Она заговорила твердо, собрав всю свою волю:
— Рефухио Карранса оказал мне большую услугу, и я очень благодарна ему за это. Но если я невольно дала ему повод думать, что это нечто большее, чем благодарность, то очень сожалею об этом. Чтобы окончательно внести ясность в это дело, я должна сообщить, что сеньор Мигель Хуэрта оказал мне огромную честь, попросив моей руки. И я дала согласие.
— То есть вы выходите за него замуж? — уточнил губернатор.
Пилар посмотрела на Чарро, который не мог прийти в себя от изумления. Она успела заметить невольное движение, которое сделал Рефухио по направлению к ней, но тут же сдержал свой порыв.
— Да, — ответила она. — Совершенно верно.
Чарро вдруг широко улыбнулся. Он подошел к Пилар, положил ей обе руки на плечи и притянул к себе — подальше от Рефухио.
— Родная моя, — прошептал он ей на ухо, — я буду тебе очень хорошим мужем.
Губернатор откашлялся. Он свернул документ и положил рядом с собой.
— Так. Похоже, мы со всем разобрались. Может быть, теперь мне позволено будет взять слово?
— Давно пора, — быстро вставил дон Эстебан.
Губернатор взглянул на него, досадливо поморщившись, затем снова обратился к Рефухио:
— Мне представляется, сеньор Карранса, что вы действительно похитили сеньориту Сандовал, по ее настоянию или преследуя свои собственные цели, — неважно. В такого рода подробности мы пока вдаваться не будем. Какие бы мотивы вами ни двигали, вы не могли не знать, что совершаете противозаконной поступок.
Губернатор сделал паузу, но Рефухио не воспользовался ею, чтобы сказать хоть что-то в свое оправдание. Казалось, его мысли витают где-то очень далеко, а ко всему происходящему в этой комнате он потерял интерес.
— Также совершенно ясно, что я не могу вменить вам в вину преступления, в которых вас подозревают, поскольку это не подкреплено доказательствами. То, что вы похитили эту даму, еще не значит, что вы — Эль-Леон. Поэтому я не намерен вас здесь дольше задерживать.
Слова губернатора были встречены одобрительными возгласами. Друзья Рефухио, Висенте, сеньор Хуэрта, его чар-рос шумно приветствовали решение власти. Дон Эстебан в ярости стукнул кулаком по столу, так что бумаги Пачеко разлетелись в разные стороны.
— Тихо! — повысил голос губернатор, приводя бумаги в порядок. — Хватит шуметь, я еще не закончил.
— А что такое? — спросил сеньор Хуэрта.
Губернатор не удостоил его ответом, снова повернувшись к Рефухио.
— Я не стану вас больше задерживать, сеньор, несмотря на то, что, на мой взгляд, в этих обвинениях вполне может присутствовать какая-то доля правды. Но все, что я могу сделать, — это послать в Испанию запрос на предоставление нам описания этого бандита, Эль-Леона.
— Неслыханно! Это переходит все границы! — завопил дон Эстебан. — Я требую, чтобы вы взяли этого человека под стражу немедленно!
— Ах так, сеньор? — протянул губернатор, поднимаясь с кресла. — А не желаете ли и вы за компанию посидеть за решеткой, пока не придет ответ из Испании? Возможно, Рефухио Карранса захочет, в свою очередь, выдвинуть против вас обвинение в распространении клеветнических слухов о нем.
— Вы не посмеете!
— Вы так считаете? — Взгляд губернатора, обращенный на дона Эстебана, потемнел, в голосе слышалась угроза. — Я представляю верховную власть на огромной территории, вплоть до Рио-Гранде. Я здесь полноправный хозяин и никому не позволю указывать мне, что я должен делать.
— Но-но, полегче. У меня есть влиятельные друзья, которые помогут мне живо сбить с вас спесь!
— Я верю вам, дон Эстебан, — произнес Пачеко сквозь зубы. — Но нисколько вас не боюсь. Вы намекаете на то, что я могу потерять это место? Ну так знайте, что мое самое заветное желание — оставить эту должность и уехать обратно в Испанию. — Губернатор отвернулся от разъяренного вельможи. — Я уже принял решение и от своего слова не отступлюсь. Покорно благодарю вас, господа, за то, что вы оказали мне доверие, во всем положившись на правосудие. Всего вам наилучшего.
Они разошлись, не заставив себя долго упрашивать. По дороге на гасиенду мужчины поминутно салютовали из ружей, выражая таким образом свою радость. Ведь они одержали серьезную победу. Запрос губернатора должен будет пройти большой путь. Его отправят в Мехико-Сити, затем в Веракрус, потом через весь океан в Испанию. Он может затеряться в пути, а если и достигнет места назначения, то исчезнет в ящике стола какого-нибудь чиновника и о нем совершенно забудут. Не исключено также, что если описание Эль-Леона все-таки будет прислано в Новую Испанию, то оно будет таким неопределенным, что установить по нему личность преступника не представится возможным. И потом, пока это случится, пройдет не менее полутора-двух лет.
