Великолепно магазин Водолей ру
Но она никогда не предаст меня.– С каких это пор ты стал доверять женщине? – Ричард ехидно скривил губы. – Не ты ли еще недавно уверял, что ни на одну из них нельзя положиться и ни одна не стоит того, чтобы из-за нее рисковать жизнью. Я слышал эти слова от Майкла Роуленда. Где он сейчас?– Он перед тобой. Но… Я считаю, что это мой долг. Поверь, Ричард, голландцам в голову не придет ждать моего появления прямо у них на пороге. К тому же они будут искать грязного, обросшего беглеца, а не аккуратно подстриженного британского офицера в безукоризненной форме. Не беспокойся, они не поймают меня.Ричард колебался, и Майкл понимал, что сейчас для него важно найти хоть какой-то, даже самый слабый довод, чтобы склонить чашу весов в свою пользу.– Если они все-таки догадаются, можешь застрелить меня на месте. Тогда все сразу разрешится – и для тебя, и для меня. Клянусь Богом, другого выхода у нас нет. Второй раз плена я не вынесу и лучше предпочту умереть, чем подвергать опасности тебя и ее.На этот раз Ричард молчал очень долго. Настолько долго, что Майкл уже приготовился услышать окончательный отказ. Наконец его друг и командир укоризненно покачал головой, показывая тем самым, что идет на уступку.– Ладно. Твоя шея, в конце концов, не моя. А сейчас уходи отсюда.Майкл повернулся и уже успел сделать несколько шагов к двери, когда его остановил голос Ричарда:– Наверное, она замечательная женщина, Роуленд?– Да, – не раздумывая ответил Майкл. – Она необыкновенная.
После двух недель полной праздности Аннелиза была готова завыть от скуки. У нее не было никаких дел. Абсолютно никаких. Управление имением и без нее осуществлялось весьма эффективно. Для обслуживания дома существовала целая армия слуг и рабов; все они неукоснительно следовали программе, разработанной много лет назад прежней хозяйкой.По сути, именно Хильда до сих пор руководила здесь всем, продолжая безраздельно владеть сердцем Питера. Портреты Хильды висели в каждой комнате, так что слуги всегда находились в радиусе досягаемости ее немигающего неусыпного ока и бегали как заведенные. Ничто в этом доме не оставалось без внимания, и все доводилось до конца. Но Аннелиза чувствовала себя здесь незваной гостьей. Она ела, пила, беседовала с Питером, а он все не сводил тоскующего взора со своей белокурой и розовощекой голландской красавицы.Только ночь освобождала Аннелизу от никогда не прекращающегося контроля Хильды.Наедине с собой, лежа в темноте, в отсутствие мужа, по-прежнему не проявлявшего к ней интереса, она позволяла себе предаваться мыслям о Майкле Роуленде. Удалось ли ему спастись? Аннелиза строила по этому поводу самые разнообразные предположения. Трудно было сказать, чего она хотела больше: никогда ничего не знать о нем или услышать, что побег удался. В последнем случае Майкл уже должен был находиться на пути в свою любимую Виргинию, где его ждала новая жизнь, в которой для нее никогда не найдется места.Аннелиза часто задавалась вопросом: думает ли Майкл о ней хотя бы иногда? Посещают ли его по ночам воспоминания, такие же яркие, как у нее, когда все тело заново переживает каждое прикосновение, каждую ласку, каждый вздох?Она страстно желала, чтобы у нее был ребенок, не только потому, что беременность избавляла ее от возвращения Питера к ней в постель. Ребенок мог быть зачат, когда ее тело было живым и гостеприимным для Майкла, а его объятия заставляли петь и ликовать ее сердце. Удивительно, что ее память сумела сохранить самые волнующие минуты, проведенные с ним, все до единой. До сих пор она чувствовала себя принадлежащей ему, ему одному, будто близости с Питером вовсе никогда не существовало и в ту кошмарную брачную ночь между ними ничего не произошло.