— Это скоро пройдет, — заверил он ее. — Просто посидите здесь и подождите немного, пока земля не перестанет раскачиваться у вас под ногами.
— Я никогда больше не покину Англию, — заявила Джоанна.
— Жаль, — пробормотал Паэн.
Она подняла голову, заслоняя глаза от тусклого солнечного света, пробивавшегося сквозь густой туман.
— Ваш желудок прямо-таки создан для морских путешествий, — добавил он. — Не пройдет и часа, как вам станет значительно лучше.
— И тем не менее я никогда больше не поднимусь на борт корабля, — ответила Джоанна. — И вам тоже не советую, потому что в первый день плавания мне показалось, что вы вот-вот отдадите концы.
— Ничего, я справился.
— Потому что я за вами ухаживала.
— А позже, когда вы промерзли до костей, Джоанна? Кто уберег вас от простуды?
Она вздохнула.
— В холодную погоду вы держались отлично. В более благоприятное время мы с вами смогли бы составить отличную пару.
Взгляд Паэна вдруг стал таким же пронзительным, как ветер, дувший с моря.
— Вы же говорили, что это плавание станет для вас последним! Как только вы доберетесь до дома, то никогда больше не покинете Уитби.
— Я не собираюсь покидать Англию, но мне придется время от времени наведываться в Йорк. Он улыбнулся:
— И вы готовы в одиночку проделывать весь путь до Йорка?
— И в Лондон тоже. Мой дядя слишком стар, чтобы добираться до Лондона самостоятельно.
— Понятно.
Паэн подобрал седельные сумки и направился к песчаной косе, чтобы понаблюдать за тем, как корабль тамплиеров входит в устье реки Ор. Затем отыскал сухое место в песке подальше от линии прибоя, вырыл неглубокую ямку и, положив туда свою кольчугу, аккуратно и бережно расправил ее, прикрыв сверху слоем сухого песка. Хорошенько утрамбовав поверхность ногами, он вынул из ямки кольчугу и окинул ее хмурым взглядом.
— Ржавчина от морской воды может в считанные дни испортить хорошую кольчугу, — проворчал он. — Мне бы следовало промаслить седельную сумку.
— А ваш меч?
Он вынул из ножен потускневший клинок и, осмотрев его, вложил обратно.
— Ни единого следа ржавчины. Я уже почистил его сегодня на рассвете.
Джоанна дрожала под порывами холодного ветра. Паэн перекинул кольчугу через плечо и подобрал седельные сумки.
— Пойдемте, — обратился он к ней. — Я не хочу, чтобы вы свалились с простудой.
* * *
Впервые за много дней пути они смогли насладиться горячей пищей — густой похлебкой из ячменя, рыбы и приправ, — сидя у очага в рыбацкой хижине. В деревне нельзя было купить лошадей, однако сын рыбака вызвался добраться вверх по реке до фермы, принадлежавшей одному свободному землевладельцу, который совсем недавно приобрел кобылу для своей прелестной молодой жены. Примерно через час, когда они, насытившись, задремали, вытянув ноги у очага, вернулся сын рыбака, ведя в поводу великолепную чалую кобылу. Спустя еще час кошелек Паэна стал легче на две золотых монеты, кобыла досталась им, и они узнали, что ближайшим местом, где путешественники могли за деньги найти себе пристанище, был женский монастырь, расположенный в пяти милях к западу от деревни, и что туда можно было добраться по широкой мощеной дороге, построенной в незапамятные времена, когда древние божества еще не покинули землю.
* * *
Монахини воспротивились тому, чтобы муж и жена провели ночь вместе под их крышей, и отправили Паэна спать на чердак амбара, расположенного у входа в обитель. Когда настала ночь, выяснилось, что теплая еда и сухая одежда, купленные у монахинь, не помогли унять дрожь, сотрясавшую Джоанну. Паэну пришлось еще раз переговорить с суровой на вид аббатисой и опустить в ящик для пожертвований два серебряных денье, чтобы выторговать себе право остаться в небольшой келье, которую монахини предоставили Джоанне.
— Я пришел, чтобы быть рядом с вами на тот случай, если ночью вы почувствуете себя плохо, — обратился он к ней.
— Вам лучше уйти.
— Аббатиса дала мне свое согласие. Джоанна вздохнула:
— В этом нет необходимости.
Паэн опустил седельные сумки на покрытый грубыми деревянными досками пол.
— Вряд ли я посмею даже прикоснуться к вам, Джоанна, когда аббатиса рыщет за дверью.
— Тем лучше, — пробормотала она.
Он уселся рядом с ней на койку и укрыл ее одеялом.
— Неужели я чем-нибудь вызвал ваш гнев? Почему вы меня отталкиваете?
Когда Джоанна снова заговорила, ее голос дрожал так, словно она по-прежнему находилась на корабле тамплиеров и холодный ветер с моря дул ей прямо в лицо.
— Нет, вы не сделали мне ничего плохого, — ответила она. — Просто вам будет гораздо лучше на чердаке. Эта койка жесткая и к тому же слишком узка для нас двоих.
