Мы повели гостей в холл.— Чудное, уютное местечко, — сказала Сенара. — Мне оно всегда казалось таким. Замок гораздо мрачнее.— Зато он больше, — возразила Карлотта.— Мама будет очень жалеть о том, что вы не застали ее, — сказала Берсаба.Мне трудно было представить, чтобы наша мать, находясь рядом с отцом, жалела о какой-то несостоявшейся встрече. Пожалуй, она будет даже довольна, поскольку знает о том, что эти гости неприятны отцу.— Я распоряжусь о комнате, — сказала я и вышла. Когда я вернулась, Берсаба и гостьи сидели в малой гостиной, а служанка расставляла на столе вина и пирожные — обычное угощение для прибывших с дороги.— Я была удивлена тем, что ваша мать не присылает нам приглашения, — заметила Сенара.— Это потому, что здесь находится отец, — объяснила Берсаба. — Когда он приезжает, они бывают так заняты друг другом, что у них просто не остается времени ни на что другое. Так было всегда.— Ваша мать влюбилась в него, когда была совсем девочкой, моложе, чем вы сейчас, — сказала Сенара.— И до сих пор влюблена, — вызывающе сказала я, словно мать нуждалась в защите.— Увы, не всем доведется найти такое счастье в семейной жизни, — подытожила Сенара. Она улыбнулась Карлотте и добавила:— Давай сообщим сестрам новость. Полагаю, что мне следовало бы подождать возвращения вашей матери. Ей нужно бы узнать первой. Но вы, я вижу, сгораете от любопытства.— Что это за новость? — спросила Берсаба.— Карлотте уже сделали предложение.— Уже… но кто же?Я мысленно представила себе всех соседей. Кроллы, Тренты, Лэмптоны… Конечно, ни один из этих молодых людей не будет достойной парой Карлотте, изо всех сил старавшейся доказать свое чуть ли не королевское происхождение.— Ей следует подумать, верно, Карлотта? Это не та партия, на которую она могла бы рассчитывать в Испании, но, с другой стороны, это объединит наши семьи, а я никогда не забуду о том, что провела здесь детство.— Кто же это? — резко спросила Берсаба.— Ваш кузен, Бастиан. Он просил ее руки. Я сидела рядом с Берсабой и поэтому почувствовала, как она вздрогнула, словно от удара. Эта новость поразила и меня, но сестра была, по-моему, глубоко потрясена.Я немедленно заговорила, чтобы избавить от этой необходимости Берсабу:— Так быстро? Как вы можете быть уверены в чувствах Бастиана? А что думают по этому поводу тетя Мелани и дядя Коннелл?— Они говорят, что Бастиан все решает сам. Он уже взрослый, он сам хозяин своей судьбы, а в глубине его любви нельзя сомневаться, верно, Карлотта?— Он очень хочет жениться на мне.— А ты хочешь за него? — робко спросила я. На ее губах появилась улыбка.— Я не уверена. Ему придется подождать ответа.— Мы покинули Пейлинг, чтобы Карлотта смогла обдумать это предложение в спокойной обстановке, — пояснила Сенара.— Мне хотелось бы знать, что вы об этом думаете, — сказала Карлотта. — Будете ли вы рады принять меня в свою семью? Я хотела бы знать мнение сестер. — Она посмотрела на Берсабу, неподвижно стоявшую с опущенными глазами. — Конечно, — продолжала Карлотта, — я сама, независимо от того, что вы скажете, приму решение относительно» брака с Бастианом. — Она вновь взглянула на Берсабу. — И что-то подсказывает мне принять его предложение.Атмосфера наполнилась враждебностью. Я ощущала это сильнее других, поскольку понимала, что испытывает Берсаба. Я вспомнила Касвеллина, его горящие глаза, его голос:— Они принесут несчастье, если останутся здесь! Неужели пророчество уже сбылось? Часть вторая. БЕРСАБА ЖАБА В ПОСТЕЛИ Как-то раз я сказала, что начну вести дневник только тогда, когда произойдет что-нибудь значительное. Но я не думала, что это будет событие, разбившее мое сердце. Я оскорблена и унижена, но в первую очередь, думаю, все-таки разгневана. Мой гнев смягчается тем, что я прячу его от окружающих; он продолжает тлеть в моей груди, как костер, угли которого прикрыты золой, в ожидании мгновения, когда кто-нибудь раздует пламя, и тогда, мне кажется, я смогу убить того, кто довел меня до этого состояния.Я откладываю в сторону перо и сжимаю руки, будто обхватываю ими ее шею. У меня очень сильные руки. Я могу делать ими такое, что и не снилось Анжелет.Сейчас я только наполовину верю в это. Я говорю себе, что это не может быть правдой. Но в глубине души я уверена: это правда. Дедушка был прав, говоря, что она принесет нам несчастье. Он имел в виду меня, я знаю это, поскольку дедушка питает ко мне особые чувства. Между нами существует связь. Мне кажется, я знаю, в чем дело: это желание, страсть, которой когда-то пылал он и которая через него передалась мне. Внешне я выгляжу очень тихой… тише, чем Анжелет, хотя внутри я совершенно иная.