– Кровь. Она сберегла рыболовные крючки. Много крови в доме с... белыми занавесками.– Кровь?Монахини говорили, что с ним случилось что-то ужасное. Наверное, сейчас он пытался это вспомнить.– Кровь в доме? Чей это был дом, твой?– Он скакал стоя... Хайме умер... Самая грозная... Боятся все.Сафиро замерла.– Кого, Сойер Донован? – наконец прошептала она. – Кого все боятся?Она в ужасе ждала ответа.Сойер открыл глаза. «Сапфиры, – подумал он. – Ее глаза горят, как огненные сапфиры».– Банду, – пробормотал он, – банду Кинтана.Как будто острый кинжал вонзился в сердце Сафиро.Сойер знает, кто они такие! Теперь есть только один выход. Санта-Мария! Его надо убить! Глава 3 – Лихорадка прошла, Chiquita , – объявила Тья, – когда он проснется, мы сможем с ним поговорить. Он еще слаб, но бредить больше не будет.Сафиро смотрела, как Сойер ворочается на кровати. Его лицо, плечи и грудь блестели от пота. Он был таким мокрым, как будто только что вылез из реки.Человек только начал выздоравливать, а она должна лишить его жизни...«Но когда, когда это сделать?» – в сотый раз спрашивала себя Сафиро. Решение убить Сойера появилось у нее четыре дня назад. Но в первый день она была занята – снова пыталась построить курятник. Разве можно браться за убийство, когда не все сделано по хозяйству? А курятник до сих пор стоял недостроенным. На другой день она ходила в монастырь. Надо было сообщить монахиням о злополучной встрече Сойера с Марипосой, а заодно опять одолжить у них револьвер Рудольфе. Разумеется, она не стала говорить набожным сестрам, зачем ей понадобилось оружие. Те ее не поняли бы.Вернувшись в Ла-Эскондиду, девушка закрутилась с домашними делами и так устала, что ей было уже не до убийства.Вчера было воскресенье. Сафиро не хотела даже думать о том, чтобы отнять у человека жизнь в святой день. А сегодня... сегодня она никак не могла выбрать момент, чтобы убить Сойера. Тья с самого утра не уходила из его спальни. Эта милая женщина считала его своим сыном, и было бы слишком жестоко убивать его у нее на глазах.Еще один вопрос не давал покоя девушке: каким способом совершить убийство? Об этом стоило хорошенько подумать.Да, у нее есть револьвер, но, может быть, умирать от пули очень больно? А девушка не хотела причинять Сойеру страдания.– Ну что ж, теперь он пойдет на поправку, а я могу поспать. – Тья зевнула.Она столкнула на пол Джинджибер, но курица возмущенно закудахтала и вновь взлетела на постель. Тья оставила наседку в покое.– Сафиро, посиди с Франсиско, последи, чтобы он спал спокойно, хорошо?«Какой сон может быть спокойней смертного?» – подумала Сафиро.– Не волнуйся, Тья. Он у меня будет спать долго, очень долго. Иди отдыхай.Когда она ушла, Сафиро стала ходить по комнате из угла в угол. Каждый раз, когда она думала о предстоящем убийстве, сердце ее замирало. Наконец она остановилась у окна и взглянула на вершины Сьерра-Мадре.– Прости меня, дедушка, – прошептала она, – я знаю, что ты никогда никого не убивал. Так же как Макловио, Лоренсо, Педро и мой отец. Но у вас всегда был другой выход, и можно было обойтись без кровопролития. А у меня такого выхода нет. Я должна убить этого человека, чтобы спасти наших людей.Девушка вышла из комнаты, но быстро вернулась и разложила на полу перед кроватью Сойера ряд предметов, потом заперла дверь на замок. Слезы навернулись ей на глаза.Санта-Мария, она должна убить человека! Молодого, здорового и невероятно красивого мужчину, который мог бы еще жить и жить!Этот день, это прекрасное солнечное утро станет для него последним!