Само собой, многие в Севилье и Кордове наверняка знали, что Рефухио Карранса и Эль-Леон — одно лицо, а если не знали, то догадывались. Но мадридские власти, скорее всего, пребывали на этот счет в полном неведении. И они не могли действовать, основываясь только на чьих-то домыслах. Нужны были очень веские доказательства, а их сбор — дело долгое и трудное.
Так что сейчас угроз дона Эстебана не стоило бояться. Рефухио был на свободе. Они все были свободны. И еще одно событие давало повод для радости — скоро им всем предстояло погулять на свадьбе. Они весело переговаривались, хохотали, отпускали шуточки. Только Пилар, Рефухио и новоиспеченный жених были словно в воду опущенные. За всю дорогу они не проронили ни звука.
Сеньору Хуэрту первую ошеломили новостью о предстоящем бракосочетании, но особого восторга она по этому поводу не высказала.
— Это правда, сынок? — спросила она, сжав ладонями лицо Чарро.
— Да, мамочка.
— И ты будешь счастлив и никогда больше не покинешь нас?
— Да, мамочка.
Она заглянула ему в глаза, затем обреченно кивнула:
— Что же, свадьба так свадьба. Но мы должны как следует подготовиться.
— Но зачем же так спешить, — попыталась возразить Пилар.
Мать Чарро повернулась к ней:
— А какой смысл тянуть?
— Никакого смысла, — ответил Чарро вместо Пилар. — Чем скорее, тем лучше.
— Согласна? — Сеньора Хуэрта вопросительно посмотрела на Пилар.
Пилар нечего было сказать в ответ. Выдавив жалкую улыбку, она шепотом повторила:
— Чем скорее, тем лучше.
Приготовления к свадьбе начались на следующее утро.
В комнату Пилар вошла мать Чарро, за которой плелась Бенита. Девушка несла в руках ворох платьев, довольно нарядных, бледно-голубых, розовых, желтых и даже одно белое, расшитое крошечными голубыми цветочками. Все это были настоящие подвенечные платья, в которых выходили замуж женщины из этой семьи. Здесь были собственный наряд сеньоры Хуэрты и совсем новый — ее дочери, сестры Чарро, которая вышла замуж этим летом и переехала жить за Рио-Гранде, и еще несколько ее платьев, которые она носила в девичестве, но оставила дома, так как сочла их слишком легкомысленными для замужней дамы. И всю эту гору одежды Пилар предстояло перемерить. Когда она выберет себе свадебный наряд и платья для других случаев жизни, Бенита подгонит их под ее фигуру.
Сеньора велела служанке положить одежду на постель, а сама подошла к узеньким двустворчатым дверям, ведущим на балкон, и захлопнула их, затем вернулась обратно и села рядом с большим шкафом, стоящим возле стены как раз напротив кровати. Сложив руки на груди, она приготовилась руководить примеркой.
Пилар было абсолютно безразлично, что на нее наденут, но она решила, что все же лучше притвориться оживленной и довольной. Платье самой сеньоры было слишком коротко для нее, а наряды ее дочери широковаты в талии, но в целом сидели неплохо. В конце концов выбор остановили на белом платье. После долгого обсуждения решили, что оно самое подходящее для брачной церемонии. Этим платьем Бените предстояло заняться в первую очередь. Остальные подождут.
Пилар стояла, подняв над головой руки, которые уже начали неметь от такой неудобной позы, а Бенита сновала вокруг нее с иголкой и ниткой. Такой вещи, как булавки, в Техасе, похоже, совсем не водилось, и Бените пришлось наметывать все швы на живую нитку в тех местах, где платье нуждалось в переделке.
Пока проворные пальцы Бениты делали свое дело, сеньора Хуэрта успела задать Пилар несколько вопросов, касающихся ее семьи, воспитания, ее пребывания в монастыре. К тому времени девушка закончила один шов и перешла на другую сторону. Она натянула шелк так, чтобы он туго обтягивал талию Пилар, и воткнула в него иголку. Внезапно Пилар почувствовала, как кончик иглы глубоко вонзился в ее бок. Она вскрикнула от боли и отпрянула от служанки.
— Тысячу извинений, сеньорита, — пропела индианка, но в ее темных колдовских глазах не было ни капли сожаления.
Зато в этих глазах Пилар увидела ревность и обиду. Девочка любила Чарро. Она все время оказывала ему разные мелкие услуги, смахивала пыль с его шляпы только затем, чтобы лишний раз подержать ее в руках, постоянно таскала для него с кухни что-нибудь вкусненькое. Теперь Пилар чувствовала жгучее раскаяние. Она не думала, что ее скоропалительное решение может поломать жизнь еще кому-нибудь, кроме нее самой.
Сеньора Хуэрта вскочила на ноги.
— Ах ты, негодная девчонка! — набросилась она на Бениту. — По твоей милости платье теперь запачкано кровью. Заканчивай побыстрее и бегом застирывать пятно.
Пилар даже не дрогнула, когда девушка снова приблизилась к ней с иглой в руке. Это была маленькая месть Бениты, попытка привлечь к себе внимание. И девочка добилась своего.