Если бы я не была такой, какая я есть, со мной бы ничего этого не произошло. Я не уединялась бы с Бастианом в лесу и не впадала бы в состояние экстаза, которому я не в силах противиться, как и Бастиан. Мне кажется, если бы наши отношения получили огласку, во всем обвинили бы его, утверждая что он соблазнил наивную девушку, почти ребенка… Но это не правда. Это я искушала его — искусно, тонко… Он целовал меня и был напуган теми поцелуями, которыми я отвечала ему; я ласкала его, чтобы разбудить в нем желание. Ему казалось, что я делаю это по наивности. Он и не понимал, что я, хотя и была в то время девственницей, сгорала от желания, чтобы мной обладали.Когда мне исполнилось четырнадцать лет, я уже знала: я хочу, чтобы Бастиан стал моим любовником. Он проявлял склонность именно ко мне, и это внушало теплые чувства к нему, так как, несмотря на полное внешнее сходство между Анжелет и мной, люди обычно предпочитают находиться в обществе сестры. Не потому, что она красивее меня… разве стоит говорить о чем-то таком, если большинство людей не могут отличить нас друг от друга? Нет, дело было в ее манере поведения. Когда я бралась притворяться, что я — Анжелет (а это было одной из наших любимых игр), мне это давалось без труда: ее натура была мне понятна — открытая, легкомысленная, болтающая, что попало, не особенно задумываясь о последствиях, беззаботная, веселая, доверчивая и потому зачастую становящаяся жертвой обмана. Для перевоплощения в Анжелет достаточно было вспомнить ее. А вот ей никогда не удавалось по-настоящему перевоплотиться в меня, поскольку, проживи она даже до ста лет, ей никогда не понять той чувственности — главной черты моей натуры, которая и явилась причиной того, что мы с Бастианом стали любовниками, когда ему было двадцать два, а мне — шестнадцать.Впервые это случилось в тот день, когда мы катались на лошадях в лесу, окружающем замок Пейлинг, где я гостила вместе с матерью и сестрой. Выехала большая компания, а потом мы с Бастианом улизнули от остальных. Мы заехали в чащу, и я заявила, что лошади устали и следует дать им отдохнуть.Бастиан возражал, говоря, что мы совсем недавно выехали из замка, но я спешилась и привязала коня к дереву ему пришлось последовать моему примеру. Я легла на траву и взглянула на него. Неожиданно он оказался рядом, и я, взяв его руку, прижала ее к своей груди. Я помню, как мощно билось его сердце, и как я была возбуждена. А затем он вдруг сел и сказал:«Нам нужно ехать, Берсаба. Милая маленькая Берсаба, нам нужно возвращаться».Но я не намеревалась возвращаться и, обняв его, прошептала, что люблю его за то, что он любит меня больше, чем Анжелет. Он лишь бормотал: «Нет, Берсаба, нам нужно ехать. Ты ничего не понимаешь».Я все прекрасно понимала, но он об этом не знал. Ничего не понимал как раз он. Мне было известно о том, что есть люди, рождающиеся с определенными наклонностями, и я была именно такой. У нас была одна служанка, мы звали ее Джинни, точно такая же. Я слышала, как слуги говорили, будто бы у нее любовники появились уже в одиннадцать лет. Впрочем, возможно, мы с ней и различались: мне не нужны были любовники, мне нужен был мой кузен Бастиан.Потом Бастиан очень испугался. Когда мы стояли возле наших лошадей, он взял мое лицо в ладони, поцеловал меня и сказал:— Мы никогда не должны больше так делать, Берсаба. Это нехорошо. Я женюсь на тебе, когда ты станешь взрослой. А если нужно, то и раньше.В отличие от Бастиана я была счастлива. Пожалуй, окружающие могли бы обо всем догадаться по его сконфуженному виду. Некоторое время он старался не оставаться со мною наедине. Я бросала на него укоряющие и умоляющие взгляды, и однажды это вновь повторилось и он вновь сказал: «Мы не должны так делать до тех пор, пока не поженимся».Но мы продолжали так делать. Это уже вошло в привычку. В конце концов, он ведь говорил, что мы поженимся.Я думала о Бастиане целыми днями. Мой альбом был заполнен рисунками, изображавшими его. Я не могла дождаться дня, когда мы поженимся.Он сказал: «Мы поженимся в твой день рождения, а о помолвке объявим за шесть месяцев до того».Я должна была выйти замуж раньше, чем Анжелет. Второй моей отличительной чертой, пожалуй, столь же сильной, как чувственность, было постоянное соперничество с Анжелет. Она моя сестра, мы близнецы, нас почти невозможно различить, я очень нуждаюсь в ней. Иногда я просто ощущаю ее частицей себя. Наверное, я люблю ее, настолько она необходима мне. Не знаю, как перенесла бы я ее отсутствие… И все-таки во мне всегда есть бешеное стремление быть лучше, чем она. Я обязана все делать лучше нее, иначе буду просто страдать. Я хочу, чтобы люди проявляли интерес ко мне, а то я сгорю от ревности, но Анжелет так открыта, искренна, ясна, а я — скрытна и молчалива, и люди чаще предпочитают Анжелет.