– Браво! – воскликнула она, чтобы подбодрить молоденькую музыкантшу, мысленно восхищаясь ее мужеством.
Сьюзен благодарно посмотрела на Оливию, потом грациозно присела. На ее щеках заиграл яркий румянец.
– Не правда ли, она превосходно играет! – просиял сэр Джон Лейтон, крупный мужчина с тяжелым подбородком. Его объемистый живот не скрывал даже просторный бархатный камзол. Напудренный по тогдашней моде парик сидел на его голове как-то криво. Пухлые щеки горели. Он был простым пивоваром, десять лет назад возведенным в ранг рыцаря с присвоением звания сэра за оказание неких важных услуг королевской семье. Он сумел сколотить такое значительное состояние, что мог бы купить несколько таких роскошных поместий, как Эшбернэм. Во всяком случае, так сказал жене Арлен.
Несмотря на свое низкое происхождение и вечно съезжавший набок парик, сэр Джон очень нравился Оливии, потому что у этого грузного пивовара было поистине золотое сердце. Она отлично знала, что Арлен лишь притворялся другом сэра Джона, но пока не понимала, зачем этот доверчивый толстяк понадобился ее мужу.
– Действительно превосходно! – с легкой иронией отозвалась Элизабет.
Мать Сьюзен, леди Лейтон, миниатюрная привлекательная женщина, чем-то походила на птичку. Она постоянно нервно улыбалась, вертела во все стороны головой, и едва ли произнесла за весь вечер хотя бы с десяток слов.
Рядом с ней сидел Генри Уэнтворт, маркиз Хоутон.
Вдвое ниже и вдвое же толще сэра Джона, он крепко спал в своем удобном кресле. Его ноги чудовищно распухли от подагры и едва помещались в широких туфлях с большими пряжками. Элизабет громко щелкнула своим японским веером, и маркиз, испуганно вздрогнув, проснулся.
– Милорд, хотите, теперь я сыграю на клавесине? – нараспев произнесла Элизабет, вставая с места.
Арлен внезапно схватил Оливию за руку и, наклонившись к ней, раздраженно прошептал:
– Где ты была?
Оливии было по-настоящему больно, но она не подала виду и даже не попыталась отдернуть руку.
– Выходила подышать свежим воздухом, – тихо произнесла она в ответ.
Гости, не замечая супружеской перебранки, продолжали громко обсуждать музыкальные способности Сьюзен Лейтон. Но вот за инструмент грациозно села Элизабет, всем своим видом выражая полную уверенность в успехе.
– Ты всегда куда-то уходишь, когда в доме гости, – приглушенно прорычал Арлен. – Так не годится! Я бываю в этом доме всего раз в год и живу здесь не дольше двух месяцев! Могла бы вести себя полюбезнее!
Оливия заставила себя улыбнуться мужу, радуясь тому, что эти два месяца уже подходили к концу.
– У меня ужасно разболелась голова, милорд, – потупилась она.
Граф Эшбернэм гневно посмотрел на жену. Стройный, темноволосый и красивый, как и его сестра, он, повинуясь веяниям моды, не носил парика, но сильно пудрил волосы, завитые и уложенные в букли. Оливия знала, что лондонские дамы были без ума от ее мужа и что он часто менял любовниц. Теперь у него на содержании была актриса-француженка, говорят, даже беременная от него. Однако все это нисколько не волновало Оливию. Она была бы счастлива вообще никогда не видеть своего мужа. И даже молила небеса о том, чтобы любовница Арлена родила ему сына и чтобы граф наконец оставил их с Анной в покое.
– У тебя снова эти дурацкие предчувствия? Тебе опять снятся вещие сны? – с холодной злобой поинтересовался Арлен.
Оливия судорожно сглотнула.
– Нет, милорд, – солгала она, – это… это недомогание давно прошло.
Граф Эшбернэм продолжал смотреть на нее с нескрываемым отвращением, граничившим с самой настоящей ненавистью.
Такие отношения между супругами существовали не всегда. Оливии было всего шестнадцать, когда ее выдали замуж за графа Эшбернэма. Вспоминая девичество, она никак не могла поверить в то, что была такой наивной и доверчивой. Ах, как быстро все изменилось к худшему! С самого начала Арлен не питал особой любви к своей юной супруге, но когда он узнал о ее необычном даре предвидения, а это произошло еще до рождения дочери, то и вовсе охладел к ней, и между супругами навсегда установились отношения жертвы и палача.
Не выдержав взгляда мужа, Оливия опустила голову.
Наконец он отвернулся от нее, поправил кружевную манжету, выбившуюся из-под рукава бирюзового камзола, и его сапфировый перстень-печатка ярко сверкнул в свете хрустальных люстр.
– Прошу у тебя самую малость, – грозно прошептал он жене, – пусть твои предчувствия навсегда останутся лишь предчувствиями, и всего лишь. Иначе…
Оливия покорно кивнула, сложив руки на коленях. Сейчас ей как никогда хотелось покинуть гостиную и подняться наверх, в спальню дочери, но теперь этого сделать нельзя. Что бы сказал или сделал Арлен, если бы вдруг узнал, какие дурные предчувствия мучили ее сейчас?!
