/Плачет/. Какой же ты
у меня дура-чо-о-о-ок. Ду-ра-чо-чок.
ОН: Раз крылья есть, значит тоже самое.
ОНА: Перестань глупости говорить.
ОН: Я поэтому и хотел пригреть ее, приласкать. Мало ли что? Может она
оттуда, откуда-то прилетела.
ОНА: Откуда? Оттуда?
ОН: Ну-у-у-у-у-у-у. Хрен его знает откуда.
ОНА: Нет. Это наша.
ОН: Почему?
ОНА: Ее бы пограничники сбили.
ОН:?!?!?!
ОНА: Я слышала, сосед из армии пришел, как раз там служил. Говорит,
муха не пролетит.
ОН: Ну а вдруг?
ОНА: Что вдруг?
ОН: Венется обратно, расскажет, как тут с ней обращались. Мать с
сыном. Проклянет нас и смерть может из-за этого. Кто его знает. Как оно
связано? Убил комара, а он может этой ночью должен был укусить
какого-нибудь гения, который должен был проснуться и что-то изобрести.
Осенить его должно было. А комара уже нет и все стоит на месте.
ОНА: Не говори глупости...
ОН: Глупости... А вдруг это моя смерть.
ОНА: Работать тебе надо. Тогда мысли дурные в голову лезть не будут.
Иди поешь, остыло уже.
ОН: Ты бабулю не трогай. /Уходит/.
ОНА: Ладно. /Посмотрела, что сын ушел и бабочке/. Бабуля. Бабуля! Ну
иди сюда. Иди ко мне. Вот тебе сыночек кушать принес. Он у меня хороший,
сыночек, хороший. Это я на него так кричу по-матерински, а он у меня один.
Единственный мой. Ты не обижайся на нас. Не жалуйся там никому. Вот.
Поешь. Поешь, не бойся. Мы тебя не тронем. Живи у нас сколько хочешь. Всем
места хватит. Только смерть не посылай. Ладно? Не надо. Так нам тяжело.
Так тяжело. Одна сына воспитала. Что я могла. Ну не хулиган, и в школе не
последний был. Странный немного, но сейчас, говорят, все такие. Чего это
ты так косишься? О-о-о-о-о-о-о-о! Глаза-то у тебя какие? Никогда не
думала, что у бабочек глаза такие. Страшные глаза. Как и не бабочка ты
вроде, а другое что-то. О! Господи! /Перекрестилась/. Только тебя нам
нехватало. Что?! Хм! Как будто говоришь. Тьфу! Тьфу! Сатана! Тьфу! Тьфу!
Тьфу три раза, не моя зараза. /Входит ОН/.
ОН: Чего тут? Ест?
ОНА: Нет.
ОН: А чего?
ОНА: Смотрит.
ОН: Ну это нормально. Главное не обижай ее. Да?! Сиди. Сиди. Мать у
нас добрая. Иногда только...
ОНА: /Обняв его/. Мы хорошие.
ОН: Да, да.
ОНА: Мы не будем ссориться больше. /ему/ Правда?
ОН: Ага.
ОНА: Ты не обижаешься на нас?
ОН: А она не обижается? Да?
ОНА: Смотрит, смотри, как.
ОН: Значит не слепая.
ОНА: Ну да... Тоже правда. Посади ее куда-нибудь.
ОН: На стульчик на мой, на детский, пусть сидит.
ОНА: Пусть.
ОН: Садись. Может на стол накроем, на маленький.
ОНА: На твой?
ОН: Угу.
ОНА: Ну давай. Давай накрой.
ОН: Вот смотри.
ОНА: Что?!
ОН: Даже комната озарилась.
ОНА: Чем?!
ОН: Ну чем-то.
ОНА: Почему?
ОН: Ну так мы к ней по хорошему, то и она к нам.
ОНА: Да. Точно.
ОН: /Накрывает на стол/.
ОНА: Хорошая птичка. Хорошая.
ОН: ???
ОНА: Бабочка хорошая. Ты нам счастье принесешь. Правда?
ОН: Принесет. Принесет. Главное животных не обижать, потому что и не
животные они вовсе, а мы сами, только в других жизнях.
