Я знала, что нехорошо быть неблагодарной, но мои новые одежды стесняли меня. Корсет мешал дышать, и я с тоской вспоминала, как легко и свободно мне было в индейских нарядах. А высокие ботинки на пуговицах и чулки, после того как я два года носила мокасины, были для меня настоящей пыткой.
И вообще мне было скучно. Много времени я проводила в конюшне с Солнышком. От нечего делать я ухаживала за ней так, что она у меня вся лоснилась и блестела. Мне очень хотелось поскакать на ней за ворота форта в открытое поле, в горы, послушать песни леса и ласковый шепот реки, но выезжать за ворота было строжайше запрещено.
Солнышко – это последнее, что связывало меня с Тенью, и, глядя на нее, я вспоминала счастливые времена, когда мы с Тенью скакали рядом и я радовалась всему на свете. Я была готова на любые трудности, лишь бы он любил меня и согревал в своих нежных и сильных объятиях. Жизнь с Тенью никогда не была легкой, но я получала от нее радость и удовлетворение. У меня все время были какие-то дела.
А теперь мне надо было только прибрать в доме и приготовить обед, и у меня оставалась масса свободного времени. Чтобы как-то убить его, я принялась переделывать дом Джошуа, заказала привезти с Востока краску – синюю для спальни, желтую для кухни и светло-зеленую для гостиной. Джош предложил нанять человека мне в помощь, но я отказалась. Мне хотелось быть хоть чем-то полезной. Я соскучилась по работе, которая кому-то необходима, поэтому всю неделю красила и мыла, пока наш маленький домик не засверкал как новый.
Когда красить больше было нечего, я принялась шить новые занавески на все окна. Джошу нравилось мое хозяйничанье. Он думал, будто я ужасно счастлива и делаю все, чтобы угодить ему, а на самом деле я доводила себя до изнеможения в напрасных стараниях забыть Тень. Только занимаясь чем-то, я могла заставить себя не думать и делать вид, будто я именно там, где мое место.
Когда с занавесками было покончено, я сшила новое покрывало на кровать.
В июне в форт привезли трех воинов-апачей. Я их помнила еще по тем временам, когда шла тропой войны рядом с Тенью. Со связанными руками и ногами их поместили в тюрьму. Зная, что они не примут еду от солдат, я наскоро приготовила, что смогла, и понесла им после того, как Джош отправился патрулировать свою территорию. Сначала солдат не хотел меня пускать, но он был совсем юный и неопытный, поэтому мне удалось убедить его, что у меня есть разрешение Джошуа.
Воины смотрели на меня с ненавистью и презрением, когда я предложила им поесть, и, конечно же, наотрез отказались от моего варева.
– Ешьте, – уговаривала я их. – Вам нужны силы.
– Юзен даст нам силы, – ответил мне воин по имени Серый Волк.
– Юзен не наполнит ваши пустые желудки, – стояла я на своем. – И твой тоже, Желтый Ворон.
Желтый Ворон с любопытством посмотрел на меня:
– Откуда ты знаешь, как меня зовут?
– Ты меня не помнишь? Я – жена Двух Летящих Ястребов.
– Как же ты здесь оказалась? – спросил Серый Волк. – Ты тоже в тюрьме?
– Нет, не в тюрьме, – вздохнула я. – Ешьте побыстрее.
Воины забыли о своей осторожности и с жадностью набросились на еду, в мгновение ока опустошив принесенную мной кастрюлю.
Когда вечером Джош не вернулся в форт, я обрадовалась. Он бы наверняка рассердился, узнав, что я кормила арестантов, а у меня не было настроения для ссоры.
Утром я понесла индейцам завтрак.
– Вы видели Бегущего Теленка? – спросила я у них. – Или Большого Коня?
– Большой Конь мертв, – с каменным лицом сообщил мне Желтый Ворон. – А Бегущего Теленка мы не встречали с Сезона Новой Травы.
– А Двух Летящих Ястребов видели?
– Нет, – ответил Серый Волк. – Мы даже ничего о нем не слышали. А почему ты не с ним?
– Долгая история, – сказала я, собирая тарелки. – Сейчас нет времени об этом рассказывать.
Когда я выходила из тюрьмы, настроение у меня было хуже некуда, и я отправилась к доктору Митчеллу жаловаться на бессонницу. Он мне выписал легкое снотворное, и я пошла домой, мечтая, чтобы Джошуа еще не вернулся. Наверное, Тот, Кто Наверху услыхал мои молитвы.
С нетерпением я дожидалась вечера, чтобы опять побежать в тюрьму с обедом для индейцев и для стражника – с кофе, от души разбавленного бренди. В чашку я положила снотворное доктора Митчелла.
Солдатик так горячо меня благодарил, что мне даже стало немножко стыдно, но не могла же я сидеть сложа руки, когда моих друзей ждала виселица.
Через полчаса я вышла из тюрьмы. Стражник спал сном праведника, так что его ружье и ключи с легкостью перешли в руки Серого Волка.
В ту ночь мне не спалось, а утром я с радостью узнала, что узники исчезли без следа. Полковник Кроуфорд пришел в бешенство. Это был уже второй побег, и стражника в наказание на десять дней перевели на тяжелые работы. Я его очень жалела, но что такое тяжелые работы по сравнению с тремя жизнями?
