Юноша едва взглянул в направлении, указанном Пилар. Его темные глаза засверкали.
— Вы боитесь его? Хотите, я спасу вас?
— Разумеется, нет! Вы и думать не должны о таких глупостях!
— Глупостях? Вы говорите так, словно считаете меня неспособным защитить вас.
Пилар, услыхав в его голосе нотки оскорбленного тщеславия, постаралась успокоить Филиппа:
— Ни в коем случае. Я просто не нуждаюсь в спасителе. Я вполне довольна жизнью. — Ее голос был тих и мягок.
— Я думаю, вы просто боитесь. Осмелюсь ли надеяться, что вы беспокоитесь обо мне?
— Я почти не знаю вас, — возразила она.
— Мужчины и женщины влюбляются друг в друга, мельком увидевшись на прогулке или перекинувшись парой слов во время утренней мессы. — Его лицо вспыхнуло, в устремленном на нее взгляде сквозила страсть.
Она бросила ему вызов. В ней была тайна, которую он жаждал постичь, и она видела это. Для него она была куртизанкой, чьи прелести пленили дворянина, и этот дворянин заключил ее в башню. Казалось, молодого человека восхищает сама возможность говорить с нею. Тяга соблазнять ее была непреодолима.
— Но не я, — холодно возразила она. — Мне нет пользы от любви.
— Женщина, выглядящая, как вы, не может говорить так.
— Тем не менее, уверяю вас, это так.
— Вы предпочитаете, чтобы вас обожали, как это делает граф, я прекрасно понимаю вас. Для меня будет величайшим наслаждением преклонить перед вами колени.
— Благодарю, но в этом нет необходимости.
— Если вам нужен достаток, то я богат.
— Вы имеете в виду, что богат ваш отец. А титул?
— Вам нравится быть жестокой, но тем приятнее будет миг, когда вы сдадитесь.
Она явно понапрасну теряла время и силы, пытаясь охладить его пыл. Безразлично пожав плечами, она отвернулась. Ее глаза встретили взгляд Чарро, который, должно быть, слышал беседу. Чарро улыбнулся, в его ярко-голубых глазах Пилар прочла интерес и сочувствие.
Было уже поздно, когда пышный обед наконец завершился, и гости, освежившись, собрались отправиться на бал. Юноши должны были ехать верхом, освещая факелами дорогу. Господа постарше и дамы путешествовали в каретах.
Рефухио, равно как и Чарро с Энрике, предпочел ехать на лошади. Балтазар, как слуга, должен был стоять на запятках одной из карет. Сеньора Гевара намеревалась ехать в семейной карете вместе со своей старшей дочерью и дуэньей девушки, дальней родственницей. Четвертое место хозяйка дома собиралась предложить Пилар, когда появилась вдова Эльгесабаль с маской в руке. Ее пухлые плечи покрывала мантилья.
— Разве вы тоже едете, донья Луиза? — удивилась хозяйка.
— Разумеется. — Донья Луиза, казалось, была поражена, что ее спрашивают об этом, и продолжала: — Ах, вы подумали о том, что я в трауре! Конечно же, я не буду танцевать, но мне нужно повеселиться, чтобы не думать о моей потере. Я знаю, мой милый муж порадовался бы за меня. Он был на редкость неэгоистичен.
Энрике, стоявший неподалеку, заметил вполголоса:
— Без сомнения, это был святой.
— Да, — подтвердила вдовушка.
— И именно поэтому вы не могли хранить ему верность и оставаться рядом с ним?
Вдова отвернулась от акробата, делая вид, что не слышит его. Кивнув в сторону свободного места в карете, она обратилась к хозяйке:
— Я вижу, вы оставили это место для меня?
— Если оно вас устроит. — Сеньора Гевара явно не испытывала особой симпатии к донье Луизе.
Пилар поразила настойчивость вдовушки. Она слышала, сколь неодобрительно отозвался об этом Энрике. Пилар была встревожена — ведь она сама тоже не носила траура по своей убитой тетке и собиралась насладиться всеми прелестями вечера. Ситуация была и вправду трудной, но Пилар надеялась, что она сможет с честью выйти из нее.
Сеньора Гевара обратилась к Пилар. С ней она не была так холодна, как с доньей Луизой:
— Простите, сеньорита, но возникли осложнения. Боюсь, что я буду вынуждена просить вас поехать с нашими добрыми друзьями, нашими соседями…
Вдруг заговорил ее сын:
— Прошу прощения, мама, но я отвезу эту даму. Запрячь лошадей в мой экипаж не потребует много времени.
Хозяйка нахмурилась, но, поглядев на остальных гостей, наблюдавших за происходящим с живым интересом и достаточно неодобрительно, раздосадованно поинтересовалась у Пилар:
— Вас это устроит?