ОНА: Перестань. Глупости какие-то.
ОН: Чего ж глупости. Смотри, как она на твою сестру похожа.
ОНА: Тьфу! Тьфу! Тьфу! Замолчи. Прости, господи!
ОН: Заколдовали ее.
ОНА: Кто?
ОН: А кто его знает. Злой волшебник.
ОНА: Ты корми лучше гостью. Я тебя с детства учила животных любить.
Помнишь, как мы в зоопарк ходили?
ОН: Не...
ОНА: Ну вот. Ой! Время сколько. Побежала я на работу. Заболталась тут
с вами. /Уходит/.
ОН: Вот и остались мы с тобой вдвоем. Ты и я.
она: Ты и я?
ОН: Жаль, что мы с тобой говорим на разных языках. Должны понимать
друг друга. Видимо, когда-то могли. А потом каждый подумал, что он лучше и
перестал понимать другого. Но это больше к нам, скотине двуногой,
относится, вы-то между собой по-моему отлично ладите. Живете как в раю. Ни
тебе ответственности за поступки, ни тебе обманов. Какие есть такие есть.
Не лицемерите друг перед другом. И в том ваше отличие. Входит ОНА.
ОНА: Я пошла.
она: Тебе говорят.
ОН: Главная проблема - раскоординированность.
ОНА: Я пошла.
она: К тебе обращаются!
ОН: Раскоординированность - это несоответствие...
она: Тебя зовут?
ОН: Зовут?
ОНА: Ты что? Оглох совсем со своей бабочкой.
ОН: А?!
ОНА: Я говорю, я пошла.
ОН: Ну иди.
ОНА: Пошла я.
ОН: Только недалеко.
ОНА: На работу.
ОН: Веди себя хорошо.
ОНА: Чего?
ОН: Не заступайся ни за кого на улице.
ОНА: ???
ОН: Потому что ты у меня одна, а мало ли хулиганов теперь ходит. К
девке пристанут, а ты рыцарствовать полезешь.
ОНА: Ясно. /Уходит/.
ОН: А они, девки эти, может только того и ждут, чтобы их кто полюбил,
сами спровоцируют ребят... а ты полезешь рыцарствовать. Это тоже от
раскоординированности все.
она: Сколько пустого в твоей голове. Тебе надо пробиться туда, где
живут все.
ОН: Ну вот, например, я. Ананист. Ананист с двадцатилетнем стажем. У
вас такого просто не может быть, потому что возбуждает не чужая жена, а
прекрасное. И я хочу ее не как чью-то жену, а как женщину.
она: Букашки. Вам, наверное, кажется, что вы большие и главные. Вы
так много говорите, что не понятно, когда добываете пищу. Так вот, это
только между собой вы большие, а между другими
- очень маленькие и чем выше поднимаешься, тем крохотней.
ОН: У вас нет этих глупостей. Вы целомудренны от того, что свободны.
Мы же зажаты, связаны придуманными законами, по которым на что-то имеем
право, а на что-то нет.
она: Вы копошитесь и занимаетесь всякими глупостями, тогда как все мы
делаем только то, что хотим. И никто не может заставить нас жить иначе.
ОН: И вот по этим законам я должен иметь одну женщину, одну родину и
все это любить.
она: Мы знаем, что скоро умрем и делаем все, чтобы прожить себе в
удовольствие. Знаешь, как приятно сесть на пахучий цветок и подставить
крылья солнцу. Это самое большое удовольствие в нашей жизни.
ОН: Сначала, мне было стыдно подходить к девушкам, знакомиться с
ними, или я им не нравился, или они были уже заняты. А сам я человек
тихий, я не могу драться за свой кусок мяса. И вот я приходил домой,
залазил в ванную и любил тех, кого не мог себе позволить в реальной жизни.
В своем воображении я заставлял их вытворять чудеса, сексуальные бури
проносились в моей голове, принося досаду. Я не уважал себя после этого. Я
клялся, что это в последний раз. Но он не наступал. Проходило время и я,
как самец, готов был удовлетвориться еще и еще раз.
она: Жизнь в такие мнгновения переходит в вечность и таким образом
вдыхаешь бессмертие, постигаешь невесомость души. И если бы не люди с
крыльями, которые охотяться за нами, я была бы самой счастливой на свете.