Когда мы были еще малышками, мать купила нам пояса к платьям — красный для меня и синий для Анжелет. «Вот теперь мы сможем различать вас», — шутливо сказала она. И тут-то я увидела, что люди охотнее обращаются к Анжелет с ее синим поясом, и решила, что в нем есть какая-то магическая сила. Я предложила ей обменяться поясами. Она отказалась, сказав, что синий пояс принадлежит ей. И тогда я, улучив момент, достала его из ящика комода и изрезала на куски.Мать была разгневана. Она долго допрашивала меня, желая выяснить причину такого поступка, но я не знала, как изложить свои чувства словами.Наконец она сказала: «Ты решила, что синий пояс лучше, потому что он принадлежит Анжелет. Ты завидовала, и вот что из этого получилось. Теперь ни у тебя, ни у нее нет синего пояса. Есть семь смертных грехов, Берсаба, — и она перечислила их, — но величайший из грехов — зависть. Обуздай ее, милое дитя, ведь зависть гораздо больше вредит завистнику, чем тому, кому завидуют. Вот ты, например, больше сожалеешь об этом синем поясе, чем твоя сестра».Я обдумала ее слова. Это было действительно так:Анжелет забыла о синем поясе через день, а я продолжала о нем помнить. И все же я не перестала терзаться завистью. Она продолжает изводить меня и по сей день. Она — как лоза, обвивающаяся вокруг дуба. Дуб — это моя любовь к сестре, я ведь по-настоящему люблю ее, и она — моя неотъемлемая часть. Природа, видимо, разделила между нами различные свойства человека не поровну, дав некоторые ей, а некоторые — мне. Во многих отношениях мы совсем разные люди, и только моя скрытность не позволяет сделать это очевидным для всех. Я уверена, что никто не подозревает о том, какие темные мысли иногда посещают меня.Вскоре после приезда Карлотты и ее матери Анжелет зашла в нашу комнату. Ей было явно не по себе, потому что хотя она и не представляла характер наших отношений с Бастианом, но знала, что я восхищаюсь им, и сама любила находиться в нашем обществе.— Что ты скажешь об этом? — воскликнула она. — Карлотта и Бастиан!Я равнодушно пожала плечами, но это никого не могло обмануть, даже Анжелет.— Конечно, — продолжала она, стараясь не смотреть на меня, — он становится все старше, и ему уже пора жениться. Рано или поздно ему придется это сделать. Но на Карлотте!.. Да она и пробыла там всего неделю. Что ты думаешь об этом, Берсаба?— Я думаю, что она весьма привлекательна, — холодно ответила я.— Очень уж странная привлекательность, — заметила Анжелет. — Что-то в ней есть такое… как и в ее матери. Я не удивлюсь, если выяснится, что ее бабка и впрямь была ведьмой.Ужасные картины вставали в моем воображении, но я не пыталась отогнать их: они утешали меня.Однажды, когда мне было лет двенадцать, мы с матерью в сопровождении грумов отправились на конную прогулку и по пути наткнулись на взбудораженную толпу. В середине толпы стояла женщина, не такая уж старая. Ее одежда была разодрана, так что она была почти обнажена, но более всего меня поразило не это, а выражение ужаса на ее лице. Толпа ревела: «Повесить ведьму! Повесить ведьму!» Мне кажется, я ни у кого не видела такого лица ни до, ни после этого дня.Мать тогда сказала: «Поехали быстрее». Она развернула лошадь, и мы во весь опор поскакали в сторону, противоположную той, куда первоначально направлялись. «Такие вещи иногда случаются, — пояснила мать потом, — но они будут случаться все реже. Ведь люди станут более просвещенными».Мне хотелось задать вопрос, но мать опередила меня: «Не будем больше говорить об этом, Берсаба. Забудем обо всем. Это неприятно, но это — реальность. Со временем народ поумнеет. Ничто не изменится от того, что мы будем говорить об этом или размышлять…»Так относились в нашем доме ко всему. Если вокруг происходило нечто неприятное, следовало просто не думать об этом. Если матери случалось сделать ошибку, она делала вид, что все лучше, чем кажется. Всякий раз, когда отец отправлялся в плавание, она говорила, что все будет в порядке. Это было в некотором смысле мудро, но вот я никогда не умела обманывать себя. Я привыкла заглядывать в свое сердце и душу, спрашивая себя: отчего ты поступила так, а не иначе? Мне кажется, я знаю себя лучше, чем знают или будут знать себя мать или Анжелет, поскольку какая-то часть моей натуры решительно требует правды — пусть неприятной, даже оскорбительной для меня.Позже я вернулась на лесную просеку и увидела что на дереве повешена женщина. Выглядела она ужасно, потому что вороны уже начали расклевывать труп. У покойницы были длинные волосы, и даже сейчас можно было догадаться, что она когда-то была красавицей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52