Горько задумавшись, Оливия случайно перевела взгляд на Сьюзен, тихо беседовавшую о чем-то со своей матерью. Она выглядела совершенно потерянной и какой-то несчастной.
От нее исходили волны страха и отчаяния. Оливия почувствовала это еще утром, когда только познакомилась с молоденькой девушкой. Оливии искренне хотелось помочь ей, но как? Что служило причиной ее несчастья?
Внезапно Сьюзен посмотрела на Оливию, словно почувствовав на себе ее взгляд, и Оливия ободряюще улыбнулась. Ей надо поближе познакомиться с девушкой, чтобы предотвратить катастрофу. Непонятно, откуда в ней взялась такая уверенность в грядущем несчастье, но интуиция никогда не подводила ее. Предвидение будущих событий возникало в мозгу Оливии само собой. Оно всегда бывало точным, но неясным в отношении деталей.
Ее раздумья были прерваны словами Арлена:
– Элизабет собирается играть на клавесине. Моя сестра великолепно владеет этим инструментом, а голос просто не поддается описанию!
– Да-да, – поспешно закивал маркиз, – моя жена во всех отношениях неподражаема!
Элизабет восприняла комплименты как должное, грациозно склонив головку.
– О да, мы наслышаны о многочисленных талантах леди Хоутон! – экспансивно воскликнул сэр Джон. – Прошу вас, миледи, сыграйте что-нибудь!
Его любезные слова внезапно закончились громким иканием, что испортило все впечатление.
Оливия добродушно улыбнулась сэру Джону.
Элизабет тоже выдавила милостивую улыбку и взяла первый аккорд. Она и вправду великолепно владела инструментом, во всяком случае, гораздо лучше несчастной Сьюзен Лейтон. Нежные мелодичные звуки наполнили гостиную.
– Ах, как это прекрасно, – вздохнул сэр Джон, но по его взгляду Оливия поняла, что эти слова относились не столько к музыке, сколько к самой Элизабет, сидевшей за клавесином. Маркиз, муж Элизабет, снова задремал.
И тут Оливия услышала детский крик! Он настолько отчетливо прозвучал у нее в ушах, что она невольно вскочила с места.
Сидевшая к ней спиной Элизабет продолжала играть, а все остальные уставились на Оливию, словно та сошла с ума. Только теперь она поняла, что, кроме нее, никто больше не слышал крика Анны. Девочка кричала и звала маму, потому что свечи в спальне опять погасли.
– Что-то случилось, леди Эшберн? – озабоченно спросил сэр Джон, тоже поднимаясь из своего кресла.
– Ничего не случилось, – холодно возразил Арлен, вставая и беря жену за руку. – Сядьте, миледи!
В его голосе явственно прозвучала угроза.
Но Оливия не подчинилась приказу.
– Арлен! Милорд… мне необходимо подняться наверх…
– Я велел вам сесть, миледи! – категорически произнес Арлен.
– Там погасли свечи, – начала было объяснять Оливия и тут же осеклась, увидев в глазах мужа бешеную ярость. На какое-то мгновение ей почудилось, будто он сейчас ударит ее по лицу, забыв о том, что они не одни.
Арлен никогда никому не говорил, что у него есть маленькая дочь. Фактически о существовании Анны никто не знал.
– Ах вот вы о чем! – подошла к ним, шурша юбками, Элизабет. – Ты все еще нянчишься с ней, словно с младенцем? – обратилась она к Оливии. – Бог мой, неужели она все еще спит при свечах? Оливия, дорогая, ты не должна позволять несмышленому ребенку диктовать свои условия! Ты слишком балуешь Анну, так ты совсем ее испортишь!
Арлен многозначительно поглядел на сестру.
– Продолжай играть, Элизабет, – тихо сказал он.
Та, недоуменно пожав плечами, уже повернулась, чтобы отойти, но тут заговорила Оливия. Она редко вступала в споры со своей золовкой, но теперь с трудом сдерживала гнев:
– А сколько детей у тебя, Элизабет?
Голубые глаза золовки внезапно расширились и потемнели.
– Если принять во внимание состояние здоровья твоей дочери, Оливия, отсутствие детей следует считать удачей, – язвительно проговорила она.
Оливию захлестнула волна слепой ярости, и она чуть не вцепилась ей в волосы. Столь несвойственная ей ненависть теперь пульсировала у нее в висках!
– Анна заслуживает гораздо больше любви и внимания, чем я могу ей дать, – тихо проговорила Оливия, стараясь держать себя в руках.
– В доме есть ребенок? – полюбопытствовал сэр Джон. – Извините, но я невольно подслушал ваш разговор. Ребенок – это Божье благословение, зачем делать из этого тайну? Арлен, значит, у вас и леди Эшберн есть маленький ребенок?
Взглянув на сэра Джона, Арлен так ничего и не ответил ему.
Оливия нервно облизнула губы, зная, что расплата за все это падет на ее плечи, хотя она ни в чем не виновата… или все-таки виновата?
– Вряд ли это можно назвать тайной, – пробормотала она наконец.