Сафиро шмыгнула носом, вытерла кулаком глаза. Нельзя раскисать, сказала она себе. Чтобы отправить Сойера к праотцам, нужно набраться мужества.– Эта курица снесла яйцо на моей постели. Сафиро вздрогнула и обернулась.– Как ты меня напугал!Сойер так внимательно смотрел на девушку, что та забеспокоилась: вдруг он слышал ее разговор с дедом?– Ты давно проснулся?Сойер попытался пожать плечами, но не смог – рана на плече была еще очень болезненной. Однако чувствовал он себя намного лучше. И очень хотелось есть.– Наверное, я проснулся только что, услышав, как ты всхлипываешь. Я не хотел тебя напугать. Прости.Его извинение еще больше расстроило девушку. «Монахини правы, он очень мил, – печально подумала она. – Если бы он был грубым и жестоким, убивать его было бы значительно легче».– Ты та девушка из монастыря. Почему ты плакала?– Это не твое дело, Сойер. И не надо этих вежливых разговоров!Услышав резкий тон девушки, молодой человек нахмурился.– Ты не хочешь, чтобы я был с тобой вежлив?– Не хочу.– Хорошо. Выматывайся из моей комнаты, женщина, и рыдай где-нибудь в другом месте. Да забери с моей постели эту чертову курицу!Она удивленно вытаращила глаза.– Что?– Ты сама просила меня оставить вежливые разговоры. Что ж, в моем состоянии грубить чертовски проще, чем разговаривать вежливо.– Ты в моем доме. Как ты смеешь мне грубить? – Девушка сердито топнула. – Или у тебя кастрюля остыла?– Кастрюля?– Или котелок? – Сафиро растерялась. Как же там говорится? – В общем, ты плохо соображаешь.Наконец Сойер понял:– У меня котелок не варит?– Ну да, я так и сказала. И не вздумай мне грубить в моем доме!– Но ты же не хочешь, чтобы я был вежлив. И вообще я не просил тебя тащить меня сюда, ясно? Последнее, что я помню, – на меня напала пума. Значит, ты сама решила принести меня в свой дом и...– Если бы ты не погнался за мной от монастыря, ничего бы не случи...– Я думал, что ты украла...– Но я ничего не крала...– Откуда я знал?– Basta! Молчи! Не хочу тебя слушать! – крикнула Сафиро.Сойер замолчал, но не потому, что испугался. Просто ему хотелось спокойно рассмотреть девушку.Она стояла посреди комнаты, уперев руки в бока и раскачиваясь на пятках. Черные как смоль волосы падали блестящими волнами до пояса. Под блузкой была видна красивая грудь.– Ты смотришь на мою грудь.Услышав столь откровенный комментарий, Сойер невольно улыбнулся.– Прости.– Ты не виноват. Это природа. Асукар говорит, что мужчинам нравится смотреть на женскую грудь. Еще они любят ее трогать и целовать. Я знаю все о любовной близости.– Да?Разговор становился неприличным, но, как видно, девушку это не смущало.– А что еще ты знаешь? – с интересом спросил Сойер.– Все, что слышала от Асукар.– Понятно. И кто же этот знаток любовной близости? Твой жених? Муж?Сафиро удивленно вскинула брови.– Асукар – это женщина. Очень опытная женщина. Ее имя по-испански означает «сахар». Вряд ли во всем свете сыщется еще хоть один человек, кто знал бы о любовной близости столько, сколько она. Но чтобы рассказать тебе все, что она мне говорила, потребуется слишком много времени.«Если эта Асукар, при всей ее опытности, так же красива, как эта черноволосая девушка, я был бы не прочь с ней познакомиться», – подумал Сойер.– Мне еще долго валяться в этой постели. Может, расскажешь хоть немножко?– Ты ошибаешься. Тебе осталось валяться в этой постели совсем недолго, – возразила Сафиро.«Скоро ты будешь в могиле», – мысленно добавила она.