Что-то неизмеримо большее!
– Я не могу дать вам того ответа, которого вы от меня ждете, Филипп. И пока давайте останемся друзьями.
Он ощутил безумное желание заключить ее в объятия, прижаться губами к ее соблазнительному рту и сказать ей о любви, бушующей у него в груди, но рассудок восторжествовал над страстью.
– Мы поговорим об этом в другой раз, Доминик. Я уже давно осознал, что мы с вами созданы друг для друга. Придет день, и вы тоже это поймете.
Она не нашлась, что ответить. Филипп был не первый, кто предлагал ей руку и сердце. Остальным ей ничего не стоило отказать, но он – совсем другое дело. Пусть она не любила его, однако относилась к нему с большой теплотой.
– Пойдемте к гостям, Филипп. Боюсь, я непростительно пренебрегаю обязанностями хозяйки.
Он неохотно повел девушку в дом, где ему неизбежно предстояло делить ее с остальными.
– Доминик, я уверен, что Валькура задержало какое-нибудь пустячное происшествие – лошадь захромала или сломалась ось. Ничего такого, из-за чего стоило бы так тревожиться.
Доминик вошла в гостиную, изобразив на лице улыбку. Она потанцевала с несколькими кавалерами, с досадой думая про себя, что этот вечер, наверное, никогда не кончится. И когда к ней приблизился самый старый друг ее дедушки, Бертран Дюбо, она испытала прилив благодарности.
– Я вижу у тебя в глазах тревогу, малышка, – обратился к ней Бертран. – Может быть, поведаешь мне, что тебя беспокоит?
Вся ее семья очень дорожила дружбой с Бертраном. И Доминик всегда была с ним откровенна.
– Да. Я чувствую, что Валькур попал в беду.
– Не стоит беспокоиться, пока не узнаешь наверняка, есть ли для этого причина, – сказал он, пожав плечами.
– Вы могли бы узнать, где он? Ради меня?
– Если это успокоит твое сердечко, я попытаюсь. – Он поднес к губам ее руку и улыбнулся. – Передай моему старому другу, что его внучка созрела для замужества и что дедушке пора отправить ее из Гваделупы на поиски сильного и смелого мужчины, такого, который способен оценить женщину, подобную тебе. На этом острове нет достойного тебя мужчины.
Она одарила его благодарной улыбкой, понимая, что подобными речами он просто хочет отвлечь ее от тревожных мыслей о брате.
– Но всегда есть Филипп. И если я выйду за него замуж, мне даже не придется покидать остров.
Бертран нашел взглядом Филиппа, который с недовольным видом наблюдал за ним и Доминик.
– Филипп – жалкий олух, который думает только о своих желаниях и нуждах. Он не может оценить душу такой женщины, как ты. Ах, если бы у меня был сын, а не три дочери! Я бы женил его на тебе. Но увы, его нет.
Она улыбнулась и поцеловала его в щеку.
– Пожалуй, я бы согласилась, будь он похож на вас, только немного помоложе.
Бертран повел ее в конец комнаты и передал Филиппу, подмигнув и прошептав ей на ухо:
– Напыщенный болван, льстец и деревенщина.
– Мне не нравится ни сам мсье Дюбо, ни то влияние, которое он на вас оказывает, – раздраженно заметил Филипп, когда пожилой господин отошел.
– Я не разрешаю вам говорить о нем плохо, – сказала Доминик, желая держать Филиппа на расстоянии. – Бертран Дюбо мне все равно, что дядя. Не считая моих родных, я доверяю ему больше, чем кому бы то ни было.
И она направилась в другой конец гостиной, провожаемая хмурым взглядом Филиппа. «Почему она всегда ускользает от меня?» – с горечью подумал он.
Остаток вечера Доминик избегала Филиппа. Она видела, как он все время наблюдает за ней, и знала, что он дуется. Эту черту она особенно не одобряла в мужчинах, а у него Доминик замечала ее все чаще и чаще. Если бы она могла спросить у дедушки, что думает он о Филиппе! Но она не станет беспокоить больного старика своими проблемами.
Наконец, когда Доминик уже казалось, что еще одного танца ей просто не выдержать, гости начали расходиться. Филипп попрощался с ней чрезвычайно холодно, она ответила ему тем же.
Стоя у окна, Доминик наблюдала, как длинная вереница карет с зажженными факелами, достигнув поворота дороги, исчезает в густой чаще леса.
3
Едва держась на ногах, Доминик отдала слугам последние распоряжения, выполнив которые, все могли отправляться спать.
У нее было так неспокойно на душе, что сама она о сне и не думала. Она вышла на веранду и снова принялась напряженно вглядываться в ночь и прислушиваться, не едет ли брат. Потом она поднялась наверх проведать дедушку. Глаза его были закрыты. На столике рядом с изголовьем кровати горела одинокая свеча. Пьер, человек, который ухаживал за дедом, тихонько удалился, давая им возможность побыть вдвоем.
Полагая, что дедушка спит, Доминик нагнулась и поцеловала его в щеку.