И все же вряд ли Питер покинул ее постель, не доведя до конца супружеского ритуала, – иначе зачем ему распинаться насчет потери контроля. Без этого он просто не стал бы продолжать холостяцкое воздержание и дожидаться очевидных результатов соития, не оставившего у нее никаких осязаемых ощущений. В отсутствие физических доказательств она была вынуждена напрягать ум в поисках других подсказок, припоминая все слова, сказанные тогда мужем. «…Ты открыла мне все самое сокровенное, Аннелиза», – безусловно, такую фразу мог позволить себе человек, беспрепятственно попользовавшийся женским телом. Но то же самое вполне мог произнести и мужчина, наслушавшийся болтовни своей захмелевшей новобрачной. Не с ее ли слов он составил впечатление о том «самом сокровенном»? Не она ли невпопад бормотала о веселых днях с «энергичным» любовником в преддверии торжественного обета? Питер с повышенным вниманием следил за всем, что она говорила в первую брачную ночь, и очень искусно истолковывал даже самые обтекаемые высказывания. Теперь, когда они беседовали за столом, он всякий раз полностью перехватывал инициативу, не давая ей сказать ни слова, словно уже не надеялся больше услышать от нее ничего интересного.Правда, из этого правила было одно исключение. Как-то в начале недели Аннелиза, как обычно, завтракала вместе с мужем и неожиданно сказала что-то, что его развеселило. Он вдруг захихикал и бросил на нее быстрый взгляд. Солнце било ему в глаза, и было ясно, что он не мог видеть ничего, кроме нее. В этот момент Питер смотрел на нее с неподдельным удивлением, как смотрят после дегустации незнакомого блюда, которое неожиданно пришлось по вкусу.Начиная с того утра Аннелиза ловила на себе взгляд мужа намного чаще, чем раньше. При этом он выглядел таким изумленным и… голодным, что она невольно задумывалась над причиной происшедшей перемены. Однако это не настолько беспокоило ее, чтобы задавать ему вопросы.Для человека своего положения Питер работал очень много. Вероятно, этим он был обязан своей необычайно хорошей физической форме. Аннелизе казалось, что его настроение улучшается, когда он рассказывает о плантациях, поэтому она проявляла неослабный интерес ко всему, что касалось деловой стороны его жизни.Всю последнюю неделю Аннелиза замечала, что Питер уходил из дома несколько позже, а возвращался к обеду раньше, чем обычно. Наверное, ей следовало поблагодарить судьбу за то, что он изменил расписание, потому что теперь у нее оставалось гораздо меньше времени для пустых мечтаний в одиночестве; но она все никак не могла заставить себя переменить свое отношение к мужу. Когда Питер усаживался неподалеку и начинал разглядывать ее, ей не становилось от этого уютнее. В этих случаях она ощущала свое одиночество даже больше, чем когда оставалась предоставленной самой себе и мечтала о Майкле.Матери Аннелиза писала каждый день. Ее послания напоминали короткие заметки; в них она рассказывала о своем новом доме, о плантации, о здешней погоде. Стараясь, чтобы ее письма выглядели веселыми, она тщательно выбирала выражения: острая потребность поделиться своими сомнениями, своей сердечной болью умерялась конкретными обстоятельствами. Составляя осторожные фразы, Аннелиза испытывала безумную тоску по матери; ей так мучительно недоставало компании Бритты с ее выстраданной мудростью, что порой казалось: она просто не выдержит ожидания длиной в восемнадцать месяцев, необходимых для получения ответа.– Чем же она занималась весь день? – не выдержав, спросила однажды Аннелиза у Тали.– Кто занимался, госпожа?– Хильда. Ваша первая хозяйка. Не могла же она все двадцать лет потратить на организацию хозяйства и разработку меню.– А-а, – протянула Тали, явно довольная тем, что наконец поняла вопрос. – Она шила.