Думбадзе Нодар
Мать
Нодар Владимирович ДУМБАДЗЕ
МАТЬ
Рассказ
Перевод З. Ахвледиани
- Благородные граждане Тбилиси! Сотворите добро, подайте пьянице, подонку, бездельнику, человеку, который променял свое достоинство на стакан водки и теперь стоит перед вами с протянутой рукой! Человек этот я! Я жажду увидеть родную мать, опозоренную мною мать! Жажду, как смерти! И мне нужны деньги, деньги на билет, чтобы поехать к ней, моей любимой матери!.. Благородные граждане Тбилиси! Окажите мне милость... Умоляю вас!..
Дрожащий голос звучал патетически, но фальшиво.
Пропитанный запахом сапог, водки, горчицы, прокисшего вина, вонючего табака, пота и селедки подвал гудел. Жуткий монолог-исповедь раздался как гром среди ясного неба. На несколько секунд - повторяю, лишь на несколько секунд - воцарилось гробовое молчание, подвал будто превратился в окаменевший сказочный город - город, который кара божья настигла именно тогда, когда никто этого не ждал и каждый был занят своим делом.
...И когда вся эта масса вновь задвигалась, пьяница уже стоял у ближайшего стола и дрожащей рукой собирал брошенные на стол три скомканные рублевки и мелочь. Ни один из сидевших за столом мужчин не взглянул на пьяницу - даже тогда, когда он благодарил их. Лишь один - помоложе проговорил, не поднимая головы:
- Ладно...
Пьяница подошел ко второму столу, протянул руку:
- Благородные жители Тбилиси!..
- Брось трепаться! - прервал его один из пировавших. - На, выпей!
Пьяница взял стакан с водкой, поднес ко рту. Рука его дрожала.
- Ну, скажи что-нибудь! - сказал второй.
- "Что-нибудь..." - повторил пьяница, и рот его перекосился в жалкой улыбке.
- Гм, ты даже шутишь?! - удивился третий.
Пьяница не ответил. Он молча проглотил водку и уткнулся лицом в согнутый локоть. Когда он поднял голову, лицо его было спокойнее, а глаза влажно блестели.
- На здоровье! - сказал первый.
Пьяница поставил стакан, но от стола не отходил.
- Не вздумай еще просить денег! - сказал, нахмурив брови, второй.
- На билет... Мать хочется увидеть...
- Знаю я, какая мать и какой билет!
- Три рубля...
- Какими прикажешь - бумажными или мелочью? - передразнил его первый.
- Рубль! - быстро сдался пьяница.
- Дай, мать его!.. Видишь, не отстает! - проговорил третий.
Тогда первый достал из кармана двадцатикопеечную монету, положил на большой палец правой руки, щелчком подбросил в воздух, потом ловко поймал и, зажав ее в левой ладони, вопросительно взглянул на пьяницу.
- Орел! - крикнул тот, не задумываясь, и уверенно протянул руку. Первый разжал ладонь.
- Везет же человеку! - обернулся он к сотрапезникам и отдал монету пьянице.
Тот подошел к следующему столу.
- Ребята, явилась наша судьба, - обрадовался один из пятерых, сидевших за столом.
- Мир пришедшему! Привет! - раздались нестройные голоса.
- На, выпей! - протянул кто-то стакан.
- Я выпил уже... - проговорил пьяница, но стакан все же взял.
- Гм, нашелся трезвенник! - хмыкнул первый, очень похожий на второго, как, впрочем, на всех остальных.
- Будьте здоровы! - Пьяница опрокинул в рот стакан и понюхал свой грязный рукав.
- Только без монолога! Говори прямо, сколько стоит билет до дома твоей матери! - предупредил третий, потом двумя пальцами извлек из внутреннего кармана пачку пятирублевок.
- Дай одну! - взмолился пьяница и громко проглотил слюну.
