— Я должен вам сообщить — возможно, это ничего не значит и совершенно не о чем тревожиться, — но вчера кто-то видел возле виллы чужого человека.
За последние несколько месяцев Вайолетт поняла, что их соседи тесно связаны между собой; почти все они приходились друг другу близкими или дальними родственниками, и мало что из происходившего в округе могло укрыться от их взоров. Если Джованни говорит, что люди видели незнакомца, значит, это действительно был незнакомец.
— И что он делал? — спросила она.
— Ничего. Просто шатался. И ушел, когда с ним заговорили.
Все же в тесных отношениях с соседями были определенные преимущества.
— А сегодня он появлялся? Джованни покачал головой.
— Насколько я знаю, нет, но вы не беспокойтесь. Я буду здесь, за стеной, сажать бобы. Позовите меня, если вам будет что-нибудь нужно или вы захотите уйти в дом.
Она улыбнулась, в который раз удивляясь такому участию, но в то же время была растрогана.
— Да, ты всегда приходишь, когда я зову.
— Всегда, — сказал Джованни, и его темные глаза были серьезны.
Когда он ушел, Вайолетт занялась дневником, стараясь придумать, что можно написать, кроме жалоб на бесконечные боли и недомогания, естественные в ее положении: она была на девятом месяце и уже начинала волноваться, ведь приближались роды.
Она написала о недавней неожиданной смерти царя Николая от простуды и о том, как это событие может повлиять на возможность установления мира в Крыму. Скончавшийся русский самодержец прослыл жестоким и деспотичным правителем. На протяжении всего его царствования, с того самого момента, как он взошел на престол после таинственной смерти своего старшего брата Александра, было предпринято множество попыток свергнуть его, но все они заканчивались поражениями с последующими кровавыми репрессиями. Сдавалось, что теперь, когда можно не принимать в расчет амбиции непопулярного царя, русские дипломаты найдут способ прекратить войну. Вероятно, скоро начнутся переговоры.
Окончание войны, конечно, будет радостным событием, но вряд ли оно как-нибудь скажется на жизни Вайолетт. В ее судьбе ничего не изменится — как жила, так и будет жить на этой вилле эксцентричная американская леди, пожелавшая делать духи. Единственное, что изменится, — скоро у нее появится ребенок.
Вайолетт открыла висевший у нее на цепочке драгоценный флакончик, который она всегда носила с собой, и вдохнула аромат духов. Это подействовало на нее успокаивающе. Она улыбнулась. Исходившее из флакончика благоухание окутывало ее, становилось частью ее существа, двигалось вместе с ней, проникало во все поры ее тела, казалось, что это она сама источает его. Горлышко флакона пахло сильнее, наполняя ее душу миром и покоем.
Наверное, она должна была думать о своем будущем, о том, что станет с ней и с ребенком, как они проживут череду последующих лет, если Аллин не вернется никогда. Но не могла. Она уже вступила в то состояние безропотного приятия всего происходящего, в какое впадают все женщины перед родами. Сейчас она ничего не могла сделать, чтобы хоть что-нибудь изменить, и у нее не было сил на бесплодные размышления.
День клонился к закату. На каменные стены легли золотисто-розовые отблески, окрасив их в волшебные тона картин Тициана и Микеланджело. По зеленой молодой траве протянулись длинные тени. В тишине нежно журчал фонтан. Из дома вышла Мария, набрала в кувшин воды из фонтана, улыбнулась Вайолетт и вернулась в дом.
Где-то неподалеку, на холме, звякнул овечий колокольчик. Ему ответили колокола деревенской церкви, оглашая округу вечерним звоном.
Вайолетт почти не могла уже рассмотреть страницы. Пора было идти обратно, но она все медлила. Сумерки были так прекрасны. Она устала, и ей казалось, что подняться самой из глубокого кресла ей будет не под силу. Если подождать, придет Джованни и поможет ей.
Она услышала его тихие шаги со стороны садовой калитки, но продолжала сидеть неподвижно, впитывая покой окружающего мира, не желая его нарушать. Он опустился перед ней на колени, теплыми руками обняв ее ноги.
— Посмотри на меня, прости меня, — услышала она низкий и взволнованный шепот Аллина. — Дай мне услышать твой сладкий голос, не то умру от любви.
Вайолетт медленно повернула голову, и, когда их взгляды встретились, ее глаза блеснули слезами, которые сумерки окрасили в цвет лаванды. Держащими руками она стала гладить его лицо и волны густых волос.
— О, мой Аллин, — прошептала она, — где же ты был? Где ты был?
— Старался спасти нашу любовь. Я понимаю, что моя жизнь не стоила бы таких усилий, если бы у меня не было тебя. Я вернулся, потому что знаю — твое время подходит. Я не мог иначе.
Вайолетт подумала, что Мария была права и нужно было слушать ее. Но какое теперь это имеет значение, раз он с ней.