– Шила? – Ответ не слишком удивил Аннелизу. Хотя шитье никогда не принадлежало к числу ее любимых занятий, она подумала, что, наверное, таким образом и в самом деле можно было убить время. – Но Питер говорил, что у нас есть целая команда служанок для штопки, починки и прочего рукоделия.– Прежняя хозяйка не просто шила. Она занималась немецким шитьем.– Немецким шитьем? А что это такое?– Я сейчас покажу вам, только возьму ключ у Мару.Сначала Мару заупрямилась, но Аннелиза быстро объяснила ей, кто теперь является истинной хозяйкой в этом доме, и Мару нехотя повела их с Тали через полутемный коридор вниз к таинственной двери, которая до этих пор всегда оставалась запертой.Приоткрыв дверь, Мару с хмурым видом отошла назад. Аннелиза не сразу поняла, отчего это горничная так разволновалась. По сравнению с другими помещениями комната была небольшой, не более двенадцати квадратных футов; стены ее от пола до потолка были заставлены полками, на которых стопками лежала аккуратно сложенная материя.Очевидно, изначально ткань была белой, однако за те долгие годы, что она находилась в этих стенах, цвет ее изменился, и стопки, расположенные ближе всего к двери, приобрели насыщенный желтый оттенок. По всему было видно, что с тех пор как их сложили и оставили здесь, они так и лежали нетронутыми. Только в самых удаленных углах ткань казалась белой как облака.– Вот, – Тали жестом показала на штабеля, – это все вышивала госпожа Хильда.Аннелиза вынула пожелтевший кусок ткани из нижней стопки, встряхнув за край, распустила его в длину… и вдруг ее глазам предстал каскад ярких красок, словно Хильда Хотендорф при помощи иглы и шелковой нити собрала на этой скатерти целый букет полевых цветов.– Как красиво, – восторженно прошептала Аннелиза. – Никогда не видела такой искусной вышивки.Она вдруг подумала о многочисленных портретах Хильды и удивилась, почему Питер не вставил в рамку ни одного из этих изумительных образчиков ручной работы, чтобы они напоминали ему о мастерстве любимой жены.– Не понимаю, – сказала она, – почему бы Питеру не украсить этим прекрасным шитьем весь дом?– О, тут всего так много. – Мару выразительно повела плечом в сторону полок. – Лучше нам поскорее закрыть эту комнату, госпожа.– Сейчас, сейчас. – Аннелиза прошла дальше. Беглый осмотр полок подтвердил, что девушка была права. Число вышитых скатертей было ошеломляющим. Аннелиза аккуратно сложила первую и, подойдя к самой дальней полке, выбрала еще одну, лежавшую сверху. Последняя работа Хильды. За многие годы ее талант должен был только улучшиться.Она растянула белое полотнище и едва не выронила его из рук. По рисунку было невозможно сказать, что пыталась создать мастерица – неровные стежки напоминали беспорядочные птичьи следы на снегу, а тонкое фабричное полотно было сплошь истыкано мелкими дырочками от повторных уколов иглой в одно и то же место. Вокруг этих дырочек по всей ткани была заметна такая же россыпь небольших коричневато-красных пятнышек.Аннелиза почувствовала стеснение в груди – вышитый лоскут словно кровоточил у нее в руках.– Наверное, ваша бывшая хозяйка была серьезно больна, когда вышивала это? – тихо спросила она.– Нет. Та госпожа никогда не болела, но только она была или сильно сердитой, или грустной. Я думаю, что она очень-очень устала от немецкой вышивки.– А почему она не занялась еще чем-нибудь?– Хозяин никогда бы ей не позволил. И с вами будет то же. Наш господин говорит, что обязанность жены – это рождение детей. Поэтому он и велел ей вышивать, покуда не родится ребенок.Аннелизе было совсем нетрудно представить молодую красавицу, вошедшую в этот дом в качестве новобрачной с мечтой обустроить жизнь семьи, вдохновенно разрабатывающую график работ и четырнадцатидневное меню. Эта женщина месяц за месяцем жила в бесконечном ожидании ребенка, в надежде почувствовать его шевеление в своем чреве. Но этого не происходило, и ей ничего не оставалось, как только вышивать. Она предавалась своему бессмысленному занятию до тех пор, пока отчаяние и сожаление о напрасно потраченных годах не сделали ее слепой. В конце концов она перестала следить за стежками и тупо втыкала иглу в ткань и собственные пальцы.