– И тебе не спится, Доминик, – проговорил он, обратив на нее ясный взор, который свидетельствовал о том, что память на некоторое время вернулась к нему. Бывали моменты, когда дедушка узнавал ее, но чаще всего он принимал ее за свою жену, умершую много лет тому назад. Даже сейчас он перевел взгляд с внучки на портрет ее бабушки, где та была изображена невестой.
Сколько же часов, подумалось Доминик, он пролежал так, рассматривая знакомый портрет и вспоминая счастливые времена?
– Я как раз собираюсь ложиться, дедушка. Тебе что-нибудь нужно?
Жан-Луи Шарбоно взял внучку за руку и сжал ее в своих дрожащих пальцах.
– Не забывай, малышка, что я еще в состоянии сам о себе позаботиться. А где же твой брат? Наверное, вообразил, будто бы уже слишком взрослый, чтобы прийти и пожелать своему дедушке спокойной ночи.
– Разве ты забыл, дедушка? Валькур ведь уехал в город.
– Ах да. – Он провел рукой по лицу, словно пытаясь что-то вспомнить. – Знаешь, сегодня я лежал и думал о разном, и мне в голову приходили очень тревожные мысли. С тех пор как Бонапарт назначил генерала Ришпанса губернатором нашего острова, здесь стали исчезать люди. Много людей. И никто никогда больше о них не слышал.
Доминик была поражена тем, насколько ясен сегодня рассудок дедушки, а также тем, что он тоже, казалось, чувствовал грозящую Валькуру опасность.
– Что тебя тревожит? – спросила она, придвигая стул и садясь рядом с кроватью.
Он положил свою старческую, с искривленными пальцами руку на ее темные волосы.
– Многое. Я вспоминал прошлое. Если бы ты знала, как мне не хватает твоей бабушки.
Доминик вгляделась в дедушку, насколько позволяло тусклое освещение. Его облик сохранил былой аристократизм, но высокий и статный когда-то человек превратился теперь в слабого и болезненного старика. Бледное лицо обрамляла копна белых волос, а голубые глаза, в которых прежде светился острый ум, теперь потускнели, и блеск их погас.
Доминик обожала своего деда. Он подарил им с Валькуром чудесное, незабываемое детство. Он всегда позволял им свободно выражать свое мнение и с раннего возраста поощрял в обоих внуках желание думать самостоятельно.
Жан-Луи Шарбоно приехал на Гваделупу из Франции с молодой женой, которая родила ему сына, отца Доминик. Бабушка Доминик умерла задолго до ее рождения, но девочка выросла, постоянно слыша рассказы об этой волевой женщине, работавшей плечом к плечу с мужем и отвоевывавшей у джунглей плантацию Уиндворд.
Жан-Луи часто с гордостью отмечал, насколько Доминик похожа на свою красавицу бабушку. Похожа не только красотой, но также упорством и стойкостью.
Но семейство, обитавшее на плантации Уиндворд, ожидала беда – на них пало проклятие смерти. В 1790 году во время эпидемии желтой лихорадки, свирепствовавшей на острове, умерла мать Доминик. Затем, три года спустя, от шальной пули на охоте погиб ее отец. Он оставил Доминик и Валькура на дедушку, успев перед смертью пожелать, чтобы он воспитал их в семейных традициях и привил им свои представления о жизни. Главным среди них дед считал то, что люди и отношения между ними гораздо важнее материальных благ.
Доминик нежно поцеловала шершавую руку деда, чувствуя, как сердце ее переполняется любовью. Как жаль, если ему придется лишиться дома из-за своей щедрости, благодаря которой стольким людям удалось избежать гильотины во Франции.
Доминик с братом тщательно скрывали от дедушки, что плантация больше не приносила дохода. Каждый день им приходилось выдерживать схватки с кредиторами, чтобы те не отняли у них дом.
В отличие от многих других плантаторов, Жан-Луи Шарбоно не одобрял рабства, поэтому у него никогда не было ни одного раба. Люди, нанимавшиеся к ним на работу, никогда не могли жаловаться на плохое обращение, и им платили жалованье, даже когда самим членам семьи Шарбоно не хватало денег.
Тяжело вздохнув, Доминик встала и направилась к окну. Она откинула шторы и опять устремила взгляд на дорогу. Ветер тут же подхватил и спутал ее волосы. На острове, наконец, задули пассаты, принеся измученным жителям долгожданную прохладу после трех месяцев нескончаемой жары.
– У тебя был длинный день, дедушка. Я пойду к себе, а ты сможешь отдохнуть. – Она наклонилась и коснулась губами его лба. – Спи спокойно. Мне не хотелось бы, чтобы ты переутомился.
Жан-Луи ласково похлопал ее по руке.
– Ты оберегаешь мое здоровье, как дикая кошка своих котят. Но я должен сказать тебе кое-что. Сегодня вечером, пока я ждал, когда ты поднимешься сюда, на меня снизошло странное чувство смирения. Я вдруг ясно понял, что большая часть моей жизни уже прожита и впереди осталось совсем немного. Единственная моя забота – сохранить для тебя и твоего брата плантацию Уиндворд.
