
— А чего еще ждать от этих чертовых Фитцжеральдов? — поинтересовался Дэнни с невинным видом.
Эмерелд пыталась понять, что же происходит:
— Мой отец заплатил вам, чтобы взорвать корабль Шона?
— Ваш муж.
— Джек? О Господи! Шон, он хочет убить тебя. — Ее затрясло.
Граф подмигнул ей:
— Я все гадаю почему?
— Это все из-за меня, — прошептала Эмерелд, не разделяя его веселья. Ее глаза наполнились слезами.
— Что ж, для этого нужен парень покрепче Джека Реймонда, моя красавица. — Он усадил ее и налил ей выпить. — Потягивай это тихонько. Я скоро вернусь.
Они услышали, как подняли якорную цепь.
— Начался прилив, — сказал Дэнни, направляясь к двери.
— Вы ничего не забыли? — окликнула мужчин Эмерелд.
— Прошу прощения. — Дэнни поднял бочонок с порохом на плечо. Когда они с Шоном пошли по ступенькам наверх, он сказал: — Я должен был взять эти деньги, пока меня не опередили. Многих из парней Монтегью можно купить.
— Мои деньги они взяли, — с иронией заметил Шон.
— Если Монтегью сделали одну попытку, они повторят ее еще раз, ближе к дому.
— Предупрежден, значит, вооружен, Дэнни, — ответил Шон, забирая бочонок у него с плеча. — Мистер Фитцжеральд! — рявкнул он, направляясь по палубе к капитану.
Руки Дэвида Фитцжеральда словно примерзли к рулевому колесу.
Глава 22
Как это часто бывает, ночной туман стал предвестником жары. На следующий день, когда «Месяц» проплывал мимо острова Уайт, ярко сияло солнце и над Ла-Маншем дул легкий западный бриз.
Шон наспех соорудил навес из парусины, чтобы Эмерелд могла проводить время, наблюдая, как матросы поднимают паруса и натягивают канаты. Потеряв дар речи, молодая женщина следила, как мужчины, и Шон в их числе, карабкаются вверх с ловкостью обезьян.
На борт судна доставили свежие припасы и воду, когда они достигли Корнуолла, где Шон и Эмерелд сошли на берег, тгобы он мог показать своей спутнице «Конец земли». Когда они стояли на скалах, О'Тул обнял Эмерелд за плечи и указал на сверкающую гладь воды:
— Говорят, что здесь начинались плодородные земли, поглощенные морем в одиннадцатом веке. Они простирались до встровов Силли, на двадцать восемь миль вон в том направлении. Некоторые люди считают, что с того места, где мы сейчас стоим, виден затонувший город.
— О да, легендарная Земля Женщин! Когда я была маленькой, мама мне все рассказала об этом. Купола, башни, зубчатые стены затонувшего города иногда встают из моря.
— А ты веришь в мифы и легенды, Эмерелд?
— Конечно! — с жаром ответила та. — А ты нет?
Шон посмотрел на море, его глаза отливали серебром в свете солнца. Он покачал головой:
— Когда-то я верил. Держись за воспоминания детства и детские мечты, Эмерелд. Не позволяй им исчезнуть, как испарились мои.
Это задумчивое, меланхолическое настроение не оставляло его весь следующий день, пока О'Тул показывал Эмерелд памятные места на побережье Уэльса, рассказывая связанные с ними захватывающие легенды. Потом Шон научил ее предсказывать погоду, наблюдая за нависшими над морем горами.
— Если их вершины покрывает дымка, ищи себе укрытие, но если можно разглядеть самые высокие пики, значит, будет знойно, как последние пару дней.
Он показывал ей разных морских птиц, называя их. Очень скоро Эмерелд смогла отличить чистиков и буревестников от чаек и олуш-глупышей. На третий день она встала рядом с ним у руля, когда Шон отпустил отдыхать Дэвида Фитцжеральда. Они шли из пролива Святого Георга в Ирландское море.
По его настоянию Эмерелд взялась за штурвал, чувствуя себя очень смелой, хотя и понимала, что его мощные руки готовы исправить любую ее ошибку.
— Угадай, куда мы направляемся? — промурлыкал О'Тул, и его пальцы накрыли ее.
Эмерелд оглянулась на него через плечо и заметила насмешливый огонек в его глазах. Она догадалась, что задумчивость Шона исчезла, и ее сердце возбужденно забилось.
— Подскажи мне.
О'Тул улыбнулся ей:
— Мне лучше самому взяться теперь за штурвал. Минэй-Стрейт немного узковат.
— Англси! — радостно выдохнула Эмерелд.
— У тебя прекрасные воспоминания об этом острове. Я хочу, чтобы к тем воспоминаниям прибавились сегодня новые. Незабываемые. Воспоминания дороги. Я хочу, чтобы мы с тобой вспоминали потом об этих часах как о самых счастливых в жизни.