Неожиданно вошедший в комнату Питер застал Аннелизу за этими раздумьями. Когда он увидел у нее в руках скатерть, вышитую Хильдой, его губы побелели от ярости.– Незачем тебе появляться в этой комнате! – прорычал он. – Чтоб впредь я тебя здесь не видел!Аннелиза тщательно сложила скатерть и осторожно положила поверх стопы других, подобных ей. Затем вышла в коридор и подождала, пока муж запрет дверь. Она даже притворно улыбнулась, пытаясь сохранить дружелюбный вид, словно выдворение хозяйки из комнаты в собственном доме было для нее самым обычным делом.– Вы что-то рано сегодня, Питер, – как бы невзначай заметила она.– Англичане собрались в Банда-Нейре, чтобы забрать в порту провизию и пройти досмотр. Обычно это весьма увлекательное зрелище. Я хотел взять тебя с собой, а заодно и представить кое-кому из наших плантаторов. Но может, лучше оставить тебя здесь в одиночестве?Разумеется, он хотел наказать ее за любопытство. Хорошей жене следовало склонить голову и покорно согласиться с приговором, но гордый дух Аннелизы не мог допустить этого. Она не сделала ничего плохого и к тому же так устала от однообразия! Поездка на Банда-Нейру в какой-то степени развеяла бы ее скуку. А еще на Банда-Нейре она могла услышать от англичан новости о Майкле, узнать от них, удалось ли ему выжить после побега и благополучно отправиться в желанную колонию в Виргинии.– Пожалуйста, Питер, возьмите меня с собой. Мне так хочется куда-нибудь поехать!Она видела, что мужу очень хотелось отказать ей, – это было видно по тому, как поджались его губы и приподнялась нижняя челюсть. Но, судя по всему, у него были свои причины на то, чтобы не дать неприязни окончательно захлестнуть его.– Хорошо, – хрипло выдавил он. – Поедешь, если тебе так хочется. Глава 14 Питер немедля приказал слугам заняться приготовлениями к поездке, и от возникшей в результате всеобщей суматохи волнение Аннелизы еще больше усилилось. Она хорошо представляла, что ее ожидает, – множество жадных глаз моментально оценят ее одежду, внешность, манеры, станут следить за каждым ее движением… Слухи, несомненно, и так уже циркулирующие вокруг нее, сделаются еще красочнее и невероятнее. К тому же на Банда-Нейре ей предстоит познакомиться с людьми, которые составят ее будущее окружение до конца жизни:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
После двух недель полной праздности Аннелиза была готова завыть от скуки. У нее не было никаких дел. Абсолютно никаких. Управление имением и без нее осуществлялось весьма эффективно. Для обслуживания дома существовала целая армия слуг и рабов; все они неукоснительно следовали программе, разработанной много лет назад прежней хозяйкой.По сути, именно Хильда до сих пор руководила здесь всем, продолжая безраздельно владеть сердцем Питера. Портреты Хильды висели в каждой комнате, так что слуги всегда находились в радиусе досягаемости ее немигающего неусыпного ока и бегали как заведенные. Ничто в этом доме не оставалось без внимания, и все доводилось до конца. Но Аннелиза чувствовала себя здесь незваной гостьей. Она ела, пила, беседовала с Питером, а он все не сводил тоскующего взора со своей белокурой и розовощекой голландской красавицы.Только ночь освобождала Аннелизу от никогда не прекращающегося контроля Хильды.