Да что же это я натворил?»
Его внутренний голос задавал болезненные вопросы, а мозг пытался ответить на них. Но настоящую правду ему подсказало сердце, разрушив глупые иллюзии, которые он так усердно пытался поддерживать в мозгу все эти последние недели после потери ребенка. «Я продолжаю любить ее. Проклятие, я все еще люблю ее!»
— Что я натворил?
Джим цеплялся за горечь и бешенство, одолевавшие его перед этим, но они ускользали от него. Любовь прорывалась в нем, подступала к нему со всех сторон, а в его мозгу роились сотни образов Брайони, и казалось, хрупкий образ ее красоты и светлой души заполнил его сердце до краев так, что он больше не мог этого вынести.
Джим глубоко надвинул на лоб шляпу и бросился к двери. Когда он накидывал на широкие плечи свою куртку из оленьей кожи, Руби Ли повисла на нем, умоляя:
— Милочек, не уходи! На улице творится что-то кошмарное! Останься со мной до утра. Ну, пожалуйста!
Но Джима уже и след простыл. Он пронесся по лестнице, через залу, и выбежал в ночь, где его тут же пронизал дикий, завывающий ветрило. Лишь когда Джим начал отвязывать Пекоса, он заметил, что все еще держит в руке пистолет жены с перламутровой рукоятью. Он бессмысленно смотрел на него, вновь почувствовав толчок страха за жену. А еще через минуту, убрав пистолет в карман, вскочил в седло и стрелой понесся домой.
К тому времени, как Джим добрался до Трайпл Стар, начался дождь, тут же превратившийся в ливень, ледяные струи которого стали смесью дождя и снега. Промокший насквозь и промерзший, он отвел Пекоса в стойло. И конь, и человек дрожали от холода и совершенно не чувствовали онемевших конечностей. Протерев глаза, Джим заглянул в стойло Шедоу, надеясь увидеть огромного вороного, но там его не было.
Он снова протер глаза и вгляделся, не веря самому себе. Жеребца не было. У него перехватило горло, он бегом проверил все стойла. Все было напрасно.
«Брайони!» Его охватила паника. В следующий миг под колючим ветром и снегом он несся к дому. Ворвавшись в парадную и перепрыгивая сразу через две ступеньки, он взбежал наверх.
— Брайони! — хрипло крикнул он.
Ее не оказалось ни в хозяйской спальне, ни в комнате, которой эти последние недели пользовался он. Услышав его крики, появился Дэнни, протиравший заспанные глаза. Когда он подошел к старшему брату в темной гостиной, на его лице было написано раздражение.
— Какого дьявола?..
— Ты не видел Брайони? — потряс его Джим, окатив голые руки и плечи брата холодной водой, стекавшей с куртки. — Отвечай же скорее!
— Брайони? Нет. Не видел с того момента, как она ушла к себе и сказала, что поужинает в своей комнате. Думаю, она уже заснула или, во всяком случае, спала, пока ты не поднял этот гвалт…
— Одевайся. Собирай работников. Нам нужно начать поиски.
Дэнни уставился на него:
— О чем ты толкуешь?
— Брайони исчезла! — Джим рубанул кулаком по каминной полке, отчего затряслась стеклянная статуэтка. — Мы с ней повздорили. Она поехала за мной в город, и я отослал ее домой. Теперь я возвращаюсь, а Шедоу нет в конюшне и ее нет в доме; это означает, что… — Он запнулся. Братья взирали друг на друга с нарастающей тревогой.
— Она вне дома… в эту кошмарную ночь? — выдохнул Дэнни.
— Она или ранена, или заблудилась, или… — Голос Джима сорвался. Его лицо посерело до неузнаваемости. — Собирайся побыстрее, — велел он, направившись к двери. — Я хочу, чтобы все работники ранчо начали поиски. Никто не должен спать, пока ее не найдут!
И Джим исчез в гудящей темноте, а Дэнни, охваченный страшной тревогой, кинулся наверх за одеждой.
После трехчасовых поисков не было найдено никаких следов Брайони. Забравшись на Пекосе на невысокую гряду холмов, Джим вглядывался в струи дождя, безумно пытаясь разглядеть что-нибудь в этой страшной вьюжной мгле. Северный ветер набрал полную силу и с воем рвал кактусы, ветви деревьев и молодую поросль и во все стороны швырял камни, превратив прерию в сущий ад. Ступни ног Джима онемели, руки в кожаных перчатках закоченели, лицо застыло. Он заметил, что к нему приближаются остальные всадники с поникшими головами, и пришпорил Пекоса, заставив изнуренное животное двигаться дальше.
— Есть хоть что-нибудь?! — крикнул он, но Дасти Слейд и Пайк Оуэне отрицательно покачали головами.
— Босс. — Дасти наклонился вперед, пряча лицо от резкого порыва ледяного ветра. — Это ничего не даст! Мы не видим ни зги!