Пилар чувствовала, что Рефухио, уже сидящий на вороном пританцовывающем от нетерпения жеребце, смотрит на нее. Да и добрая половина собравшихся напряженно прислушивалась в ожидании ее ответа. Собравшись с духом, Пилар твердо ответила:
— Да, благодарю вас. Я как раз собиралась взять с собой Исабель, свою горничную, на тот случай, если мне надо будет поправить костюм. В экипаже ей будет гораздо удобней, чем на козлах рядом с кучером.
Филипп выглядел расстроенным, но не отменил свое предложение. Он явно не был в восторге, когда Рефухио, Чарро и Энрике поскакали рядом, образовав эскорт маленького экипажа. Дорога, ведущая ко дворцу губернатора, была приятной. И проходила рядом с гаванью, в виду старой крепости Ла-Фуэрца, чью сторожевую башню венчал флюгер в форме фигуры индейской девушки — «Ла Гавана». Они проезжали мимо двух укреплений, охранявших вход в гавань, замка Морро и Ла-Пунта. Как сообщил Филипп, все эти укрепления, находящиеся за замком Морро и тянущиеся до стен города, были выстроены для того, чтобы запугать пиратов и привести в замешательство англичан. Если с первым заданием они вполне справлялись, то со вторым дело обстояло гораздо хуже. Гавана была захвачена англичанами чуть больше двадцати пяти лет назад, во время Семилетней войны, и годом позже, после окончания войны, возвращена Испании в обмен на земли Флориды.
Дворец губернатора представлял собой величественное здание в стиле барокко, радующее глаз пышностью и великолепием. Он находился в восточной части центра города, известного под названием Оружейной площади, Пласа-де-Армас. Это название было обычным в городах испанских колоний. Дворец был построен недавно, кое-где строительство еще не завершилось. Комнаты были просторны и богато украшены. Это было жилище, достойное человека, держащего в руках всю юридическую власть над обширными владениями Испании в Новом Свете.
Бал во дворце губернатора являлся событием незаурядным, ибо Марди Гра — последний день карнавала — был последним праздником радости и веселья, главной пирушкой перед долгим воздержанием поста. Низкий потолок узкого и длинного бального зала был расписан фресками на религиозные сюжеты и украшен позолотой. Застекленные створчатые двери в обоих концах зала распахнуты настежь, открывая доступ воздуху. Подвески огромных хрустальных люстр еле слышно позванивали от сквозняка. Волшебные звуки скрипок, гитар, клавикордов, флейт, барабанов и кастаньет страстно вибрировали в пространстве. Гости сверкали драгоценностями и шуршали шелками, колыхались бархат и страусиные перья. Все танцевали постоянно, повинуясь звучанию музыки. Мужчины кланялись, женщины, обмахиваясь веерами, улыбались. Взгляды сверкали в прорезях масок.
Несмотря на веселье, приличия соблюдались. Чопорные дуэньи и мамаши, мерно колыхая веерами, сидели вдоль стен, зорко следя за своими подопечными. Строгие мужья были начеку. Подобный надзор лишь усиливал страсть, делал ее более притягательной, поощрял намеки и недосказанность, прикрывая соблазн налетом благопристойности.
Пилар танцевала первый танец с сеньором Геварой. Она догадывалась, что, исполняя долг хозяина по отношению к гостье, он надеялся сделать ее присутствие на балу более законным в глазах общества. Он был сдержан и почтителен, добросовестно следуя правилам, принятым в светском обществе. Сразу же после этого Филипп настоял, чтобы Пилар станцевала с ним кадриль. После благородного жеста его отца отказать было невозможно. К тому же именно Филипп отвез Пилар на бал. Тем не менее она сразу же пожалела о своем согласии. Он демонстративно хвастался полученной наградой. На нем был костюм конкистадора, который очень шел ему: бархатный камзол, обтягивающие штаны, нагрудник и шлем. Настроен он был весьма решительно. Хотя временами Пилар и чувствовала себя неловко, играя роль Венеры, любовницы графа, но до сих пор она ни разу не ощущала себя униженной. Горящие взгляды, которые бросал на нее Филипп, смелые прикосновения его рук, когда он вел ее в танце, — все недвусмысленно говорило о том, что он считает ее женщиной определенного рода и твердо вознамерился добиться ее.
— Если вы не прекратите так пялиться на меня, — процедила она сквозь зубы, — я дам вам пощечину.
— Я не понимаю, о чем вы. — Блеск глаз явно выдавал его.
— Думаю, что понимаете. Я не из тех глупых девиц, что готовы упасть без чувств у ваших ног. Предупреждаю, вы затеяли опасную игру.
— Вы уверены? Мне кажется, вы слишком высоко себя цените. Что-то не видно, чтобы граф хотел увести вас.
— Он не желает делать всеобщим посмешищем ни себя, ни меня.
— Или же ему просто нет до вас дела. Мужчинам быстро надоедают их любовницы.
Разумеется, подобная опасность существовала, но Пилар предпочитала не думать об этом.
— Удивляюсь, что вы так интересуетесь ненужной вещью.
— О, для меня вы будете в новинку. К тому же вы прекраснее всех ночных бабочек Гаваны.
Ее лицо застыло.