- Осел! С чего это тебе вздумалось разбогатеть именно за наш счет? Поди-ка вон к тем комбинаторам, они, знаешь, махорку в червонцы заворачивают! - Владелец пачки указал на огороженный фанерой кабинет, откуда столбом поднимался табачный дым и доносился громкий пьяный женский хохот.
- Ладно, дай, не мучай человека! Нас всех ждет его судьба! - сказал кто-то.
- На, бери две пятерки - поедешь в международном. В жестком тебе будет неудобно! - Беззубый рот владельца пачки раскрылся в улыбке. Засмеялись и четверо остальных.
- Вот это человек! - воскликнул пьяница, запихивая деньги в карман. Будет и на моей улице праздник, и тогда я отплачу тебе!
- Не забудь прихватить знамя!
Теперь рассмеялись все шестеро.
Четвертый стол пьяница обошел сторонкой - в одном из двоих сидевших за ним мужчин он узнал верийского карманника Зарзану. Карманники, как известно, одинаково ненавидят пьяниц и попрошаек, он же в своем лице объединял обе эти категории людей. Поэтому он направился к кабинету с занавешенной дверью.
В кабинете пьяница не задержался. Он вышел оттуда растерянный и смущенный и, раскачиваясь, подошел к столу, за которым кутила компания парней из Ваке.
- Благородные граждане Тбилиси... - начал пьяница, прикрыв почему-то глаза рукой.
- Сотворите добро, подайте пьянице, подонку, бездельнику... продолжил монолог один из парней.
Пьяница опустил руку и уставился на него помутневшим взглядом.
- Чего смотришь? - спросил тот.
- Жажду увидеть свою мать... - захныкал пьяница, - жажду, как смерти...
- Кто же тебе мешает? Умирай на здоровье!..
- Я мать хочу... - повторил тупо пьяница.
- А молочка грудного тебе не хочется?
- Мать...
- Да врешь ты, сволочь, нет у тебя никакой матери! - вскочил в сердцах худощавый парень. Его насилу усадили. - Вот так каждый раз! Появится и начнет бередить душу именно тогда, когда мне хочется выпить, повеселиться! Хватит же тебе, хватит, гнида ты эдакая!
- Ладно, поди сюда, Симон, бери деньги и уходи. На! - Парень с огромным - от виска до подбородка - шрамом бросил на стол несколько червонцев.
- Откуда тебе известно мое имя? - удивился пьяница.
- Известно, Симон, известно... На деньги, что ты выманил у меня, можно было трижды объездить земной шар. Вроде Магеллана...
- Я мать хочу увидеть! - заплакал пьяница.
Парень со шрамом запихал деньги в карман пьянице и слегка подтолкнул его:
- Ну, хватит тебе, мы тоже люди, и у нас тоже есть сердце... - Потом он обернулся к своим: - Ребята, давайте выпьем за наших матерей... Разбередил душу этот негодяй, хоть плачь!..
А пьяница уже стоял у очередного стола, стоял молча, раскачиваясь, с протянутой рукой.
- Чего ему надо? - спросил удивленно один. Это был, наверно, единственный человек в подвале, не видевший раньше пьяницы.
- Почем я знаю, - сказал второй и обратился к пьянице, отлично зная, какой последует ответ: - Чего тебе?
- Я... - Пьяница безнадежно махнул рукой.
- Спроси-ка его, почему он не на фронте? - вмешался в разговор сидевший в конце стола аферист, который, окажись сам на фронте, мог бы свободно сойти за танк средней величины.
- А он был на фронте! - откликнулся сосед.
- Почему же он не ранен?
- Он ранен!
- Пусть покажет, - заинтересовался аферист.
- Знаю я его рану! - загоготал похожий на скопца безбородый и безусый толстяк. - Ты спроси его, женщины ему не хочется?
- Слушай, безмозглая твоя башка! - обратился к пьянице первый. - На кой выбрал самую что ни на есть на свете сложную профессию попрошайничество?! Пойди убей кого-нибудь, или взломай сейф, или на худой конец стань карманником!