— Слишком темно… и сыро! — вставил Пайк, кутаясь в клетчатое шерстяное пальто и шарф. — Думаю, надо подождать до завтрашнего утра, когда уляжется ветер, а этот проклятый дождь…
— Никто никуда не уйдет, пока моя жена не будет найдена! — Джим схватил Пайка за шею и чуть не стащил его с седла. — Ты, умник, ленивый трус и собачий сын! Продолжай поиски, а то я прикончу тебя! Всех вас! Двигайтесь да побыстрее!
Работники ускакали, одеревеневшие и промерзшие, а Джим со свирепым отчаянием повернул коня. Он оглядывал покрывшуюся ледяной коркой прерию, охваченный такой паникой, какой не знавал за всю свою жизнь.
Еще через четыре часа он едва держался в седле. Уже подходило время восхода солнца, а дождь и буран не ослабевали. Усталый и исстрадавшийся, Джим упрямо ехал дальше, мокрый и промерзший, и на его ресницах образовались маленькие сосульки. Чуть ли не десяток раз он проехал по дороге из Форт Уорта до Трайпл Стар, слезал с коня, чтобы продолжать поиски пешком, кричал и звал до хрипоты. Мысль о том, что Брайони может быть где-то совсем рядом, лежать где-то за ближайшей скалой или вон у того корявого дерева, заставляла его идти вперед, ибо в мозгу у него уже вырисовывалась картина: Брайони лежит, раненная и беспомощная где-нибудь невдалеке. Нет, он не может отказаться от поиска. Не может, пока не найдет ее. И он свирепо, отчаянно говорил себе, что непременно найдет ее.
На заре ливень перешел в моросящий дождь, и Джима вдруг осенило. Он направил Пекоса к полянке в долине, которую они с Брайони облюбовали как укромное местечко и где они провели так много тайных, счастливых часов в любовных утехах. Она называла эту полянку местом их рандеву, особым местечком, которое они оба так любили. В мглистом сером утреннем свете он обнаружил два оголенных ствола дубов, облепленных льдом, и его сердце забилось сильнее. Может… может, каким-то чудом, волей случая он найдет ее там. Может…
Он слез с коня и, спотыкаясь, прошел вперед, с трудом ворочая головой, чтобы не упустить ничего из виду. Все вокруг было мглистым, мокрым, промерзшим. Никого не было видно.
Джим в отчаянии застонал и уселся между двумя дубами. Он зарылся лицом в руки, укрываясь от ветра, который с воем и свистом бил в его усталую грудь.
Где она могла быть? Куда она девалась? Джим чувствовал себя так, словно ему разорвали все внутренности. Натруженные мышцы болели. Он едва мог передвигаться, но знал, что надо продолжать. Нельзя отказаться от поисков. Он обязан найти ее.
Пошатываясь и опираясь одной рукой о ствол дуба, Джим поднялся. Закрыв глаза, он представил залитое слезами лицо жены, каким оно выглядело в комнате Руби. «Я всегда буду любить Джима Логана, — шептала она, и эти слова ножом резали его сердце. — Но вопрос заключается в том, что я не знаю, куда он делся».
— Брайони! — взревел он, раскинув в стороны руки. — Куда ты сама девалась? Куда? Куда?
Но его слова подхватил ветер и унес куда-то в сторону. Ему никто не ответил.
Глава 9

Когда военный отряд индейцев из племени шайенов вернулся в свой лагерь, их встретили радостные соплеменники. Радость в связи с успешным возвращением храбрецов с кучей украденных коней сопровождалась облегчением, обусловленным тем, что воины выдержали бурю. Кроме того, когда группа шайенов, презрев ледяные порывы ветра и мокрую слякоть, вышла навстречу возвращающимся братьям, возникло любопытство и неприметная напряженность в отношении пленницы, привезенной отрядом. Индеец по прозвищу Быстрый олень стащил окоченевшую женщину с пони и подтолкнул ее к своему типи, гордый радостным улюлюканьем, которым встречавшие приветствовали его подвиг. Его не удивило, что по большей части их восторг относился к лошади, на которой ехала женщина, когда он пленил ее, ибо мало кто из шайенов, прекрасных наездников, когда-либо видел такого грациозного и великолепного жеребца, как этот. Вот это трофей! А женщина? Ну, это должен решить Быстрый олень. Поскольку он захватил ее и привез в лагерь на своем пони, то он мог по желанию либо сделать ее своей рабыней, либо убить. Как только у него появится возможность рассмотреть ее, судьба пленницы определится.
Из груди Брайони вырвался стон, когда индеец поднял полог типи и втолкнул ее внутрь. Она растянулась на голой земле, чуть не задев костер, разложенный по кругу в центре жилища. Ее щека была оцарапана камнем. Промокший плащ запутался у нее в ногах, когда она упала, что помогло ей не угодить в огонь. Со всем проворством, на которое она была способна, девушка перекатилась в сторону и подняла голову, чтобы разглядеть высокого храбреца с походной раскраской на лице, стоявшего над ней.
Шайен представлял собой устрашающее зрелище в одеянии из шкуры бизона и головном уборе с перьями; его медного цвета лицо было расчерчено полосами ярко-красного цвета. Темными, напряженными глазами он оглядывал белую женщину, лежавшую на полу его типи, и во взгляде его была суровость, которая никоим образом не могла унять явный страх на лице пленницы.