Наедине с собой, лежа в темноте, в отсутствие мужа, по-прежнему не проявлявшего к ней интереса, она позволяла себе предаваться мыслям о Майкле Роуленде. Удалось ли ему спастись? Аннелиза строила по этому поводу самые разнообразные предположения. Трудно было сказать, чего она хотела больше: никогда ничего не знать о нем или услышать, что побег удался. В последнем случае Майкл уже должен был находиться на пути в свою любимую Виргинию, где его ждала новая жизнь, в которой для нее никогда не найдется места.Аннелиза часто задавалась вопросом: думает ли Майкл о ней хотя бы иногда? Посещают ли его по ночам воспоминания, такие же яркие, как у нее, когда все тело заново переживает каждое прикосновение, каждую ласку, каждый вздох?Она страстно желала, чтобы у нее был ребенок, не только потому, что беременность избавляла ее от возвращения Питера к ней в постель. Ребенок мог быть зачат, когда ее тело было живым и гостеприимным для Майкла, а его объятия заставляли петь и ликовать ее сердце. Удивительно, что ее память сумела сохранить самые волнующие минуты, проведенные с ним, все до единой. До сих пор она чувствовала себя принадлежащей ему, ему одному, будто близости с Питером вовсе никогда не существовало и в ту кошмарную брачную ночь между ними ничего не произошло.И все же вряд ли Питер покинул ее постель, не доведя до конца супружеского ритуала, – иначе зачем ему распинаться насчет потери контроля. Без этого он просто не стал бы продолжать холостяцкое воздержание и дожидаться очевидных результатов соития, не оставившего у нее никаких осязаемых ощущений. В отсутствие физических доказательств она была вынуждена напрягать ум в поисках других подсказок, припоминая все слова, сказанные тогда мужем. «…Ты открыла мне все самое сокровенное, Аннелиза», – безусловно, такую фразу мог позволить себе человек, беспрепятственно попользовавшийся женским телом. Но то же самое вполне мог произнести и мужчина, наслушавшийся болтовни своей захмелевшей новобрачной. Не с ее ли слов он составил впечатление о том «самом сокровенном»? Не она ли невпопад бормотала о веселых днях с «энергичным» любовником в преддверии торжественного обета? Питер с повышенным вниманием следил за всем, что она говорила в первую брачную ночь, и очень искусно истолковывал даже самые обтекаемые высказывания. Теперь, когда они беседовали за столом, он всякий раз полностью перехватывал инициативу, не давая ей сказать ни слова, словно уже не надеялся больше услышать от нее ничего интересного.Правда, из этого правила было одно исключение. Как-то в начале недели Аннелиза, как обычно, завтракала вместе с мужем и неожиданно сказала что-то, что его развеселило. Он вдруг захихикал и бросил на нее быстрый взгляд. Солнце било ему в глаза, и было ясно, что он не мог видеть ничего, кроме нее. В этот момент Питер смотрел на нее с неподдельным удивлением, как смотрят после дегустации незнакомого блюда, которое неожиданно пришлось по вкусу.Начиная с того утра Аннелиза ловила на себе взгляд мужа намного чаще, чем раньше. При этом он выглядел таким изумленным и… голодным, что она невольно задумывалась над причиной происшедшей перемены. Однако это не настолько беспокоило ее, чтобы задавать ему вопросы.Для человека своего положения Питер работал очень много. Вероятно, этим он был обязан своей необычайно хорошей физической форме. Аннелизе казалось, что его настроение улучшается, когда он рассказывает о плантациях, поэтому она проявляла неослабный интерес ко всему, что касалось деловой стороны его жизни.Всю последнюю неделю Аннелиза замечала, что Питер уходил из дома несколько позже, а возвращался к обеду раньше, чем обычно. Наверное, ей следовало поблагодарить судьбу за то, что он изменил расписание, потому что теперь у нее оставалось гораздо меньше времени для пустых мечтаний в одиночестве; но она все никак не могла заставить себя переменить свое отношение к мужу. Когда Питер усаживался неподалеку и начинал разглядывать ее, ей не становилось от этого уютнее. В этих случаях она ощущала свое одиночество даже больше, чем когда оставалась предоставленной самой себе и мечтала о Майкле.