Доминик прижалась щекой к щеке деда, и он обнял внучку.
– Мы хотим только одного – чтобы ты скорее выздоровел, дедушка.
Он усмехнулся и мягко отстранил ее от себя.
– Когда тело становится дряхлым, рассудок тоже иногда мутится. Отчего это, Мари, как ты думаешь? – спросил он, и Доминик поняла, что он снова принимает ее за бабушку.
Она хотела бы рассказать ему о Валькуре и посоветовать, что ей делать, но дедушка закрыл глаза, и по его ровному дыханию она поняла, что он уснул.
– Милый дедушка, ты всегда будешь тем источником, из которого я черпаю свои силы, – прошептала она и на цыпочках вышла из спальни.
В доме все затихло, слуги разошлись по своим комнатам. Доминик бесшумно двигалась по натертому до блеска полу. Подняв повыше свечу, она направилась к себе в спальню, но вдруг остановилась – кто-то негромко постучал в дверь, ведущую в сад. Через минуту стук повторился. Доминик подумала, что скорее всего это одна из охотничьих собак Валькура убежала с псарни и просится в дом.
Девушка подошла к двери и распахнула ее настежь, но на пороге никого не было. Она уже собиралась закрыть дверь, но тут на глаза ей попался валявшийся на земле клочок бумаги.
Недоумевая, она подобрала его и обнаружила, что это записка. Поспешно вернувшись в дом, Доминик поднесла бумагу к свету. И прочла несколько нацарапанных на ней строчек:
Мадемуазель Шарбоно!
Вынужден таким способом известить Вас, что Ваш брат, мсье Валькур Шарбоно, арестован и содержится в форте. Полагаю, с вашей стороны будет разумно поспешить туда как можно скорее. Его жизнь подвергается серьезной опасности. Известно, что он дружески настроен по отношению к англичанам, и это обстоятельство будет использовано против него.
Подпись под запиской отсутствовала.
Доминик сотрясала такая дрожь, что ей пришлось сесть и прислонить голову к спинке кресла. Ее худшие опасения подтвердились – Валькур попал в беду, и в какую беду!
Первым ее побуждением было броситься к дедушке и спросить у него совета. Но нет, она должна поберечь его. Он ни в коем случае не должен знать, что его внук арестован.
Не мешкая ни минуты, она влетела в свою комнату и переоделась в серую амазонку. Потом помчалась на конюшню, где в такой поздний час не было ни души. Пока Доминик торопливо седлала своего коня, ее сердце замирало от тревоги.
Солнце уже начало золотить верхушки деревьев, когда Доминик выехала с плантации Уиндворд и во весь опор пустилась по дороге, ведущей в Бас-Тер. Мощный мерин скакал, побивая все рекорды скорости, взметая из-под копыт целые тучи пыли.
Доминик знала, почему арестовали Валькура. Слишком часто он во всеуслышание заявлял о своей ненависти к Наполеону Бонапарту. Вероятнее всего, его обвинят в измене или даже в шпионаже – а оба эти преступления карались смертью!
Она скакала мимо плантаций сахарного тростника, где повсюду виднелись новые отжимные прессы, которые Валькур построил для того, чтобы можно было перерабатывать тростник и торговать готовым сахаром. Валькур построил даже маленький винокуренный заводик, где полученный ром разливали в бутылки с этикетками с именем Шарбоно. Они надеялись со временем экспортировать этот ром, но пока удача им так и не улыбнулась.
Доминик не терпелось поскорее добраться до Бас-Тера, и она то и дело пришпоривала коня. Ее мысли крутились вокруг того, что она сделает, когда приедет в форт. Генералу Ришпансу, несомненно, придется держать ответ за свой поступок. Уж она напомнит ему, что на Гваделупе семья Шарбоно пользуется определенным влиянием. У них много друзей, и они наверняка помогут ей добиться освобождения Валькура.
Натянув поводья, Доминик придержала мерина, чтобы пересечь небольшой ручей, и ее взгляд упал на манговые деревья, растущие вдоль дороги. Вдалеке она заметила алые кроны других фруктовых деревьев. Она любила этот остров и никогда не покидала его, если не считать коротких морских прогулок на соседние острова. Но теперь, с приходом сюда наполеоновских войск, он уже не казался прежним райским уголком.
Когда Доминик наконец достигла окраин Бас-Тера, город уже начинал просыпаться. Она шагом поехала по узким улицам, которые вскоре заполнил городской люд. Навстречу ей двигались запряженные волами повозки, доверху груженные бананами и табаком. Женщины устанавливали на улицах прилавки, готовясь торговать фруктами и овощами, а их детишки тут же плели корзины из сухих банановых листьев.
Она подняла глаза и увидела впереди очертания форта, издалека напоминавшего какое-то темное дьявольское логово. Подъехав ближе, Доминик ощутила, как ее сердце сжалось от страха, но взяла себя в руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36