В конце концов в ваших жилах течет английская кровь. А я говорю о дикарях, о фанатиках, которых всячески подначивают нечестивцы священники.
– Сукин сын! – Не успела Равена и глазом моргнуть, как Брайен распахнул дверь и ворвался в комнату.
Собравшиеся дружно повернулись к нему.
– Что-что вы сказали, молодой человек? – холодно переспросил сэр Чарлз.
Граф Тайрон посмотрел на сына с каким-то безумным отчаянием во взгляде; это чувство все чаще охватывало его по мере того, как Брайен становился старше.
– В чем дело? Как ты смеешь сюда врываться?
Брайен изо всех сил впечатал кулак в ладонь.
– А почему ты позволяешь этой жирной английской свинье говорить с собою как с лакеем? Ты – О’Нил. Да Рыжий Хью в гробу бы перевернулся, доведись ему услышать этот разговор!
У графа вся кровь отхлынула от лица. Он побелел как мел. От сильной пощечины мальчик свалился на пол. Из уголка рта у него сочилась струйка крови.
Граф склонился над сыном и негромко сказал:
– Это тебе за то, что ты позволил себе поступить подобным образом в присутствии лорда Кларендона и остальных господ. Мальчишка! Дурак! Романтик! – повысив голос, с презрением продолжал он. – Рыжий О’Нил, как вам это нравится? В нашем роду целые поколения были британскими подданными и верными последователями англиканской церкви. А теперь вставай и извинись перед сэром Чарлзом.
«А иди ты к черту!» – вертелось на языке у мальчика.
Но в последний раз, когда он позволил себе повысить голос на отца, его выпороли так, что он несколько недель не мог сесть на лошадь, а это – наказание похуже, чем порка. Брайен О’Нил будто родился в седле. Больше того, он чувствовал себя словно частью лошади. Любимцем его был Рыжий, черный арабский скакун с белой звездой посреди лба. На нем он объездил чуть не всю Ирландию. Изумрудные холмы Керри. Могучие скалы Моэра, возвышающиеся над грозной Атлантикой. Плодородные долины Шаннона и Ли, поля Ленстера и Килкенни, простирающиеся почти до самого Дублина. Пшеница на них – почти в человеческий рост. Настоящий рай.
Здесь никогда не бывает слишком холодно или слишком жарко. Снега почти нет. Даже в августе зной к вечеру спадает. Но больше всего Брайену с его склонностью к туманным мечтаниям нравилась зима. Тогда он седлал своего любимца и неторопливо ехал вдоль унылого берега, подставляя лицо пронизывающему ветру, вглядываясь в океан, вслушиваясь в рев волн, накатывающих на береговую полосу.
Однажды его застиг внезапно налетевший шквал – под напором ветра клонились к земле даже могучие древние стволы. Ощущение одиночества, что всегда возникало зимой, по-настоящему захватило мальчика.
– Встать!
Брайен с трудом поднялся, прижимая ладонь к разбитой губе.
– Извинись. Сначала перед сэром Чарлзом, потом перед остальными господами. Да про меня не забудь.
Никуда не денешься, Брайен видел это по выражению отцовского лица. Если не подчиниться, его выдерут еще сильнее, чем в прошлый раз, а там, глядишь, и Рыжего можно лишиться. Граф уже намекал на такую возможность, когда Брайен год назад провалил экзамен по тактике. Теперь-то он – среди лучших учеников.
С трудом сглотнув, Брайен облизнул губы.
– Сэр… сэр Чарлз, я прошу прощения за свое дурное поведение и за сказанные слова. – Он обвел глазами комнату. – Джентльмены, прошу простить за то, что ворвался сюда.
Присутствующие, похоже, забавлялись происходящим.
– А вы, сэр… – Брайен встал по стойке «смирно». – У вас я прошу прощения… – Он запнулся и скривил губы, – …за то, что оказался непослушным и неблагодарным сыном.