ОН: Но это так долго. Это надо встречаться, дружить, говорить всякие
глупости, целоваться. Очень долго целоваться, а я бы не смог. В своем
воображении я рвал на них платья, я сдирал в подьездах трусы, и успевал
сделать свое гнусное дело до появления кого-то из жильцов. Жертва
благодарила меня, она тоже хотела этого, но раскоординированность мешала
нам быть бабочками. И это без конца. Я доставал спрятанную от матери
колоду порнографических карт и любил.
она: Но и это случается так редко. Люди подрались между собой и
клевали друг другу глаза. Потом одного из них поймал пушистый и страшно
разорвал.
ОН: Их всех вместе и по одиночке. Как хотел. Это очень стыдно.
Стыдно, что кто-то узнает. Будут смеяться, рассказывать друг другу, какой,
мол, я дурак. Драть, мол, их надо. А как? Ведь они не хотят кого-нибудь
другого. И я не имею права по закону насиловать их, потому что за это в
тюрьме будут насиловать меня. А это так страшно, поэтому лучше всего быть
одному. Не тратить ни на кого время. Женщину не надо ублажать, с ней не
надо идти в ресторан, спаивать, врать, что любишь, нет страха, что
намотал, нет обид, истерик, измен. Нет ничего. Даже той, с которой ты был
так близок.
она: Мы все дружно и хорошо живем, пока один из нас не сделает
чему-то плохо.
ОН: Просто сбросил нагрузку, давление и живи дальше. И мечтаешь о
светлой и чистой, о большой и пылкой, о вечной и юной. Поэтому я до сих
пор не женат. Я их даже бояться стал. А вдруг. Вдруг я не смогу. Вдруг я
уже не умею. Вдруг она осмеет. Даже если не осмеет, все равно ужасно не
смочь. Ужасно, когда хочешь, когда наконец-то получил наяву тот кусок
мяса, которые всю жизнь терзал как мираж. И если в нем ты всегда
победитель, то как невозможно быть проигравшим. Такое впечатление, что ты
уже не только это, но уже ничего не способен сделать на свете, гвоздя
забить не в состоянии. То есть ты такое ничтожество, которое живет
непонятно зачем. Как будто у тебя кроме сексуальных не было никаких других
целей. Как будто те цели и не главные вовсе. А все в жизни только ради
того, этого ужасного оргазма, ради которого делали все самое чистое.
она: Все сдвигается, и даже превращается в землетрясение и ужасные
грозы. Один ваш рогач ударился лбом в дерево. Дерево терпело, а нам было
его ужасно жалко. И вот однажды рогач, чтобы показать всему стаду, что он
самый большой и сильный, так ударил дерево, что вырвал его с корнями. И
тогда вздрогнула земля. И две земли пошли одна на другую, и молнии
расщепили землю: и погибло все стадо вместе с теми, кто любил рогача, и
теми, кто ненавидел.
ОН: То боишься ответственности и, отдышавшись, снова бросаешься в эту
бездну. Оргазм! Оргазм! Вот что освещает наши лица. Вот настоящее
человеческое, истинное лицо. Все остальное ананизм. Духовный ананизм.
Игра.
она: Оказывается это дерево родилось специально...
ОН: Мы все страшно больны.
она: Чтобы держать две земли, где-то очень, очень далеко отсюда
сьедаемые соленой водой. Где живут совершенно другие бабочки.
ОН: Имя этой болезни оргазм. Оргазм правит миром! Вот смотри, что у
меня есть. Это шприц! Шприц для оргазма. Я нахожу вену и ввожу в нее
оргазм. Сначала я пил. Тайком. Я все в жизни делаю тайком. Но пить
недостаточно. Нет процесса. Приготовления нет. Возни вокруг события.
Просто купил. Налил в стакан и несколько минут оргазма, а потом ты
превращаешься в бабочку, которая сидит на пахучем цветке, подставив крылья
солнцу.
она: Ты должен все бросить и уйти. Нет в вашей жизни ничего важного,
ничего нужного. Вы не сможете заставить Землю светить Солнцу. Поэтому
уходи отсюда в жизнь. К тебе придет смысл всего.