- Что? Ты слышал, Андо, что сказал Барыга? Стань, говорит, на худой конец карманником! У, падла, я тебе обрежу твой гнилой язык! - сказал, вставая, Зарзака.
- Да ладно, сиди, нашел место права качать, - успокоил его Андо.
Любит мать своих детей,
Мать не помнят детки,
Оттого и наша жизнь
Горше горькой редьки,
затянули песню парни из Ваке.
Пьяница собрал со стола мелочь и, не считая, опустил монеты в карман. Сосчитать он их не мог при всем желании - от выпитой водки мутило, в голове шумело, он с трудом держался на ногах. Ему не хватало воздуха, он задыхался. Обмякшее его тело словно плавало в зловонном тумане, заполнившем весь подвал - от потолка до пола. Он стоял и ждал, когда приостановит свой бег вертевшийся каруселью подвал, чтобы отыскать дверь и выбраться из этого смрада на свежий воздух... Вот карусель замедлила ход, вот показалась дверь... Пьяница двинулся к ней... Э-э-эх! Не успел! Дверь проплыла мимо... Он стал ждать... Начался второй круг... Так... Все движется по порядку... Первый стол, за которым сидели молчаливые рабочие... Но стол теперь пустой - рабочие ушли... Второй стол, третий, четвертый, пятый... Где же дверь? Боже мой, куда девалась дверь?! А, вот и она! Но что это? Официант Сеит снял дверь вместе с рамой, взвалил ее на плечи и шагает так, словно он и есть дверь!.. Как же теперь быть? Как выбраться отсюда? А выбраться нужно во что бы то ни стало, иначе он задохнется, сердце его не выдержит... Что делать? Нет, надо любыми средствами проскочить сквозь дверь! Или сквозь Сеита? А, была не была! Пьяница бросился на Сеита-дверь и в отчаянии ухватился за ручку...
В подвале сперва раздался звон разбитой посуды и грохот покатившегося по каменному полу подноса, а затем звук сочной оплеухи. Подвал на несколько секунд будто превратился в окаменевший сказочный город, а когда вся эта масса вновь задвигалась, Сеит схватил пьяницу за волосы, подтащил к двери и сильным пинком вытолкнул на улицу.
Пьяница упал. Он с наслаждением вдохнул свежий воздух, прильнул щекой к холодной мостовой и замер.
И вдруг пьяница почувствовал, как в нем зашевелилось какое-то смутное, давным-давно позабытое чувство. Он никак не мог вспомнить, как это чувство называется. А оно все властнее овладевало им, сжимало сердце, причиняло боль... И лишь тогда, когда какой-то прохожий нагнулся и поднял его на ноги, пьяница вспомнил, что нахлынувшее на него столь неожиданно чувство называется давно вычеркнутым из памяти словом - "самолюбие"... И, вспомнив, он невольно оттолкнул прохожего и выругался. Выругался тихо, беззлобно. Выругался лишь для того, чтобы люди поняли - перед ними стоит не животное, а человек. Добрый прохожий промолчал, с сожалением улыбнулся и пошел дальше.
...Пьяница вытер рукой сочившуюся из носу кровь и побрел, пошатываясь, по узкой улице Меликишвили. Прохожие обходили его или вовсе переходили на другую сторону улицы. А он шел себе, не шумя, не ругаясь, никого не задевая. У винного завода свернул налево и стал взбираться по подъему Пегриашвили.
Он лежал на деревянной тахте одетый и спал мертвым, без сновидений сном. Разбудил его звон часов в соседней комнате. Часы пробили лишь один раз. Это не могло быть часом ночи, скорее всего - половина чего-то. Значит, придется ждать еще полчаса, чтобы узнать, какое же сейчас время. И он ждал, ждал с открытыми глазами, ибо стоило ему сомкнуть веки, как перед ним возникало видение - двухэтажный деревянный дом, широкий общий балкон с красивыми резными балясинами, во дворе, у крана, огромная белая кавказская овчарка и восседающий на собаке мальчуган в белой блузе и черных бархатных штанишках, на балконе красивая молодая черноволосая женщина в простеньком голубом платье. Облик женщины то и дело менялся - из цветущей красавицы она превращалась в седую старушку с печальными глазами и сморщенным лицом, затем вновь становилась молодой и красивой. Все это очень напоминало его детство, и женщина на балконе - его мать. Напоминало, и только. И тем не менее он не смел закрыть глаза, ибо видение наводило на него страх.