Отец и сын смерили друг друга взглядом. Граф устало покачал головой:
– Хорошо, можешь идти.
С легкой задумчивой улыбкой сэр Чарлз посмотрел ему вслед.
– Так-так, граф, а парень-то у вас с норовом.
– Настоящий хулиган, – подтвердил граф. – Я уж подумываю о том, чтобы перевести его в другую военную школу. В Англии. Там дисциплина покрепче.
– Естественно. – Кривая ухмылка сэра Чарлза досказала все остальное: чего можно ожидать от учреждения – любого учреждения, чьи корни уходят в ирландскую почву? На всем отпечаток. Даже на сыне английского джентльмена, родившемся и выросшем в этой богомерзкой стране. Вот именно. Богомерзкой.
Англичанин…
– Говорят, ваша жена из де Моленов, милорд? – В голосе его явно прозвучала насмешка.
– Да, сэр Чарлз. – Граф внутренне напрягся.
– Известная купеческая семья в Дублине, верно?
– Именно так.
– Славная женщина.
– Благодарю вас, сэр Чарлз.
Легкая пикировка, смысл которой был здесь всем понятен. Дед и бабка Терезы де Молен по отцовской линии были Маллинзами; в какой-то момент они взяли новое имя и перешли из католицизма в англиканство. Это был способ добиться материального благополучия, а также пропуск в высшее ирландское общество, где на первых ролях были английские помещики, английские чиновники и ирландская знать протестантской веры, где граф Тайрон занимал видное место.
– Насколько я понимаю, эти де Молены – добрые граждане и патриоты? – иронически улыбнулся сэр Чарлз. Это был не столько вопрос, сколько утверждение. Мягкий упрек. Невысказанное предупреждение.
Равена устремилась за Брайеном, который вихрем пронесся через просторный холл.
– Ну и дурачок же ты! Это ведь надо – сказать такое! Удивительно еще, как это отец тебе голову не свернул.
При всех своих переживаниях Брайен не мог не усмехнуться:
– Ты в своем уме? По-моему, твое место в Бедламе.
– А что такое Бедлам?
– Лондонский приют для слабоумных.
– У тебя кровь идет. Больно?
– И как это ты, черт возьми, догадалась? Больно.
– Слушай, почему ты все время ругаешься?
– А почему ты все время болтаешь? Вернулась бы лучше к Роджеру, с ним тебе будет хорошо.
Равена так и застыла на месте. Изящные губки ее искривились, в глазах, бог весть почему, защипало.
Пройдя несколько шагов, Брайен остановился. Посмотрел назад.
– Эй, какого дьявола? Ты что, реветь, что ли, собралась?
– Я никогда не плачу. Один только раз плакала – когда умерла моя собака.
Брайен кивнул. Голос его смягчился:
– Это я могу понять. Наверное, я бы тоже заплакал, если б не стало Рыжего.
– А кто такой Рыжий?
– Моя лошадь.
Равена зарделась:
– Лошадей я тоже люблю. Ты позволишь мне покататься на Рыжем?
– Э-э, почему бы и нет? Только как бы он тебя не сбросил, это очень разборчивая лошадка.
– Ничего, как-нибудь найдем общий язык.
Некоторое время Брайен задумчиво смотрел на Равену, а потом застенчиво улыбнулся:
– Извини, что не поверил тебе насчет Дана О’Коннела. Это великий человек. Я серьезно. Он и еще Вулф Тоун.
– А кто такой Вулф Тоун?
– Он возглавил восстание против англичан в тысяча семьсот девяносто восьмом году. И знаешь, еще бы чуть-чуть – и победил. Между прочим, он был протестантом, каково? Все ирландцы хотят одного и того же, не важно, кто они – католики или протестанты. Свободы.
– Мы тоже протестанты.
– И я.
– И все равно отец не всегда на стороне англичан, – помолчав немного, осторожно сказала Равена.