На этом инцидент был исчерпан. Пилар одели в подвенечное платье, но ей казалось, что это захлопнулась дверь ее тюрьмы, в которую она сама себя добровольно заточила. Теперь ее будущее предопределено, и ей больше никогда не вздохнуть свободно.
Пилар была не единственной, кто разгадал тайну странного поведения Бениты. Донья Луиза завела об этом разговор, когда они с Пилар остались наедине.
— Знаешь, ты ведь растоптала все девичьи мечты этой служанки и убила ее надежды, — сказала вдова, прохаживаясь по балкону и жуя конфету. — Я как-то застала ее на кухне, царапающей стол и проливающей горькие слезы прямо в суп.
Пилар вышла на балкон следом за Луизой.
— Из-за этого я чувствую себя очень мерзко, — ответила она.
— И, как бы это помягче выразиться, ты выглядишь не намного счастливее, чем Бенита. — На сей раз вдова попала прямо в точку.
— Я пытаюсь собраться с мыслями. Все произошло так быстро.
— Да уж, с этим я согласна. А что, судьба Рефухио тебя совсем не беспокоит?
Пилар подошла к балконным перилам и взглянула через плечо на собеседницу.
— Чего это ради я должна волноваться за него?
— Он прилюдно предложил тебе руку и сердце, а ты ему отказала. И теперь тебе совершенно все равно, какие чувства он испытывает после этого?
— У него были свои причины, чтобы сделать мне это предложение, а у меня свои — чтобы его отвергнуть. Я думаю, он все понял. На такие дела у него хватает сообразительности.
— Понять и смириться — совершенно разные вещи. Но мне интересно, неужели ты и вправду так поверхностно судишь о Рефухио? Действительно, он не совершает безрассудных поступков. Прежде чем что-то сделать, он должен все хорошенько обдумать. Но почему ты считаешь, что человек с трезвым умом обязательно должен быть бесчувственным чурбаном? Рефухио — необыкновенный мужчина. Я до сих пор не могу себе простить, что так легко позволила ему уйти из моей жизни.
— В самом деле? — Пилар казалась совершенно равнодушной.
— Да. Хотя, окажись я на твоем месте, я бы, вероятно, тоже предпочла выйти замуж за Чарро.
— Тогда зачем ты читаешь мне нотации?
— Я просто высказала свое мнение. Но Рефухио все же заслуживает лучшей участи.
— Ты забываешь об изумрудах. Полагаю, Энрике уже успел рассказать тебе о них?
Донья Луиза рассмеялась:
— Конечно, рассказал. И я теперь ничего не забываю. Наверное, это Энрике удалось перевоспитать меня.
— И ты сама признаешься в этом? — Пилар на миг обернулась к Луизе, затем снова отвела глаза.
— Как видишь. Забавно, не правда ли?
Пилар нахмурилась:
— Только не говори мне, что ты просто играешь с ним.
— Он не из тех, над кем можно всласть позабавиться, а потом выбросить, как надоевшую игрушку, — сказала вдова, криво усмехнувшись. — Иногда он выглядит милым, смешным дурачком — и только. Но на самом деле у него есть твердые жизненные принципы, у него добрая душа и пылкое сердце. Под его влиянием я сильно изменилась — в лучшую сторону. Словом, Энрике — золотой малый. И он заслуживает настоящей любви.
— Я понимаю, — медленно произнесла Пилар.
— Сомневаюсь, чтобы ты правда поняла меня. Но какое это имеет значение, если я действительно счастлива.
— А как же поместье твоего мужа? Разве ты не собираешься вернуться обратно, чтобы вступить в законные права наследования?
— Ни за что! — Луиза ни на секунду не задумалась. — Пропади оно пропадом, — добавила она немного погодя. — Ноги моей больше не будет на корабле, и на лошадь меня теперь не усадишь ни за какие коврижки.
— А ведь если бы не боязнь мести дона Эстебана, ты так бы и осталась в Новом Орлеане. Признайся, в глубине души ты немного жалеешь, что больше никогда не вернешься туда.
— Пожалуй, да. Но тут уж ничего не попишешь.
Пилар внимательно посмотрела на вдову.
— А как насчет денег?
— Энрике позаботится об этом. С его бродяжнической жизнью покончено раз и навсегда. Мой муж должен будет найти способ как следует содержать наш дом.
— Твой муж! Но как же… — Пилар запнулась, не в состоянии выразить словами мысль, которая породила смутный страх в ее душе.
— Рефухио? — Вдова добродушно засмеялась. — Тогда, на корабле, он был очень добр ко мне. Он понял, как я одинока, как оскорблена в своих лучших чувствах человеком, который женился на мне только ради того, чтобы заиметь законного наследника, а сам путался со своей мулаткой-экономкой. А потом Рефухио решил, что уже достаточно утешил меня. И его можно понять — он захотел свести нас с Энрике вместе. Это было не очень-то честно со стороны Эль-Леона, но удивительно мудро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47