— Он был здесь, правда? Рефухио?
— Да, — ответила Пилар, понимая, что никакая ложь не помогла бы.
— Уговаривал тебя вернуться к нему? Признался в любви?
— Всего лишь объяснил мне кое-что. Попытался объяснить.
— И больше ничего?
Пилар утвердительно кивнула. Не стоило говорить Чарро, что, если бы он не вернулся, все могло быть иначе.
Он подошел поближе и взял ее руки в свои. Поглаживая пальцами ее ладони, он долго смотрел на нее. Потом осторожно начал:
— Рефухио мой друг. Нет, больше, он мне почти как брат. Он пригрел испуганного мальчишку, каким я попал к нему, и сделал из него настоящего мужчину. Он вернул мне мою гордость и мою честь. Я глубоко уважаю его. Но, любимая моя, я не могу допустить, чтобы он наносил тебе такого рода визиты. Ведь это не укладывается ни в какие приличия.
— Я знаю, — виновато согласилась она. Ее голос срывался, будто кто-то железными тисками сдавливал ее горло. — Я не хотела, чтобы так получилось. Я пыталась внушить ему…
— Я верю тебе. Когда Рефухио одержим чем-то, он не воспринимает никаких доводов, которые противоречат его желаниям. Сейчас он одержим тобой, хотя поначалу об этом трудно было догадаться. Свои чувства Рефухио предпочитает скрывать от окружающих. Но теперь он должен уйти. Он должен покинуть гасиенду. Втроем нам здесь не ужиться.
— Да, — прошептала Пилар. — А если он откажется?
— Ему придется согласиться. В противном случае останется только один выход — поединок, на котором либо я убью Рефухио, либо он убьет меня.
— О, нет, Чарро, нет! — вскрикнула Пилар, глядя на него расширенными от ужаса глазами.
Чарро наклонился и прижался губами к пальчикам Пилар. Его влажное дыхание скользнуло по ее руке, когда он отрывисто произнес:
— Другого выхода нет.
— Он должен быть! — не сдавалась Пилар.
Вместо ответа Чарро заключил ее в объятия и поцеловал. Его губы касались ее нежно, он обнимал ее очень осторожно. Но Пилар дрожала в кольце его рук и не чувствовала ничего, кроме страха.
Была уже глубокая ночь, но Пилар не спала. Она снова и снова повторяла про себя то, что ей говорили Рефухио и Чарро. Рефухио был тысячу раз прав: она заявила о своем намерении выйти замуж за Чарро просто с досады. Свою роль, видимо, сыграло и отношение Чарро к ней, и неопределенность ее положения.
С другой стороны, Рефухио наговорил ей столько красивых слов, но почему-то не предложил вернуть изумруды законной владелице или, на худой конец, просто поделиться с ней. Она прекрасно без них обойдется, но дело было не в этом. Хотя, возможно, Рефухио считает, что Пилар все еще угрожает опасность со стороны дона Эстебана.
Рефухио сказал ей о любви. Правда, его признание выглядело очень своеобразно. Или он вообще вкладывал в свои слова совсем не тот смысл, который им придала Пилар. Что-то он такое сказал в самом начале. О том, что давно научился скрывать свои чувства. Так что же он скрывает теперь?
Ночная рубашка с длинными рукавами из плотного льна, позаимствованная у сеньоры Хуэрты, казалась чуть ли не железной кольчугой — до того было душно в комнате. Пилар подумывала о том, чтобы совсем ее сбросить, но потом решила все же потерпеть. Ветерок, проникавший в спальню через распахнутые настежь балконные двери, не слишком освежал. Пилар опустила полог над кроватью, поправила простыни, сбитые ею, когда она беспокойно ворочалась в постели, потом крепко зажмурила глаза и стала ждать, когда сон наконец придет к ней.
Прошло несколько часов, но Пилар все еще лежала в полудреме. Внезапно она вздрогнула и разомкнула веки. Ей почудился какой-то слабый шорох, словно кто-то крался на цыпочках. Это на балконе, подумала Пилар, рядом с ее спальней.
Она рассердилась не на шутку. Если Рефухио считает, что может навещать ее, когда ему вздумается, даже посреди ночи, то ей придется его разубедить. У них уже все в прошлом, и ему стоит раз и навсегда усвоить эту простую истину.
Сквозь длинные ресницы Пилар наблюдала за серым прямоугольником дверного проема. Она ожидала увидеть там очертания мужской фигуры, но никто не появился. Темная комната казалась совершенно пустой и безмолвной. Куда же он подевался? А вдруг ничего и не было, и все эти шаги и шорохи — просто плод ее разыгравшегося воображения?
И только Пилар подумала это, как едва уловимый шелест раздался прямо у изголовья ее кровати. И прежде чем она успела пошевелиться, на нее упало грубое ворсистое одеяло. Оно накрыло голову и плечи Пилар, а чьи-то руки прижали его к лицу девушки. Она попыталась вырваться, но еще больше запуталась в складках тяжелой ткани. Кто-то, упершись коленом ей в грудь, вдавил ее в матрас. Пилар не хватало воздуха, и все же она попробовала закричать.