– Мой тоже. – Брайен шагнул к ней и положил ей руки на плечи. – Знаешь, малышка, родство с Даном О’Коннелом компенсирует испанскую кровь.
Равена плотно сжала губы.
– Ну почему ты не можешь сказать ничего приятного без того, чтобы тут же все не испортить?
– Да шучу же я, шучу. Надо полагать, у испанцев с чувством юмора дела обстоят похуже, чем у ирландцев.
– К тому же ты лгун. Ты англичанин, а не ирландец. Твой брат Роджер мне все рассказал. Он ненавидит ирландцев.
Брайен разом помрачнел, все оживление куда-то исчезло.
– Бедняга Роджер. Да, он англичанин, в этом ты права. Но я – нет.
– Как это? Ведь вы же близнецы.
– Роджер – это просто отражение, знаешь, как в зеркале. А настоящий брат или настоящий ирландец – это далеко не просто отражение.
– Хорошо сказано, малыш. – Позади них появился Даниел О’Коннел и обнял обоих за плечи. – Я тебе кое-что должен, молодой человек.
– Мне, сэр? – У Брайена расширились глаза. – И что же это?
– Твое извинение. Хочу вернуть его тебе. Мне оно не нужно. Ты сказал чистую правду, и, по моему скромному мнению, ты очень храбрый парнишка. Что скажешь, Равена?
Она мельком посмотрела на Брайена и отвела взгляд в сторону. О’Коннел нагнулся и поцеловал ее в макушку.
– Ладно, мне пора, уже поздно. Завтра я уезжаю в Англию. На той неделе у меня выступление в парламенте.
– Задайте им жару, сэр! – Глаза у Брайена так и заблестели.
Великий человек тяжело вздохнул, покачал головой и с усилием проговорил:
– Нет, сынок, время пороха и огня еще не настало. Слишком много человеческих жизней зависят от того, получим ли мы помощь от Англии. Среди англичан есть добрые люди, верные друзья. А некоторые, вроде лорда Кларендона, пользуются немалым влиянием. Слышал ты когда-нибудь про Гладстона?
– Нет. И что же вы им скажете?
– Я стану на колени и буду умолять пересмотреть свое решение. А если понадобится, то стану на колени и в англиканской церкви и буду молить Господа, чтобы просветлил их тупые головы. – О’Коннел вытянул перед собой руки, закрыл глаза и почти продекламировал: – Ирландия в ваших руках. Если вы ее не спасете, никто не спасет. И я торжественно призываю вас запомнить мое предсказание: если на выручку не придете вы, погибнет четверть нашего народа.
Равена круто повернулась и кинулась к выходу. Глаза ее были полны слез, а о том, чтобы показать это Брайену О’Нилу, не могло быть и речи.
Глава 2
В ближайшие пять лет предсказание Даниела О’Коннела сбылось, и даже с лихвой. Акт о бедных оказался в лучшем случае временной мерой. Герцог с графом трудились не покладая рук, устраивая пункты питания в тех краях, где голод и болезни собирали особенно обильную жатву, – в Голуэе, Ольстере, Тайроне.
– Эти бедолаги никогда не теряют чувства юмора, – сказал как-то Эдвард Уайлдинг жене и дочери. – Теперь они переименовывают улицы в зависимости от того, что мы им раздаем. Медвяная дорога. Супный парк. Тушеный проулок. Овсяный тракт. Вот тебе и ирландцы.
Когда Равена, оказавшись на следующей неделе у Тайронов, пересказала эту историю братьям, Брайен только скривился:
– Твой отец восхищается тем, как легко люди переносят несчастья. Нет, настоящий ирландец никогда не будет питаться объедками с английского стола. Лучше бы наши отцы не Бога милосердного замещали, а подняли бедных на борьбу. Дали бы им ружья взамен овсянки. У вас есть деньги? Ну так снабдите их всем, чем нужно, чтобы дать англичанам в их жирный зад и вышвырнуть отсюда.