Надо ему сказать. Он вправе знать, что его ждет. Девушка расправила плечи. Только бы он не заметил, как дрожат у нее коленки!– Ты сейчас умрешь, – торжественно объявила она. Сойер опять улыбнулся:– Конечно, я неважно себя чувствую, но умирать пока не собираюсь.– Значит, соберешься.Сделав вид, что что-то попало ей в глаз, она быстро смахнула слезинку.Санта-Мария, надо держать себя в руках! Кроме нее, больше некому защитить стариков. В конце концов, кто важнее – этот незнакомец Сойер Донован, который не сделал ей ничего хорошего, или ее люди, которые заботились о ней с младенчества – с тех самых пор, когда ее подкинули банде?– Ты умрешь, Сойер Донован. Мне очень жаль, но ты должен умереть.Сойер оторопел:– Если ты хотела, чтобы я умер, зачем тогда принесла меня сюда и зашила мне раны? Разве не проще было оставить меня на скале, на съедение пуме...– Я не зашивала тебе раны. Это сделала Тья. «Наверное, Тья – это та полная женщина, которая называла меня сыном», – догадался Сойер.– Может, и она. Но ты ей помогала.– Это было раньше, а теперь все изменилось. Теперь твоя жизнь не стоит и выеденной груши, потому что...– Груши? – озадаченно протянул Сойер. Кажется, он и раньше слышал от нее про какие-то груши. – Скажи, пожалуйста, при чем здесь груши? Я помню, пару дней назад ты про них уже говорила... Кидай груши или что-то в этом роде...– Ну да, именно так я и сказала. Кидать груши – это значит говорить то, что спрятано на душе.– Метать бобы. Бобы!– Какая разница – бобы, груши... да хоть редиску! Плоды они и есть плоды...– А сейчас ты сказала про выеденную грушу. Наверное, ты имела в виду выеденное яйцо. Моя жизнь не стоит и выеденного яйца.– Смысл один и тот же.– Может быть, но так не говорят. Сафиро рассердилась:– Ты что, смеешься надо мной? Скалишь зубы?– Нет, я не зубоскалю. А кстати, кто ты вообще?– Кот умер от любопытства.– Любопытство сгубило кота. Девушка кивнула.– А чей это был кот? – спросила она. – Что?– Чей кот?– Ничей. Просто такая поговорка.«Странно, – подумала Сафиро, – придумали поговорку про какого-то несуществующего кота!» Но сейчас ей было некогда разгадывать словесные загадки.У нее были дела поважнее – пришло время убить Сойера. Вытерев о юбку вспотевшие ладони, она подошла к кровати и показала на разложенные на полу предметы.Сойер посмотрел вниз и увидел кинжал, длинный кусок веревки, ведро с водой и револьвер.– Выбирай себе смерть, Сойер Донован! Я могу застрелить тебя, заколоть, повесить или утопить. Еще... – добавила она, вытягивая у него из-под головы подушку, – я могу тебя задушить. Твоя смерть, тебе и выбирать.Сойер ошарашено смотрел на девушку.– Ты... ты хочешь меня убить? За что?– За то, что ты знаешь, кто мы такие.Сафиро представила, как Сойер показывает Луису дорогу в Ла-Эскондиду, и сердце ее сжалось от ужаса. А если он выдаст властям ее стариков и их посадят в тюрьму? Нет, этого допустить нельзя!Она подняла длинный ржавый кинжал.Сойер смотрел на кинжал и прикидывал, сумеет ли остановить девушку, если она сейчас бросится на него. Надо же, такая красавица – и сумасшедшая! Все это может плохо кончиться...– Послушай, – начал он, переводя взгляд с Сафиро на ржавый клинок, – я не знаю, кто вы такие, так что...– Не пытайся обвести меня вокруг носа. – Сафиро провела пальцем по лезвию. – Ты знаешь, кто мы такие, потому что Макловио открыл сумку, и кот выпрыгнул.– Макловио?– Опять хитришь! Ты говорил с Макловио несколько дней назад, а потом назвал в бреду нашу банду. Просто тебе не хочется умирать, вот ты и цепляешься за прутик. Ты знаешь, что мы – банда Кинтана. И поэтому ты умрешь.