— Уверена, что вы мне польстили, — гневно произнесла Пилар.
— Нет, нисколько. Вам невозможно польстить.
— Вы невыносимы, — холодно бросила она и больше не разговаривала с ним.
Музыка смолкла. Чарро, случайно или намеренно, оказался рядом и, поклонившись Филиппу, предложил Пилар руку, чтобы увести ее. На секунду показалось, что Филипп откажется отпустить ее. Он хмуро глядел в глаза Чарро, о чем-то раздумывая, но, по-видимому, прочел в этом взгляде нечто, заставившее его отказаться от своих намерений, и, сухо кивнув, отвернулся.
Пилар, как только музыка зазвучала снова, закружилась в танце с новым партнером, тепло улыбнулась ему:
— Спасение подоспело вовремя. Благодарю.
— Этот тип нам надоедает?
— Это неважно. Просто он слишком молод и самоуверен.
— Если хотите, я отправлю его домой.
— Лучше не надо привлекать к этому внимания.
Чарро засмеялся, его худое лицо сморщилось от удовольствия.
— Боюсь, слишком поздно. — Он уверенно вел ее в народном танце.
Чарро был наряжен тамплиером, рыцарем христианского монашеского ордена, основанного в средние века на Мальте. Туника с красным крестом и воинственный вид красили его. Он остроумно и едко вышучивал гостей. Его манеры были восхитительны и рассчитанно-безлики, даже, пожалуй, слишком безлики. Поклон, отвешенный им по окончании танца, был глубоким и непринужденным. Это было больше, нежели простая вежливость. В его голубых глазах, видных через прорези полумаски, читалась искренняя преданность и, пожалуй, сожаление.
Рефухио, видевший это, встревожился, однако не был удивлен. Он видел, какое впечатление производит Пилар на его друзей, но винить за это мог только себя. Она была прекрасна, она подвергалась гонениям и была совершенно одинока: результат был предсказуем. Он чувствовал, как борется в нем желание защитить ее с желанием подчинить себе, обладать ею. Почему его друзья должны испытывать другие чувства?
Но что ощущала Пилар? О, как бы он хотел знать это! Она раскраснелась от жары и танцев, на ее лице выступили бисеринки пота, дыхание участилось. Он заставил ее взять себя под руку и пошел к дверям. Не дав Пилар опомниться, он заговорил вежливым тоном, предупреждая:
— Обилие поклонников улучшает цвет лица и заставляет сердце быстрее биться, но за все приходится платить.
Пилар бросила взгляд на Чарро, зная, что Рефухио намекает на него. Она видела, как настойчиво юноша ищет ее общества, но была уверена, что их просто сблизило долгое путешествие. Отношения же Рефухио и доньи Луизы отнюдь не были столь невинны.
— Разумеется, ты говоришь так, исходя из собственного опыта, — холодно парировала она.
— Конечно.
— И как обычно приходится платить?
— Поклонники разрывают предмет обожания на кусочки. — Сравнение было точным и едким.
Он предпочитал избегать конкретных обвинений. Может, он думал о прошлом? О потерянной невесте?
— А как защититься от этого? — спросила Пилар.
— Нужно быть сильным и уметь причинять боль.
— И, напротив, не отвергать никого?
— Да, если ты избегаешь мучить других.
— Или если любишь мучиться сам?
— Таков выбор.
— За исключением тех случаев, когда замешаны интересы других.
— Даже тогда. Чистые раны залечиваются. Младенцы, отнятые от груди вовремя, не плачут, и быстрая обдуманная смерть лучше, чем медленное угасание, приводящее к тому же концу.
Он говорил о многом, но она не была уверена, что понимает все правильно.
— Я вижу теперь, почему ты не хочешь, чтобы тебя любили, — медленно, с расстановкой произнесла она.
— Кто говорит о любви? — возмутился он. — Это совершенно другое дело.
Танец с Рефухио был для нее праздником. Он танцевал умело, его движения были отточены, в нем чувствовалась неукротимая сила, и изысканная грация сквозила в каждом его жесте. Он наслаждался танцем. Чувства, которые будила в нем музыка, воплощались в изысканных па и передавались партнеру.
Пилар ощущала, как наслаждение, получаемое ею от танца, растет. Его чувства будили в ней отклик. Ее несказанно радовала удивительная согласованность их движений. Она глядела в его серые глаза, то приближавшиеся, то отдалявшиеся во время танца. И то, что она читала в этих глазах, затененных длинными ресницами, заставляло ее пальцы судорожно сжиматься. Он мог не хотеть любить ее или быть любимым ею, но он не был, не был равнодушен к ней! Это было огромным утешением для Пилар.
Время неумолимо приближалось к полуночи. В этот момент Марди Гра, последний день карнавала, должен был закончиться, уступив место первому дню Великого поста. Затем все должны будут сбросить маски. Присутствующих ждали сюрпризы. Незадолго перед этим был подан ужин, включавший в меню мясные блюда, сладости и прочие яства, которые будут затем строго запрещены на все время поста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47