Роджер пришел в ярость:
– Ты предатель. Если бы ты не был моим братом, я бы доложил обо всем начальнику академии. Тебя следовало бы заковать в кандалы. Но хоть ты мне и брат, надо как следует проучить тебя за сквернословие в присутствии дамы. Это свинство мне надоело.
Он двинул Брайену с левой и легко отразил его выпад справа. Роджер О’Нил считался в классе лучшим боксером. А вот Брайен в искусстве кулачного боя был не силен. В драке он не разбирал, чем действовать: зубами, коленями, ногами – все сойдет.
Он с ревом кинулся на брата, который пританцовывал вокруг него наподобие матадора, дразнящего быка, время от времени нанося быстрые, жалящие удары левой, пока наконец у Брайена из носа не хлынула кровь и один глаз не заплыл, превратившись в узкую щелку.
– Ты просто жалкий ирландишка, – приговаривал он. – Руки сильные, а ума ни на грош. Все вы такие – олухи царя небесного, а уж вести себя вообще не умеете.
Он перехватил рывок Брайена левым апперкотом, а правой угодил ему прямо в висок. Брайен кулем повалился на землю.
Роджер навис над ним.
– Ну что, хватит с тебя?
Быстрый, как кошка, Брайен вцепился брату в лодыжку и попытался было двинуть коленом в пах. Роджер угадал его намерение и увернулся, приняв удар на бедро. Но все-таки и этого было достаточно, чтобы не удержаться на ногах. Брайен кинулся на него, и братья покатились по земле, безжалостно молотя друг друга, хрипло дыша и изрыгая проклятия.
Равена приплясывала вокруг:
– Прекратите! Немедленно прекратите, иначе вы меня здесь больше не увидите!
Не обращая ни малейшего внимания на ее угрозы, братья продолжали борьбу. Оба были в крови.
Постепенно Брайен начал одерживать верх, и в конце концов Роджер был уложен на обе лопатки. Брайен победоносно уселся на него и занес уже руку, чтобы нанести «удар милосердия», но Равена схватила его сзади за локоть.
– Довольно! Ты что, убить его собрался?
Брайен на секунду задумался и разжал кулак.
– А что, неплохая идея. Одним оранжистом меньше. – Он откатился в сторону и насмешливо посмотрел на брата.
Роджер вскочил на ноги и, приводя себя в порядок, принялся осыпать победителя ругательствами:
– Подонок! Гнусная свинья! Да ты и понятия не имеешь о честной игре!
Улыбка медленно сползла с лица Брайена.
– А ты, стало быть, вместе со своими англичанами ведешь честную игру? Вроде этого судьи-англичашки, который на прошлой неделе приговорил бедного Боба Килрейна к повешению только за то, что тот украл часы у какого-то паршивого ростовщика?
– Подлый воришка получил по заслугам. Ирландцы – нация воров и мошенников.
– Да, им приходится красть, чтобы выжить. Англичане загнали их в угол. Крысы, угодившие в западню, сражаются за жизнь; известны даже случаи, когда они, оказавшись в отчаянном положении, бульдогов загрызали до смерти. – Брайен ухмыльнулся. – Понимаешь, к чему это я?
Равена недоверчиво посмотрела на него:
– Ты это что, серьезно? Не может быть, чтобы человека повесили за кражу часов.
– Еще как может. – В голосе Брайена зазвучала неподдельная горечь. – У англичан тоже есть чувство юмора, только очень своеобразное. Судья вынес Килрейну приговор с такими словами: «Ты хотел заарканить время, а заработал вечность».
Потом, когда Равена уже собралась возвращаться домой, Брайен наклонился и прошептал ей что-то на ухо. Девочка насупилась:
– Не понимаю, о чем это ты, да и понимать не хочу.
Но вечером она как бы между делом спросила у матери:
– Мама, а что значит заниматься любовью?
– От кого ты слышала эти слова?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61