– Кто вы?– Банда Кинтана!– Я не знаю никакой банды Кинтана.Сафиро молча разглядывала лежавшего перед ней мужчину.Тья недавно вымыла ему голову, и длинные густые волосы блестели, подобно золоту. Девушке хотелось дотронуться до этих волос.Она перевела взгляд на его необычные глаза – золотистые, с коричневыми крапинками.Сафиро чувствовала, что эти глаза способны подчинить себе женщину. Ее захлестнуло странное волнение.– Ты самый красивый мужчина из всех, кого я видела за последние десять лет, – тихо сказала она, – и знаешь... мне не хочется тебя убивать. Но жить... это не значит спать на розах, и я понимаю: если убежали два зайца, то их не поймаешь.Сойер пристально смотрел Сафиро в глаза.– Я пытаюсь обвести тебя вокруг пальца, кто-то выпустил кота из мешка, я хватаюсь за соломинку, жизнь – не ложе из роз, и за двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь.– Именно это я и...– Нет, ты сказала совсем не это.– Тебе осталось жить всего несколько минут, Сойер Донован, а ты тратишь время на пустые споры. Как видно, у тебя никого нет дома.– Это у тебя не все дома, женщина! О Господи...– Правильно, помолись. Поговори с Богом перед смертью, а потом скажешь мне, как ты хочешь умереть.Сойер слышал, как дрожит ее голос, и понимал, что мысль об убийстве пугает девушку. Что-то надо делать!– Пожалуйста, – он взял Сафиро за руку, – не убивай меня!Ей так хотелось погладить его пальцы, но, разумеется, она не стала этого делать: нельзя ласкать свою жертву!– Не надо меня просить. Мне и без того тяжело. – Девушка выдернула руку.– Тебе тяжело? А мне каково?– Тебе и должно быть тяжело, ведь ты приговорен к смерти.В другой раз такое объяснение позабавило бы Сойера, но сейчас он старался не терять бдительности. Эта девушка явно была сумасшедшей, а сумасшедшие непредсказуемы.Как же все-таки отговорить ее от убийства?– Я хочу, чтобы ты меня четвертовала, – заявил он.– Четвертовала? – Она сдвинула брови. – А это тебя убьет?– Еще бы! Я буду мертв, как ржавая болванка.– Как что?«Объяснять бесполезно, – подумал Сойер. – Все равно она не запомнит».– Не важно. Просто четвертуй меня, и покончим с этим.Девушка кивнула:– Ладно. Только сначала скажи мне, как это делается.– Надо привязать меня за руки и за ноги к четырем лошадям. Лошади поскачут и разорвут меня на части.Сафиро задумалась.– Но где я возьму четырех лошадей? У нас есть только Корахе и Райо, один конь и один осел. Корахе дикий, он не подпустит к себе даже муху, а Райо ушиб копыто. И потом, мне кажется, четвертование – это очень болезненная смерть. А я не хочу, чтобы ты страдал. Я только хочу, чтобы ты умер.Большей глупости Сойер в жизни не слышал. Он опять оглядел разложенные на полу орудия смерти и заметил револьвер.– Револьверный выстрел очень громкий. От него можно оглохнуть.Сафиро взглянула на револьвер Рудольфе.– Ты будешь мертв и не успеешь понять, что оглох, – сказала она, – к тому же выстрел звучит всего полсекунды.– Это слишком долго. Нет, я не хочу быть застреленным.Она отшвырнула револьвер ногой. Надо будет как можно скорее вернуть его сестре Кармелите.Сойер еще раз оглядел предлагаемый набор.– Я не люблю, когда что-то давит шею. Я даже верхнюю пуговицу на рубашке не застегиваю.– Но ты же носишь платок на шее.– Да, но никогда его туго не затягиваю.Сафиро поддела веревку мыском туфли и отбросила ее в угол.– Я и так исполосован до костей. Неужели ты думаешь, мне понравится быть зарезанным?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30