Матери Аннелиза писала каждый день. Ее послания напоминали короткие заметки; в них она рассказывала о своем новом доме, о плантации, о здешней погоде. Стараясь, чтобы ее письма выглядели веселыми, она тщательно выбирала выражения: острая потребность поделиться своими сомнениями, своей сердечной болью умерялась конкретными обстоятельствами. Составляя осторожные фразы, Аннелиза испытывала безумную тоску по матери; ей так мучительно недоставало компании Бритты с ее выстраданной мудростью, что порой казалось: она просто не выдержит ожидания длиной в восемнадцать месяцев, необходимых для получения ответа.– Чем же она занималась весь день? – не выдержав, спросила однажды Аннелиза у Тали.– Кто занимался, госпожа?– Хильда. Ваша первая хозяйка. Не могла же она все двадцать лет потратить на организацию хозяйства и разработку меню.– А-а, – протянула Тали, явно довольная тем, что наконец поняла вопрос. – Она шила.– Шила? – Ответ не слишком удивил Аннелизу. Хотя шитье никогда не принадлежало к числу ее любимых занятий, она подумала, что, наверное, таким образом и в самом деле можно было убить время. – Но Питер говорил, что у нас есть целая команда служанок для штопки, починки и прочего рукоделия.– Прежняя хозяйка не просто шила. Она занималась немецким шитьем.– Немецким шитьем? А что это такое?– Я сейчас покажу вам, только возьму ключ у Мару.Сначала Мару заупрямилась, но Аннелиза быстро объяснила ей, кто теперь является истинной хозяйкой в этом доме, и Мару нехотя повела их с Тали через полутемный коридор вниз к таинственной двери, которая до этих пор всегда оставалась запертой.Приоткрыв дверь, Мару с хмурым видом отошла назад. Аннелиза не сразу поняла, отчего это горничная так разволновалась. По сравнению с другими помещениями комната была небольшой, не более двенадцати квадратных футов; стены ее от пола до потолка были заставлены полками, на которых стопками лежала аккуратно сложенная материя.Очевидно, изначально ткань была белой, однако за те долгие годы, что она находилась в этих стенах, цвет ее изменился, и стопки, расположенные ближе всего к двери, приобрели насыщенный желтый оттенок. По всему было видно, что с тех пор как их сложили и оставили здесь, они так и лежали нетронутыми. Только в самых удаленных углах ткань казалась белой как облака.– Вот, – Тали жестом показала на штабеля, – это все вышивала госпожа Хильда.Аннелиза вынула пожелтевший кусок ткани из нижней стопки, встряхнув за край, распустила его в длину… и вдруг ее глазам предстал каскад ярких красок, словно Хильда Хотендорф при помощи иглы и шелковой нити собрала на этой скатерти целый букет полевых цветов.– Как красиво, – восторженно прошептала Аннелиза. – Никогда не видела такой искусной вышивки.Она вдруг подумала о многочисленных портретах Хильды и удивилась, почему Питер не вставил в рамку ни одного из этих изумительных образчиков ручной работы, чтобы они напоминали ему о мастерстве любимой жены.– Не понимаю, – сказала она, – почему бы Питеру не украсить этим прекрасным шитьем весь дом?– О, тут всего так много. – Мару выразительно повела плечом в сторону полок. – Лучше нам поскорее закрыть эту комнату, госпожа.– Сейчас, сейчас. – Аннелиза прошла дальше. Беглый осмотр полок подтвердил, что девушка была права. Число вышитых скатертей было ошеломляющим. Аннелиза аккуратно сложила первую и, подойдя к самой дальней полке, выбрала еще одну, лежавшую сверху. Последняя работа Хильды. За многие годы ее талант должен был только улучшиться.