Они оставили команду плавать в теплой бирюзовой воде и рука в руке направились к хрустальной пещере. Они молча разделись у входа, так как оба понимали, что священный ритуал следует совершить обнаженными. Все их мысли и чувства были направлены друг на друга.
Эмерелд и Шон в восхищении прошли по сверкающему лабиринту, стены которого были инкрустированы кристаллами, похожими на бриллианты. Для них эта пещера с высокими сводами навсегда останется волшебным местом. Ее водоем светился мириадами танцующих радуг. Они благоговейно коснулись сверкающих стен, и пальцы их ног ступили в прозрачную воду цвета джина.
Шон видел красоту Эмерелд в переливчатом сиянии света и тени. Его стальные глаза подсказали ей, какой привлекательной он ее находит.
А Эмерелд, глядя на смуглую мощную стать Шона, потеряла голову от его близости. Он научил ее чувствовать, ценить красоту красок и звуков, наслаждаться каждым мгновением, отделяя его от прошлого и будущего.
Шон подал ей руку, и они вместе бросились в воду, окунувшись в волшебное царство. Эмерелд ощутила, как напряглось ее тело, как забурлила кровь от радости, как возбуждение охватило ее, как сердце переполнилось любовью. Они здесь, вместе, это настоящее совершенство… совершенное настоящее.
Охваченные восторгом, они плавали и плескались. Эмерелд вскарабкалась на спину Шону, ее руки обвили его за шею, и он глубоко нырнул, изображая дельфина для своей Ундины. Под водой они играли и целовались, чувствуя, что окружающий мир исчез, оставив их в покое в этом рае для двоих. Они не боялись воды, их игра была бурной и опасной, достигая вершин радости и свободы, пока наконец Эмерелд не бросилась, забыв обо всем, в объятия Шона.
Он поднял ее на край бассейна и сам устроился рядом. Когда он крепко обнял ее, Эмерелд почувствовала такой сильный прилив доверия и любви, что прошептала:
— Только ты можешь так крепко обнимать меня, а я все равно чувствую себя свободной.
С общего молчаливого согласия они нашли свою одежду там, где оставили, и вышли из бриллиантовой пещеры на горячее солнце. Коралловый песок манил к себе, и они не в силах были противостоять этому языческому искушению. Эмерелд легла на спину и блаженно раскинула руки и ноги, позволяя жару песка проникнуть в ее тело.
Она закрыла глаза и ощутила, что никогда не будет чувствовать себя счастливее, чем в этот миг. Шон Фитцжеральд О'Тул стал для нее ее вселенной. Она не могла себе представить, что не знает его, не видит гибкие движения его тела, не слышит, как его низкий голос шепотом произносит ее имя. Без него она чувствовала себя потерянной, он давал ей ощущение завершенности. Никаких сомнений — такая любовь продлится вечно.
Эмерелд лежала на сахарно-белом песке в лучах солнечного света, под мягким морским бризом, играющим ее темными кудрями. Восхитительное чувство предвкушения поднималось в ней, ее переполняли радость, ожидание счастья, потому что она знала — скоро, очень скоро он займется с ней любовью.
Она не открывала глаз, пока не ощутила трепетание, словно бабочка крылом прикоснулась к краешку ее губ. Эмерелд улыбнулась про себя и медленно подняла ресницы. Он стоял на коленях, пристально глядя на нее, в его темных стальных глазах плясали веселые искорки. Не опуская глаз, она медленно встала на колени рядом с ним.
Им не требовались слова, им хотелось только прикасаться друг к другу, и это желание было сродни голоду. В едином порыве их пальцы сомкнулись, побежали по щеке, по горлу, по плечу. Ладонь Эмерелд коснулась его сердца, и она ощутила его биение под своими пальцами.
Он был великолепным мужчиной. Он был ее ирландским принцем.
Шон наклонился, собираясь поцеловать ее, и, когда был уже совсем близко, Эмерелд прошептала его имя, стремясь к нему всей душой:
— Шон, Шон.
Его губы прижались к ее шее, чтобы не мешать ей произносить его имя.
— Твоя кожа, как горячий шелк. Мне нравится прикасаться к тебе и целовать тебя, когда ты нагрета солнцем. — Кончики его пальцев пробежали по ложбинке между ее грудями, спустились вниз к талии и нырнули между ног, чтобы прикоснуться к спрятанной там жемчужине. Шон поднес палец к ее губам. — Попробуй, — шепнул он.
Она лизнула, пробуя себя на вкус, и стала следить затуманившимися глазами, как он слизывает ее сок со своих пальцев. Все, что он делал, всегда заставляло ее почувствовать себя дикой и распутной.
Шон уложил ее на песок, прогретый солнцем, и ее длинные локоны рассыпались темным ореолом вокруг личика в форме сердечка. Его глаза почернели от страсти. Он так хотел обладать ею, что это превращалось в наваждение. Шон говорил себе, что все оттого, что их время течет, как песок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50