— Вам нездоровится, — не отступал Паэн. — Пожалуй, я попрошу аббатису прислать к вам кого-нибудь из женщин. Джоанна покачала головой:
— Это скоро пройдет. Он поднялся с места.
— Со мной такое бывает, — добавила она. Паэн покачал головой.
— За все те ночи, что мы с вами провели под открытым небом, и за все наши дни на корабле я еще никогда не видел вас в таком состоянии.
Джоанна отвернулась от него и проговорила, обращаясь к стене:
— У меня обыкновенное женское недомогание. В такие дни меня поначалу всегда знобит. Надеюсь, теперь вы меня покинете?
— Вы хотите, чтобы я ушел?
— Да. — Она снова повернулась к нему и произнесла уже мягче:
— Всего несколько дней…
Всего несколько дней — и он уже не вправе будет к ней прикасаться, потому что ребенок, зачатый тогда, не родится раньше следующего лета, около времени первой жатвы, и ни один человек, способный сосчитать на пальцах до девяти, не примет этого ребенка за законного сына Ольтера Мальби.
Джоанна дотронулась до его руки.
— Пожалуйста, не сердитесь на меня. Но сейчас вам лучше оставить меня в покое.
Паэн оттащил седельные сумки в дальний угол.
— Я вернусь на рассвете, — пообещал он.
— Вы в самом деле на меня не сердитесь?
Он через силу улыбнулся.
— Нисколько. Не хотите выпить немного коньяка?
— Нет. Лучше возьмите его себе.
Паэн оставил свои вещи в келье, взяв с собой только меч. Пересекая двор обители, он обнаружил в слабом свете факелов, что пошел мелкий моросящий дождь со снегом. Снегопады в этом году обещали начаться раньше обычного. Улегшись на соломенный тюфяк и натянув на себя вместо одеяла пустой мешок из-под шерсти, Паэн попросил Бога о том, чтобы тот помог ему поскорее раздобыть вторую лошадь. Им нельзя было терять время, если они хотели добраться до Уитби раньше, чем сугробы и лед сделают дорогу опасной. Что же касается другой опасности — если Паэн забудет о своей сдержанности и сделает Джоанне ребенка слишком поздно, чтобы он мог сойти за дитя ее покойного мужа, — то чем раньше закончится их путешествие, тем скорее соблазн останется позади.
* * *
Утром аббатиса, увидев, что Паэн появился в дверях амбара, тут же направилась к ящику для пожертвований. Подхватив под мышку небольшой сундучок, она с вызывающим видом прошествовала в его сторону.
— Те деньги, которые я получила от вас, были даны вами по доброй воле. Если вы предпочли не возвращаться в келью, которую мы отдали вашей жене, меня это не касается.
Паэн перевел взгляд с убогого ящика на раскрасневшиеся щеки аббатисы и затем снова на ящик.
— Я и не собирался забирать обратно свое серебро, — ответил он. — Как вы могли заметить, это был мой добровольный дар в пользу бедняков вашего прихода.
— В таком случае мы с вами сходимся во взглядах, — последовал невозмутимый ответ.
— Я был бы вам очень признателен, — продолжал Паэн, — если бы вы позволили моей жене остаться в келье и провести весь день в постели, а я тем временем поеду вперед, чтобы найти для нас еще одну лошадь.
— Ваша кобыла мне знакома, — заметила аббатиса.
— Я купил ее у одного крестьянина на побережье.
— Вот как? И вы готовы заплатить крупную сумму серебром за другую такую же?
Паэн невольно отвел глаза от поджатых губ аббатисы. Складывалось впечатление, будто эта женщина принимала его за грабителя. По-видимому, многие из бывших здесь раньше путешественников, вполне порядочных людей, предпочитали прибегнуть к воровству, чем иметь дело с аббатисой и терпеть ее холодный взгляд.
— Разумеется, — ответил он. — Я готов дорого заплатить за хорошую лошадь, лишь бы она была смирной и выносливой.
— У меня есть то, что вам нужно, — заявила аббатиса, — но я не расстанусь со своей любимицей даже за все монеты в вашем кошельке.
Если в тот день и могла идти речь о воровстве, то только со стороны этой старой монахини — с таким жаром она принялась торговаться с Паэном.
— У меня здесь достаточно серебра, чтобы купить двух лошадей сразу, — возразил он.
— Вам понадобится столько же, и не каким-нибудь жалким серебром, а золотом, чтобы приобрести такую славную и крепкую кобылку, как моя Хротсвита.
Паэн пожал плечами.
— Все, о чем я прошу, — это позволить моей жене подождать меня здесь, пока я не сумею найти вторую лошадь и не приведу ее сюда. Сколько еще монет я должен пожертвовать беднякам в знак признательности за это одолжение?
Аббатиса прижала к себе ящик и протянула Паэну раскрытую ладонь:
— Наступающая зима обещает быть очень суровой, и беднякам нашего прихода понадобятся теплые плащи.
Паэн вспомнил огромные, набитые шерстью мешки, подвешенные к балке на чердаке амбара, хотя время, когда шерсть следовало промыть перед весенним прядением, уже давно миновало.