— Помоги мне встать, — попросила она, опуская ноги со скамеечки и протягивая ему руки.
Аллин отбросил трость, наклонился, теплыми, сильными руками обхватил ее талию, и через секунду она была уже в его объятиях. Он ласково гладил ее живот, она уткнулась лицом ему в плечо; счастье захлестывало ее медленными волнами, долгий вздох облегчения вырвался из ее груди.
Наконец Вайолетт подняла голову. Он коснулся ее губ так нежно, словно боялся, что она разобьется, а потом стал целовать страстно, отчаянно, буйно, прижимая к себе все крепче и крепче, пока она, протестующе вздохнув, не отвела губы.
Спрятав лицо в ее волосах, Аллин стал бормотать слова прощения так неистово, что видно было: ему с трудом удается сдерживать бурю своих чувств.
В этот момент из сгущавшихся теней сада вышли четыре человека с саблями и ножами, которые сверкали серебром в отблесках заката. Их лица были скрыты черными масками, под широкими полями низко надвинутых шляп белели только круглые отверстия для глаз. Вайолетт первая увидела их из-за плеча Аллина, ее предостерегающий крик был полон ужаса.
Аллин резко повернулся, подхватил с земли свою трость и со свистом обнажил спрятанный в ней стальной клинок. Затем шагнул между Вайолетт и нападавшими, приняв оборонительную позицию.
— В дом, — бросил он ей через плечо так тихо, словно не хотел, чтобы они его услышали.
Но они услышали. Один из нападавших отделился от остальных, стремясь уйти в сторону на недостижимое для клинка Аллина расстояние. Аллин отступил на шаг-другой, чтобы не допустить этого.
Вайолетт тоже подалась назад, освобождая ему путь. Ее сковал леденящий ужас, куда более болезненный, чем удар сабли. Она понимала, что сейчас ей нельзя мешать Аллину. Вайолетт не представляла, как он один сможет расправиться с ними. Надо что-то придумать, как-то помочь ему. Но ей ничего не приходило в голову. Она услышала за спиной крик Марии и, обернувшись, увидела ее в дверях виллы с прижатыми к губам руками.
Аллин оборонялся, красиво и умело нанося удары. Быстрыми неуловимыми движениями он сдерживал сразу троих, парируя, уклоняясь, делая выпады, и при этом не допускал, чтобы четвертый из нападавших подобрался к Вайолетт. В меркнущем свете дня его лицо выглядело мрачным и сосредоточенным.
Один против четверых! Сабли со свистом скрещивались, клацали, градом сыпались удары. Противники Аллина делали выпады и отступали, толкаясь, сбиваясь в кучу, вскрикивали, ругались, отдавали команды друг другу и вопили от боли, ощутив жалящие уколы его сабли. На рукавах их одежды тут и там появлялась кровь, тяжелое сопение от ярости и усилий переходило в хрип.
Аллин дрался с исключительным мастерством. У него была твердая и точная рука, он искусно пользовался приемами, которым научился у лучших мастеров фехтования Парижа и Рима. Хотя его противники и были сильны, они отнюдь не обладали такой выверенной точностью движений и блистательно рассчитанной стратегией. И вот один из них, издав предсмертный крик, упал, пронзенный сверкающей саблей Аллина.
Пока Аллин вытаскивал клинок из тела, четвертый из нападавших, скользнув за его спиной, устремился к Вайолетт. Двое других накинулись на Аллина, стремясь совместными усилиями одолеть его, поэтому некоторое время ему пришлось яростно защищаться.
Вайолетт неуклюже побежала к арке, увитой виноградом, пытаясь обогнуть стол так, чтобы он оказался между нею и ее преследователем. Но тот с жестоким смешком протянул через стол левую руку к е груди. Она отпрянула, однако он успел схватить драгоценный флакон, висевший на цепочке, и рванул его на себя. Вайолетт качнулась вперед и ударилась животом об угол стола. С ее губ сорвался стон, колени подкосились, и, чтобы не упасть, она ухватилась руками за столешницу. Мужчина неспешно, почти лениво замахнулся саблей — настолько он был уверен в себе.
Вспышка ярости вдруг ослепила Вайолетт. Не раздумывая, она приподняла стол за крышку и толкнула его вперед.
Цепочка ожерелья оборвалась. Человек в маске отскочил, но недостаточно проворно — стол обрушился ему на ногу. Он выругался, высвобождая ее. Вайолетт же отступила назад, пытаясь сохранить равновесие. В ярости оскалив зубы, мужчина с саблей отшвырнул стол и, хромая, начал снова приближаться к Вайолетт.
Отражавший удар за ударом Аллин увидел это и испустил крик отчаяния. Но тут со стороны садовой калитки донесся боевой клич, и Джованни с искаженным яростью лицом кинулся к противнику, размахивая серпом. Остро заточенный серп представлял собой грозное оружие, но уступал сабле в длине и боевых качествах.