Так прошло несколько минут. Он осторожно, словно подкрадываясь к темноте, закрыл глаза, и тотчас же перед ним всплыли знакомые картины. Это было похоже на странный, поставленный в обратной последовательности спектакль, где фигуры с опусканием занавеса появлялись, а с поднятием его исчезали со сцены. И все это стало наконец так жутко и невыносимо, что он решил не смыкать глаз до рассвета.
- Бо-о-ом, бо-о-ом, бо-о-ом, бо-о-ом!.. - пробили часы за стеной.
Пьяница вздохнул с облегчением: звон часов рассеял мглу и вместе с ней видения.
В Тбилиси наступало утро. Пьяница встал, подошел к крану, чтобы промочить пересохшее горло. Воды не было. Тогда он вернулся и лег снова. Видения исчезли, но теперь нахлынули думы, и это оказалось еще мучительнее. Видение - оно хоть не имеет веса, тяжести. А думы - мрачные, горькие думы, - они свинцовой тяжестью давили на него, не давая шевельнуться, выпрямиться, стать на ноги.
...Надо выпить. Если сейчас не выпить хоть стакан, хоть глоток, хоть каплю водки, он умрет! Очень просто - свернется кровь, и он умрет. Деньги у него найдутся - вчера удалось выпросить кое-что. Но куда пойти? Может, в вокзальный ресторан? Он работает круглые сутки. Да, да, сейчас же, сию же минуту! Выпить... Выпить... Выпить... Иначе - смерть! Вот уже немеют руки и ноги, слабеет пульс, лоб покрылся холодной испариной...
Пьяница вскочил, подбежал к двери, рванул ручку и застыл...
Перед дверью стояла миловидная седая женщина в голубом платье.
Он не слышал, как за стеной, в соседней комнате, часы пробили шесть и как забулькала вода в кране. Он зажмурился, но когда спустя минуту вновь раскрыл глаза, женщина стояла там же, - стояла как каменное изваяние смущенной богоматери.
- Кто вы? - спросил пьяница шепотом.
- Уже час я стою здесь и не смею постучать, - ответила она.
- Но... Кто же вы?
- Ваша дверь, наверно, сотая... Я обошла сто дверей и не решилась постучаться... Если бы вы сами не открыли, я не осмелилась бы постучать и в вашу дверь...
- Что же вам нужно от меня, уважаемая?
- Не подумайте ради бога, что я попрошайка... - Голос у женщины задрожал. - Я мать!
- Чья мать? - ужаснулся пьяница.
- Мать солдата... - Женщина перевела дух и продолжала: - Я получила извещение... Сын мой лежит в госпитале, раненый. При смерти. Я должна взять его домой... Во что бы то ни стало... Хоть на собственной спине, хоть ползком, но должна... Если даже это будет мне стоить чести, совести, даже жизни!..
"Что же вы хотите от меня?" - спросили глаза пьяницы.
- Я не попрошайка, сынок! Я - мать... И мне нужны деньги... На дорогу...
"Благородные граждане Тбилиси!" - услышал пьяница собственный голос.
"И почему вы пришли ко мне?" - спросили его глаза.
- Не откажи мне, сынок, не погуби меня!.. Твоя дверь последняя. Больше я никуда не пойду!..
Женщина опустила голову. Пьяница увидел, как на ее черные изношенные чусты капнули слезы. Дрожащей, словно в лихорадке, рукой он быстро извлек из кармана скомканные, грязные бумажные деньги и подал их женщине. Она не протянула руки. Тогда пьяница осторожно положил их ей за пазуху, потом вывернул собственные пустые карманы и застыл.
1 2