— Понимаю, — промолвил он.
— Боюсь, мне придется ради помощи бедным продать свою кобылу, — продолжала аббатиса. — Я готова уступить ее вам за пятнадцать денье, но только из симпатии к вашей молодой супруге.
— А сколько лет вашей кобыле? — вмешалась в разговор Джоанна, которая как раз в этот момент появилась на пороге аббатства, столь же изящная и грациозная, как всегда, благо длинная кольчуга больше не скрывала платья, ниспадавшего складками вдоль бедер, и плаща, прикрывавшего ее прелестную грудь.
— Пять.
Джоанна приподняла брови.
— Я купила ее пять лет назад, — добавила аббатиса. — Она такая красавица, белая как снег.
— У меня была белая кобыла несколько лет назад, — задумчиво промолвила Джоанна. — Она тоже казалась очень красивой на вид…
— Леди Кэтрин Бигод ездит только на белых кобылах…
— ..до тех пор, пока не умерла от старости. На ней невозможно было заметить никаких признаков возраста, разве только посмотрев на ее зубы…
— Здесь, на побережье, много песка, а Хротсвита паслась на таком пастбище еще жеребенком. Это оттачивает зубы и делает их ровными, но зато они быстро стираются.
— Если кто-нибудь вообще сумел бы заглянуть ей в рот, не рискуя потерять при этом палец. Белые кобылы отличаются дурным нравом. Я бы не осмелилась путешествовать на такой кобыле через все графство без хорошей, прочной уздечки и надежно закрепленного седла…
Паэн тихо отошел в сторону, не замеченный обеими женщинами, которые словно стремились превзойти друг друга по части прижимистости и купеческой смекалки. Какая-то монашка с добродушным лицом жестом предложила ему пройти в зал и там подкрепиться миской похлебки и кружкой эля, а также погреть ноги возле ямы с горящим углем. До чего же приятно было ощущать жар пламени и спокойно наслаждаться едой, не бросая поминутно взгляды на дверь из страха перед возможным нападением! Несмотря на то что Англию Ричарда Плантагенета никак нельзя было назвать безопасным местом, у Паэна не было врагов по эту сторону пролива, а что до Джоанны, то ее враги скорее всего остались по ту сторону пролива, в Бретани.
Паэн положил в опустевшую миску деревянную ложку и поставил ее на стол. Да, ему было приятно сознавать, что они вовремя покинули Бретань, и еще приятнее видеть рядом прелестную женщину, которая в эту минуту торговалась вместо него со старой черноглазой аббатисой, чтобы потом проделать вместе с ним весь путь к Уитби. Конечно, он предпочел бы любую адскую пытку отказу от близости с ней, однако все равно не мог отпустить ее от себя, как бы ни было велико искушение совершить подобную глупость.
Паэн допил остаток эля и направился к конюшне, чтобы избавить старую аббатису от неясного упрямства Джоанны.
Глава 18
Когда Паэн снова вышел во двор обители, Джоанна уже сидела верхом на великолепной кобыле с приличной сбруей и дамским седлом — довольно изящной конструкцией с двумя стременами и прочной подставкой, на которую можно было поставить ногу. С передней и задней луки седла свисала серебристо-зеленая бахрома, искрившаяся в лучах солнца, пока грациозная кобылка гарцевала по двору аббатства.
Джоанна осадила миниатюрное животное рядом с Паэном и протянула к нему руки, чтобы он снял ее с седла.
— Во сколько она вам обошлась? — осведомился Паэн. Джоанна улыбнулась.
— Поставьте меня на землю и поскорее седлайте вашу лошадь. Нам пора в путь.
— Сколько? — не отступал Паэн.
— Я отдам вам золото, как только мы доберемся до Уитби, — уклонилась она от ответа.
Аббатиса уже направлялась через весь двор в их сторону.
— Мне нужно будет хоть что-нибудь ей дать, — буркнул Паэн. — Скажите мне, сколько я ей должен.
— Двадцать денье.
Он опустил ее на землю.
— Двадцать?! — изумился он.
— Она славная кобылка, к тому же такая красивая. Я оставлю ее у себя и буду ездить на ней дважды в год по дороге между фермой и Уитби, чтобы она не застоялась без дела…
— Положим, она и впрямь хороша, но все же не стоит двадцати денье.
— А седло?
— Седло будет привлекать воров, как мед мух, — отозвался Паэн. — Разве вы не могли купить одну лошадь, без седла? Я найду вам другое, ничуть не хуже…
— На нем нет драгоценных камней, — возразила Джоанна. — Просто оно по краям покрыто росписью и позолотой.
— Лучше объясните это грабителям, когда те набросятся на вас, выскочив из чащи леса, и тогда, быть может, они оставят вас в покое и будут ждать другого, менее тщеславного путешественника.
Аббатиса уже стояла рядом с улыбкой предвкушения на губах. Зажмурив глаза, Паэн протянул ей мешочек с деньгами.
— Вы можете взять себе все золото и кошелек в придачу, — пробурчал он, — если дадите моей супруге кусок ткани попроще, чтобы она могла прикрыть всю эту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42