Она растянула белое полотнище и едва не выронила его из рук. По рисунку было невозможно сказать, что пыталась создать мастерица – неровные стежки напоминали беспорядочные птичьи следы на снегу, а тонкое фабричное полотно было сплошь истыкано мелкими дырочками от повторных уколов иглой в одно и то же место. Вокруг этих дырочек по всей ткани была заметна такая же россыпь небольших коричневато-красных пятнышек.Аннелиза почувствовала стеснение в груди – вышитый лоскут словно кровоточил у нее в руках.– Наверное, ваша бывшая хозяйка была серьезно больна, когда вышивала это? – тихо спросила она.– Нет. Та госпожа никогда не болела, но только она была или сильно сердитой, или грустной. Я думаю, что она очень-очень устала от немецкой вышивки.– А почему она не занялась еще чем-нибудь?– Хозяин никогда бы ей не позволил. И с вами будет то же. Наш господин говорит, что обязанность жены – это рождение детей. Поэтому он и велел ей вышивать, покуда не родится ребенок.Аннелизе было совсем нетрудно представить молодую красавицу, вошедшую в этот дом в качестве новобрачной с мечтой обустроить жизнь семьи, вдохновенно разрабатывающую график работ и четырнадцатидневное меню. Эта женщина месяц за месяцем жила в бесконечном ожидании ребенка, в надежде почувствовать его шевеление в своем чреве. Но этого не происходило, и ей ничего не оставалось, как только вышивать. Она предавалась своему бессмысленному занятию до тех пор, пока отчаяние и сожаление о напрасно потраченных годах не сделали ее слепой. В конце концов она перестала следить за стежками и тупо втыкала иглу в ткань и собственные пальцы.Неожиданно вошедший в комнату Питер застал Аннелизу за этими раздумьями. Когда он увидел у нее в руках скатерть, вышитую Хильдой, его губы побелели от ярости.– Незачем тебе появляться в этой комнате! – прорычал он. – Чтоб впредь я тебя здесь не видел!Аннелиза тщательно сложила скатерть и осторожно положила поверх стопы других, подобных ей. Затем вышла в коридор и подождала, пока муж запрет дверь. Она даже притворно улыбнулась, пытаясь сохранить дружелюбный вид, словно выдворение хозяйки из комнаты в собственном доме было для нее самым обычным делом.– Вы что-то рано сегодня, Питер, – как бы невзначай заметила она.– Англичане собрались в Банда-Нейре, чтобы забрать в порту провизию и пройти досмотр. Обычно это весьма увлекательное зрелище. Я хотел взять тебя с собой, а заодно и представить кое-кому из наших плантаторов. Но может, лучше оставить тебя здесь в одиночестве?Разумеется, он хотел наказать ее за любопытство. Хорошей жене следовало склонить голову и покорно согласиться с приговором, но гордый дух Аннелизы не мог допустить этого. Она не сделала ничего плохого и к тому же так устала от однообразия! Поездка на Банда-Нейру в какой-то степени развеяла бы ее скуку. А еще на Банда-Нейре она могла услышать от англичан новости о Майкле, узнать от них, удалось ли ему выжить после побега и благополучно отправиться в желанную колонию в Виргинии.– Пожалуйста, Питер, возьмите меня с собой. Мне так хочется куда-нибудь поехать!Она видела, что мужу очень хотелось отказать ей, – это было видно по тому, как поджались его губы и приподнялась нижняя челюсть. Но, судя по всему, у него были свои причины на то, чтобы не дать неприязни окончательно захлестнуть его.– Хорошо, – хрипло выдавил он. – Поедешь, если тебе так хочется. Глава 14 Питер немедля приказал слугам заняться приготовлениями к поездке, и от возникшей в результате всеобщей суматохи волнение Аннелизы еще больше усилилось. Она хорошо представляла, что ее ожидает, – множество жадных глаз моментально оценят ее одежду, внешность, манеры, станут следить за каждым ее движением… Слухи, несомненно, и так уже циркулирующие вокруг нее, сделаются еще красочнее и невероятнее. К тому же на Банда-Нейре ей предстоит познакомиться с людьми, которые составят ее будущее окружение до конца жизни:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39