– У вас дочка? – продолжал любопытствовать сэр Джон.
– Да, – коротко выдохнул Арлен.
Оливия взглянула на мужа, потом на едва скрываемую мстительную улыбку Элизабет, теребившую в руках веер.
– Нашей дочери недавно исполнилось восемь, – чуть хрипло сказала Оливия.
– Уже восемь? – изумился сэр Джон. – А я и не подозревал об этом… Странно. Впрочем, будь у вас сын, об этом давным-давно всем было бы известно, не так ли?
От его обычной любезности не осталось и следа, и в глазах появился огонек подозрения, смешанного с осуждением. Сэр Джон был далеко не глупым человеком.
– Это вовсе не тайна, сэр Джон, – поспешил загладить неловкость Арлен. – Просто мне казалось, разговор о маленьких детях вряд ли может быть интересным в компании.
Арлен заметно покраснел, на лбу у него выступила испарина.
– Так ступайте же наверх, миледи, – повернулся он к Оливии, и его глаза грозно сверкнули, обещая ей скорую расправу за все, что ему пришлось вытерпеть по ее милости.
Расстроенная Оливия извинилась перед гостями и поспешно вышла из гостиной. Арлен стыдился своей дочери, и Оливия никак не могла простить мужа за это. Уходя, она поймала на себе довольный взгляд Элизабет.
Боль пульсировала в висках Оливии, когда она чуть ли не бегом взлетела вверх по лестнице. Детская находилась на третьем этаже. На этом же этаже спала и сама Оливия, когда мужа не было дома. Подходя к детской, она услышала тихий плач Анны. Комната была вся освещена оранжевым пламенем свечей.
У постели ребенка сидела служанка-ирландка. На необычно бледном лице девочки ярко выделялись веснушки. Когда в детскую вошла Оливия, служанка вскочила на ноги.
– Прошу прощения, мадам, – пробормотала Меган, не глядя на хозяйку.
– Мама! – тут же воскликнула Анна, протягивая руки навстречу Оливии. Глаза были такого же светло-серого цвета, как и у матери. Широко раскрытые, они ничего не видели: Анна была слепой от рождения.
Подбежав к дочери, Оливия обняла ее и прижала к своей груди. Потом взглянула на молоденькую ирландку, нервно переминавшуюся с ноги на ногу у двери.
– Ты снова не уследила за свечами! – укоризненно произнесла она, мысленно благодаря небеса за то, что мисс Чайлдс должна была уже скоро вернуться.
– Зачем слепому ребенку свечи? – начала было оправдываться глуповатая ирландка.
– Ступай прочь, – оборвала ее Оливия, крепко прижимая к себе дочь. Она не могла объяснить, почему совершенно слепая Анна ужасно боялась ночной темноты и всегда просила оставлять на ночь в детской хотя бы одну горящую свечу. – Не надо плакать, милая, все уже позади, свечи снова горят, – ласково пробормотала Оливия, гладя дочь по головке.
– Прости, мамочка, – в последний раз всхлипнула Анна, – я не хотела причинять тебе беспокойство… Прости, я такая трусиха…
– Ты вовсе не трусиха! Наоборот, ты невероятно храбрая девочка! – шепотом возразила ей Оливия, продолжая гладить черные как смоль волосы Анны, заплетенные в одну длинную косу. – Другой такой храброй девочки я не знаю.
Оливия закрыла глаза, не позволяя непрошеным слезам скатиться по щекам. Она вспомнила ненавидящие глаза Арлена…
– Почему же я так боюсь спать в темноте? – жалобно пролепетала Анна.
– Многие люди спят при свете, – задумчиво ответила Оливия. Если ее маленькая дочка боялась ночной темноты, не означало ли это, что она с такой же силой боялась и темноты, в которой ей приходилось пребывать постоянно из-за своей врожденной слепоты? Сердце Оливии разрывалось от горя. Еще крепче обняв девочку, она стала баюкать ее.
– Мамочка, не надо печалиться, – неожиданно пробормотала Анна и, отстранившись от матери, пытливо взглянула на нее, словно хотела по-настоящему увидеть ее лицо. Оливия смотрела в большие красивые и, увы, слепые глаза дочери и знала, что они понимают друг друга без слов…
– Больше не буду, – прошептала она, едва заметно улыбаясь.
– Папа сердится? – неожиданно спросила Анна.
– Ничего страшного, детка, я все уладила, – торопливо проговорила Оливия, внутренне обомлев от недетской проницательности и невероятной чувствительности дочери. Теперь ей стало окончательно ясно, что она унаследовала ее дар. Но, будучи всего-навсего восьмилетней девочкой, Анна еще не понимала этого. – Через два дня папа уедет в Лондон, – сказала Оливия. – Нам с тобой не о чем волноваться. Когда он уедет, мы снова будем устраивать пикники на берегу озера каждый день! Будем вместе читать книги, собирать ягоды и цветы… Мы будем снова свободны!
Анна молчала.
– Что с тобой, детка? – встревожилась Оливия.
– Что, если он узнает? – тихо произнесла девочка.
1 2 3 4 5 6 7 8