ОН: Приходит понимание бессмысленности. Человечество никогда не
заставить Землю светить Солнцу, а значит главное это вот. Вот эта любовь
ко всему. Но вино только на минуты дает освобождение, и я взял шприц и
теперь знаю, что варю себе свободу на несколько часов, а иногда и суток. Я
буду все это время смотреть в себя и улыбаться миру, в котором живу. Я
понял, что только в этом состоянии понимаю его. Мы понимаем друг друга. Мы
становимся одним целым. Или, точнее, исчезаю я. Я растворяюсь в нем. Мир
чист без моих мыслей. Какой же я грязный, какие мы все грязные, если глядя
на солнце, ругаем мать, родившую нас взглянуть на него. Сейчас в меня
войдет свобода. Свобода? Это тысячи мелких иголочек, летящих хрустальным
перезвоном, переходящим в электрические разрядики от макушки до кончиков
пальцев на ногах. Как будто руки опытного массажиста вооружены миллиардом
светящихся игл, и он, с виртуозностью пианиста, в одно мгновение пробегает
сложнейшую партитуру по всему телу. Тебе будет понятней, если залезть в
ветки маленькой елочки. Кровь приливает к голове.
Вбегает ОНА.
ОНА: Что ты делаешь? /Вырывает из рук шприц/.
ОН: Мама. Ты здесь?! А-ха-ха-ха-ха. Ты меня обманула? Где же ты
пряталась?
ОНА: Наркоман. Понял ты кто. Неужели ты не знаешь, что из этого
бывает?!
ОН: Мама.
ОНА: Не перебивай мать.
ОН: Это не наркотики.
ОНА: Не наркотики? Знаю я, какие это не наркотики. Наркотики это
самые настоящие.
ОН: Мам.
ОНА: Да что мам, мам. Ты думаешь или нет? Или вперед делаешь, а потом
только о последствиях... Тут, конечно, чем угодно заболеешь.
ОН: Мама. Это не наркотики.
ОНА: Не надо! Не надо нам тут. Знаем мы, что это такое. Я сама все
видела.
ОН: Да что ты видела.
ОНА: Видела, как ты тут себя. А потом дурные по улицам ходите. И под
машину попадешь, никто не заступится: пьяный был и все. А обо мне...
ОН: Подумал!
ОНА: О чем ты подумал?
ОН: Я подумал, что уже вышел из того возраста, когда родители пасут
своих детей. Вышел. И стыдно врать. Стыдно. Я пошла на работу, а сама,
небось, под столом в кухне сидела или в кладовке заперлась. Противно.
ОНА: Так как же тебя остановишь? Когда ты вон что вытворяешь. За
тобой же как за ребенком малым ходить надо.
ОН: Отстань. Понимаешь?! Отстань. Не надо за мной ходить. Дай сюда
шприц.
ОНА: Ты наркоман. Ты наркоман.
ОН: Это не наркотик. Это специальное лекарство для наращивания мышц.
ОНА: Каких еще мышц?
ОН: Вот этих.
ОНА: Не ври. Что ты врешь матери. Как тебе не стыдно? Каких мышц? Ты
что думаешь, что я дура? Дура, да? Я не дура. Не дура я. Понятно. И хватит
меня здесь обманывать: не наркоман он. Наркоман, Наркоман ты.
ОН: Хорошо. Пусть наркоман.
ОНА: Видишь, сам же признаешься.
ОН: Мать. Иди сюда.
ОНА: Я иди? Да я сейчас вызову... Понял? Пусть тебя заберут на
лечение дурака такого.
ОН: Пусть.
ОНА: Вот и все.
ОН: Да.
ОНА: Замолчи!!!
ОН: Хорошо.
ОНА: Выбрасывай свою бабочку чертову. Завтра же на работу пойдешь.
Понял?
ОН: Да.
ОНА: Не да...
ОН: А как?
ОНА: Ты мне не дразнись. Ты посмотри на него, наркомана такого. Как
он с матерью разговаривает. Где лекарство?
ОН: Мама...
ОНА: Я не мама тебе. Я тебе, наркоману, не мать.
ОН: Женщина!
ОНА:
1 2 3 4 5