Нападавший повернулся лицом к новой опасности. У Джованни был единственный шанс — быстрота: приблизиться к противнику, пока тот не успел пустить в ход саблю. Пригнувшись, он ринулся вперед, вращая перед собой серп, как оружие древних богов. Они схватились врукопашную. Удары сыпались градом. Хромой оступился и упал, увлекая Джованни за собой. Оба рухнули на плитки сада.
В схватке человек в маске выронил саблю, Джованни отбросил ее, и, клацнув, сабля упала к ногам Вайолетт. Она быстро наклонилась, чтобы поднять ее, но, застонав от боли, снова выпрямилась. В этот момент Вайолетт увидела, как противник извернулся, сунул руку под плащ, и в руке у него блеснул стилет.
Она предостерегающе крикнула. Джованни услышал и тотчас схватил запястье человека в маске сильными пальцами. Рыча, они покатились по земле — сила против силы, решительность против ярости.
Вайолетт с саблей в руке быстро шагнула вперед, напрягая зрение в сгустившейся темноте, готовая вмешаться. Но боровшиеся двигались слишком быстро, и она боялась промахнуться.
Они снова оказались на ногах, через мгновение отделились друг от друга и двинулись по кругу. Отблески последних лучей света голубыми звездами вспыхивали на серпе Джованни; клинок стилета в руке его противника сверкал, словно жало.
Как по безмолвному сигналу, они подскочили друг к другу, яростно рыча, задыхаясь от напряжения, пытаясь то так, то эдак захватить друг друга, скользя и спотыкаясь. Вдруг раздался глухой звук удара, и в ту же секунду Джованни тяжело взмахнул серпом.
Нападавший упал, из огромной дыры у него на шее хлестала кровь. Джованни постоял мгновение, глядя вниз, потом поднял на Вайолетт глаза, потемневшие от боли и раскаяния.
— Я должен был прийти раньше, мадонна, — прошептал он. — Я услышал ваш крик, но был без оружия…
Он взялся за ручку стилета, торчавшего у него из груди, и рухнул на колени. Вайолетт зажала рот обеими руками, пытаясь подавить поднимающуюся изнутри волну боли и отчаяния.
— В дом! Беги в дом, Вайолетт! — выдохнул Аллин ей в затылок, и эти слова тотчас заглушило клацанье его сабли — он загонял в угол сразу двоих противников.
Клинки скрещивались, звеня, высекая снопы оранжевых искр. Слышалось затрудненное, тяжелое дыхание. Нападавшие то шли вперед, то отступали, время от времени спотыкаясь об упавшее безжизненное тело одного из них. Они топтали ровные грядки трав, и воздух наполнился резкими запахами базилика, мяты, шалота и раздавленных роз.
Вайолетт, терзаемая болью, страхом и ужасом, не могла заставить себя отойти в безопасное место. Дерущиеся мужчины оказались между нею и телом упавшего Джованни, и у нее не было возможности помочь ему. Она стояла, сжимая в руках саблю, пытаясь придумать, чем может быть полезной.
Аллин взглянул на Вайолетт и удвоил свои старания. Тесня более высокого из нападавших назад своим безжалостным мастерством и сдержанной, сквозящей в каждом движении силой, он увернулся от клинка другого, миновав его. Раздался вопль — Аллин нанес молниеносный удар, вонзив и вытащив шпагу столь стремительным движением, что за ним невозможно было уследить. Не успел его противник упасть, как он уже развернулся к последнему из четверых.
У того было преимущество в несколько мгновений, пока на него не обращали внимания; он использовал их, чтобы бросить шпагу наземь и, сунув руку под жилет, вытащить пистолет. Направив его на Аллина, он резко дернул курок.
Прогремел выстрел, оглушительно громкий в замкнутом пространстве огороженного сада. Из дула вырвалось пламя и голубовато-серый дымок. Аллин упал навзничь, словно кукла-марионетка с обрезанными веревочками, прижимая руку к багровому пятну на манишке, чуть выше жилета. Ударившись о землю, он перевернулся и замер, грациозно раскинув руки и ноги. Ветер шевелил завитки волос и траву вокруг его головы.
С торжествующим видом последний из нападавших швырнул однозарядный пистолет на землю, быстро оглянулся в поисках своей шпаги и, наклонившись, схватил ее. Затем он повернулся и направился к Вайолетт.
В этот момент в дверях кухни показалась Мария с тремя соседями, вооруженными граблями и вилами. Увидев их, мужчина резко остановился, обвел диким взглядом своих поверженных компаньонов и попятился назад, споткнувшись о валявшийся в траве дневник Вайолетт. Легкий ветерок перелистывал забрызганные кровью страницы. Быстро подхватив тетрадь, мужчина оглянулся на Вайолетт в последний раз и выбежал через раскрытые ворота.
Вайолетт вдруг показалось, что она стала видеть все необычайно ясно и четко — кристально ясно, до боли в глазах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51