Но ни единого звука не вырвалось, крик замер у нее на губах, потому что тяжелая рука ударила ее по лицу. Пилар почувствовала вкус крови во рту, перед глазами поплыли разноцветные круги, потом они померкли, и пришло забвение.
Пилар очнулась от довольно ощутимого толчка. Она лежала лицом вниз поперек седла лошади, которая скакала во весь опор. Сама она была закутана в одеяло, еще хранившее слабый запах дыма и овечьей шерсти. Лодыжки и запястья у нее были крепко связаны, а голова просто раскалывалась от нестерпимой пульсирующей боли. Лошадь остановилась, и Пилар почувствовала, что всадник соскочил на землю. Затем ее рывком стащили с седла. Тело Пилар свело судорогой, в голове будто что-то лопнуло, и она опять потеряла сознание.
Неизвестно, сколько времени прошло, пока Пилар сквозь забытье не начала различать звуки голосов. Слов она не могла разобрать, все сливалось в сплошной гул. Пилар чуть-чуть повернула голову, но в висках тут же снова застучала дикая боль. Потом она осознала, что голоса уже смолкли.
Пилар открыла глаза. Она лежала на земляном полу, все еще завернутая в индейское одеяло, которое, правда, было уже отброшено с ее лица. Над головой у нее была крыша из перекрещенных жердей. Поначалу девушка подумала, что находится во дворе гасиенды, но потом заметила, что сквозь дыру в противоположном углу крыши проглядывает ночное небо, усыпанное звездами. Затем она разглядела закопченные глинобитные стены, покрытые сетью мелких трещинок. Здесь не было ни постелей, ни утвари, ничего, кроме давно потухшего очага. Вероятно, это была заброшенная индейская хижина. Источником света, как обнаружила Пилар, был фонарь, сооруженный из жестянки, в которой было просверлено множество мелких дырочек. Он стоял на полу рядом с ветхой, расхлябанной входной дверью. Тут же находились двое мужчин, наблюдавшие за Пилар. Лица этих двоих были слабо освещены, поэтому узнала она их не сразу. Но когда они повернулись к свету…
— С пробуждением тебя, моя разлюбезная Пилар, — сказал дон Эстебан. — Мы уж начали было беспокоиться о тебе. Мой старый приятель сильно переживал, что совсем вышиб из тебя дух.
Пилар видела этого «приятеля» и слышала, что дон Эстебан сказал о нем, но не могла заставить себя поверить в очевидное. Она растерянно замигала, пытаясь собраться с мыслями, затем, перед тем как заговорить, облизала пересохшие губы. Но из горла вырвался только свистящий шепот:
— Балтазар?
— Удивлена? — снова заговорил дон Эстебан. — Откровенно говоря, я сам не думал, что он так хорошо справится со своей ролью. Но чего только люди не сделают, когда у них на то есть веские причины.
Пилар не нашлась что ответить. Она уже обнаружила, что руки у нее развязаны, однако кожаные ремни все так же стягивали ноги у щиколоток. Она прикрыла веки и дотронулась рукой до виска.
— Я не хотел делать тебе больно, — пробасил Балтазар. — Но пришлось, иначе я бы не справился с тобой без лишнего шума.
Пилар подняла на него глаза. В рассеянном свете фонаря хорошо были видны белая рубашка Балтазара и его подбородок, покрытый жесткой щетиной.
— Почему? — спросила она.
— По моему приказу, — ответил ее отчим за Балтазара. — Ты нужна мне, поскольку с твоей помощью я наконец смогу заполучить этого Каррансу… и изумруды.
— Что… — начала Пилар, но тут же запнулась. Ужасная догадка пронзила ее мозг.
— Ага, сама догадалась. Как он помчался на выручку своей маленькой подружки Исабель, похищенной апачами, так и за тобой прискачет как миленький. Иначе он не может поступить, потому что он Эль-Леон.
Она с сомнением покачала головой и, сглотнув с усилием, прошептала:
— А как он узнает, куда должен прийти? Рефухио, конечно, гораздо более проницателен, чем другие, но ведь способностью читать чужие мысли не обладает.
Ей ответил Балтазар:
— Я оставил на твоей подушке записку, в которой указано, где Эль-Леон может тебя найти. Я велел ему прийти одному. Не знаю, сколько времени пройдет, пока он обнаружит мое послание, но он непременно явится сюда.
— На твоей подушке, — с издевкой повторил дон Эсте-бан. — Содержание этого письмеца должно будет взволновать его, не так ли?
Пилар сделала вид, что пропустила реплику отчима мимо ушей, и снова обратилась к Балтазару:
— Я ничего не видела. Я имею в виду, не видела, как ты увез меня с гасиенды. Но как же охрана? Как тебе удалось проскользнуть мимо нее?