Брайони поднялась на колени, кутаясь в плащ в беспомощной попытке согреться. Она с опаской отодвинулась, когда воин внезапно бухнулся на землю рядом с ней; затем она увидела, что он раздувает огонь. Она всхлипнула, наблюдая, как он подбросил в костер заранее собранную кучку коры. Горячие языки пламени поднялись вверх, и она чуть придвинулась к огню, пытаясь согреть дрожащие от холода конечности. Девушка подозрительно озирала индейца, отчаянно стараясь совладать с паникой, охватившей ее с той самой минуты, когда она натолкнулась на отряд по дороге из города на ранчо.
Все случилось невообразимо быстро. Она изумленно обнаружила, что ее преследуют, затем что ее стащили с седла и что ее уволокла с собой в ночь банда, состоящая из почти дюжины дико голосивших, безумно раскрашенных индейцев.
И вот она здесь. Мокрая, промерзшая, изнуренная до предела, она оказалась в типи наедине с этим высоким молчаливым храбрецом, который следил за каждым ее движением, как если бы ждал предлога для того, чтобы убить ее. Брайони попыталась успокоиться и поразмыслить. Убьет ли он ее, изнасилует или предаст мучениям? Ужас охватил ее душу. Она смотрела на индейца, пытаясь найти хоть чуточку человеческой доброты в этом грубо выделанном, угловатом, так ужасно раскрашенном лице, но видела лишь неприязнь.
Внезапно индеец протянул руку и привлек ее к себе, чуть ли не на колени. Она попыталась выкрутиться, но он удержал ее, грубо вцепившись одной рукой в ее волосы.
— Нет! Пожалуйста! — задыхаясь, закричала она, но тут же перестала сопротивляться, инстинктивно чувствуя, что это только усилило бы опасность.
Она заметила, что индеец острым, суровым взглядом изучает ее лицо при свете костра. Она решила выждать; от страха сердце ее колотилось гулкими болезненными ударами, сотрясавшими каждый нерв. Золотистый свет коснулся ее кожи, высветил изящную линию ее профиля, поднятый вверх подбородок и широко поставленные блестящие глаза, со страхом глядевшие на захватчика.
Прошла томительная минута. Брайони ощущала запах кожи и табака, смешанный с запахом дыма горящих дров, затаенную злость и напряжение в глазах индейца, внимательно изучающих каждую черточку ее лица. В них мерцало что-то такое, чего Брайони не могла понять. Затем он вскочил на ноги, увлекая ее за собой, что-то пробормотал и снова оглядел ее, поворачивая подбородок девушки в разные стороны. Затем поднял прядь ее мокрых, струящихся волной волос и пропустил их между пальцами. Потом его губы сжались в тонкую линию.
Без дальнейших колебаний он вытолкнул ее из типи под шквал бешено дувшего ветра, который с такой силой ударил ее в грудь, что она попятилась. Он снова схватил ее, не давая ей упасть, и потащил к центру лагеря мимо целого ряда типи.
Они добрались до самого большого жилища, сложенного чуть ли не из двадцати шкур бизонов, сшитых вместе и натянутых на переплетенные прутья. Индеец заговорил, выкрикивая что-то, чего Брайони не могла понять, в ревущую ночь, а затем она услышала неясный ответ из гигантского типи. Полог был приподнят, и она снова оказалась под крышей, защищенная от ледяного, безжалостного ветра.
Здесь было значительно просторнее, а кроме того, это типи было убрано множеством перьев и украшений из бус. У одной стены аккуратно было сложено оружие, над ним висел круглый щит из сыромятной кожи, с перьями и геометрическими узорами, нанесенными краской. Кроме того, там висело несколько больших сумок из бизоньей кожи, прекрасные головные уборы из бус и перьев, одежды, украшенные иглами дикобраза, бусами и перьями.
Хотя Брайони лишь поверхностно удалось оглядеть типи, у нее сложилось мнение, что оно является жилищем вождя. Затем ее грубо подтолкнули к центру типи, где горел костер. У его дальнего края лицом на восток сидел индеец неопределенного возраста. Его обветренное лицо свидетельствовало о том, что ему немало лет, но проницательные черные глаза были острыми, как лезвие ножа.
Она вгляделась в его гордое, резко очерченное лицо, отметив глубоко посаженные глаза и выдающийся нос, тонкие, жесткие губы и как бы высеченный из гранита подбородок. Он сидел по-турецки на коврике из медвежьей шкуры, на его сутулых плечах была накидка из шкуры бизона, а две густых косички были обвязаны ремешками из сыромятной кожи. Храбрец, который привел ее, стоял в стороне со скрещенными руками и быстро говорил на родном языке.
Брайони ждала; ее волосы разметались по лицу, и она чувствовала себя промерзшей до костей.
Что происходит? Почему ее привели в это жилище? Собирались ли они убить ее сейчас или завтра на глазах у всего племени?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38