— Очень даже просто. — На широкоскулом лице великана появилась сардоническая усмешка, которая произвела на Пилар странное и неприятное впечатление. — Ты была достаточно беспечной, а виноградная лоза, которая оплела балкон, оказалась достаточно прочной, чтобы с успехом заменить мне веревку. А что до охраны, то с этим вообще никаких проблем не было. На часах стоял я сам.
— Но если ты без особых усилий увез меня с гасиенды, почему ты при этом не выкрал и изумруды, если этого так добивается мой отчим?
Дон Эстебан хрипло рассмеялся:
— С изумрудами дело обстоит гораздо сложнее. Карранса постоянно носит их при себе. Кроме того, мне мало одних камней. Ты должна понимать, как никто другой, что моя цель — не только возвращение моего состояния.
— Это просто безумие какое-то. Вы не посмеете зайти так далеко, — сказала Пилар прерывающимся голосом. — Идти на такой риск, и ради чего? Ненависть и горстка зеленых камешков, которые вы сами добыли нечестным путем? Почему вы не оставили нас в покое и не дали нам спокойно покинуть Новый Орлеан?
— Потому что не захотел. — Приземистый серый человечек злобно сверкнул глазами.
Пилар долго смотрела на него.
— Значит, вам нужна жизнь Рефухио и вы готовы заплатить за нее любую цену.
Дон Эстебан отвернулся от Пилар, как будто не придал никакого значения ее словам, и небрежным жестом подозвал к себе Балтазара. Они отошли в сторону и начали шепотом о чем-то совещаться. Пилар беспомощно задергалась, пытаясь приподняться и сесть, прислонившись спиной к стене. В висках у нее уже перестало стучать, и теперь голова просто гудела. Но все равно, несмотря на эту тупую боль, Пилар сейчас могла думать.
Неужели Рефухио и правда придет? Ответить на этот вопрос большого труда не составляло. Он должен прийти, потому что он все еще чувствует свою ответственность за судьбу Пилар. Он непременно придет, потому что он не забыл тех ночей, что они провели вместе на корабле и в степи возле груды камней. Он придет, потому что не захочет, чтобы Пилар была замешана в его вендетту с доном Эстебаном и пострадала при этом. О да, он обязательно придет.
Но будет ли он один?
Безусловно. Для него это своего рода жертва, которую он сочтет необходимым принести.
Когда же Рефухио появится? Скорее всего, уже после того, как рассветет. Если ни одна живая душа не видела, как Балтазар похитил Пилар, то ее не хватятся раньше утра. Ее отсутствие обнаружится только тогда, когда она не спустится к завтраку. Пилар не имела ни малейшего представления о том, как далеко от гасиенды находится эта заброшенная хижина. Возможно, часах в двух-трех езды. Увозить Пилар дальше не было никакого смысла, в то же время находиться ближе — слишком опасно. Так что не стоит ожидать Рефухио раньше полудня.
А вдруг за это время ей самой удастся освободиться?
Пилар начала шевелиться под одеялом, пытаясь немного размять ноги, туго перетянутые кожаными ремнями. От движения ремни еще сильнее впивались в кожу, но Пилар не обращала внимания на боль. Она должна была ослабить свои путы. Балтазар еще не так крепко связал ее, как мог бы. Должно быть, не хотел, чтобы нарушилось кровообращение в ногах. Или же просто посчитал, что любая ее попытка освободиться успехом не увенчается. А действительно, что будет дальше, если Пилар все-таки сможет освободиться? Пока она себе это плохо представляла, но оставаться в бездействии просто не могла.
Дон Эстебан резко повернулся в сторону Пилар.
— Чем это ты там занимаешься? — рявкнул он.
Пилар тут же изобразила на лице самое невинное выражение.
— Ничем особенным.
— Не думай, что сможешь меня одурачить. Ты шевелилась.
— Ноги совершенно затекли, — жалобно заныла Пилар. — А кончики пальцев совсем онемели.
— Какая неприятность. Лежи спокойно, иначе у тебя онемеет все остальное. Навсегда.
Пилар послушно затихла. Когда отчим отвернулся, она снова потихоньку начала растягивать сыромятную кожу ремней.
Рефухио появился совершенно неожиданно. Его прибытие не сопровождалось ни топотом копыт, ни звуком шагов. Ничто не потревожило тишину ночи. Просто распахнулась трухлявая дверь, и Рефухио появился на пороге хижины.
Балтазар обернулся — сработало чутье, выработанное за долгие годы, проведенные среди разбойников. В мгновение ока он выдернул шпагу из ножен. Проклятие сорвалось с губ дона Эстебана. Рефухио казался совершенно спокойным. Плащ, завязанный под подбородком, свободными складками спускался с его плеч так, что сразу было заметно — Рефухио безоружен.
— Добрый вечер, господа, — сказал нежданный гость. — Или уже утро?
— Как тебе удалось добраться сюда так быстро? — выпалил дон Эстебан.
— Верхом на лошади, конечно. Так мой визит явился для вас сюрпризом?
Рефухио сделал несколько шагов вперед и обвел взглядом хижину. Только на секунду его глаза остановились на Пилар, но она почувствовала, что от внимания Рефухио не укрылась ни одна подробность:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47