Джош возвратился в форт вечером. Когда он узнал о бегстве индейцев, то смерил меня тяжелым взглядом, но ничего не сказал и наше воссоединение прошло сравнительно мирно.
Его собственное патрулирование, которое началось совершенно обычно, закончилось поимкой десяти мальчишек-апачей и команчей, совершивших набег на ферму милях в пятидесяти к западу. Два дня они их преследовали, потом отыскали в каком-то укрытии и тотчас расстреляли.
Джош был сам не свой от одержанной победы. Весь обед он только и говорил о несчастных мальчишках, словно они и в самом деле представляли бог знает какую угрозу.
Когда мы легли в постель, он обнял меня, и я в который раз подумала, что никогда, наверное, не смогу получать удовольствие от его прикосновений. Джош был моим законным мужем. В свое время, будучи девчонкой, я очень хорошо к нему относилась. Он мне тогда нравился. Так почему же я не могу ответить на его ласки? Почему его нежность оставляет меня холодной? Ну почему, почему я не в силах забыть Тень?
Пока руки Джошуа тискали мне груди, я размышляла о том, где теперь может быть Тень и что он делает. Кто греет его постель? Неужели он тоже обзавелся женщиной и стал ей таким же хозяином, как Джош? От этих мыслей у меня становилось тяжело на душе.
По крайней мере раз в неделю полковник Кроуфорд приглашал нас с Джошуа на обед. Естественно, мы принимали его приглашение. Обыкновенно вместе с нами приходили еще офицеры и, рано или поздно, заводили речь о военных кампаниях, в которых принимали участие. Чаще всего они вспоминали битву, в которой погиб Кастер. И первым начинал полковник Кроуфорд.
– Если бы только Кастер не разделил свои силы…
К нему присоединялся майор Каллаган:
– Если бы у Рено был мало-мальский опыт борьбы с индейцами…
И их обязательно поддерживал лейтенант Броудхед:
– Если бы Джордж подождал Терри и Гиббона…
А затем начиналось:
– Если бы Кастер прислушался… – Если бы Крука не разбили… – Если бы Кастер не был так самоуверен… – Если бы он так не жаждал славы… – Если бы Грант удержал его еще ненадолго в Вашингтоне…
Все время повторялись одни и те же названия: Могучая река, Язык, Желтый камень, Розовый Бутон – там действительно на берегах буйно цвели розы… Гнездо Ворона…
Чарли Рейнолдс, Митч Буайе, Варнум, Окровавленный Нож – это был единственный индеец, преданный белым, который не поджал хвост и не сбежал, когда запахло жареным. Пароход. Конь капитана Кеога по кличке Команч, репортер Марк Келлог, Исайя Дорман – негр-переводчик.
Имена: Бентин, Рено, Крук, Гиббон, Терри, Вейр, Том Кастер… И генерал. Всегда генерал.
Зачем Кастер разделил свой отряд? Почему он не поверил собственным разведчикам, которые сообщали ему, что индейцев тысячи? Напрасно ли он рисковал жизнями своих людей? Неужели он всерьез верил, что Седьмую армию нельзя победить ни при каких обстоятельствах?
Я никогда не участвовала в этих разговорах, и вообще в разговорах об индейцах. Из-за любви к Тени и вообще к шайенам я чувствовала себя чужой в обществе белых.
Чем больше проходило времени, тем чаще я благодарила судьбу, подарившую мне, дружбу доктора Митчелла. Мы с ним отлично узнали друг друга, пока я лежала у него в лазарете, а потом я забегала к нему поговорить. Только с ним я могла быть откровенной и ничего не бояться. И ему я рассказывала о своей любви к Тени. Как-то в начале нашего знакомства он спросил меня, не странно ли, что я полюбила индейца, когда индейцы убили моих родителей. Я объяснила, что Тень спас меня во время нападения сиу на мой дом и с тех пор он не индеец и я не белая. Мы просто люди, которые любят друг друга.
Помню, доктор Митчелл улыбнулся тогда:
– Конечно. Только так и можно.
После того как мы с Джошуа поженились, я часто приглашала Эда Митчелла к нам обедать. Он никогда не лез за словом в карман, и его присутствие скрасило мне много вечеров.
Чем дальше, тем сильнее я тосковала по Оленихе и Молодому Листку. Мне хотелось знать, оправилась ли Олениха после выкидыша. Их смех стоял у меня в ушах, и я вспоминала, как хорошо нам работалось бок о бок.
В форте, естественно, тоже были женщины, всего шесть женщин, включая меня. Первой, разумеется, следует назвать жену полковника Маргарет Кроуфорд. Она была высокой, под стать мужу, с седеющими волосами и острым взглядом холодных карих глаз. Двадцать лет она была офицерской женой и имела собственное мнение обо всех сторонах армейской жизни, которое не считала нужным скрывать.
Мейбел Бринкерман была женой маркитанта и примерно моей ровесницей, с на редкость нежной кожей, густыми черными волосами и хитрыми карими глазами. Она, никого не стесняясь, часто рассказывала, как обожает своего мужа.
Сильвия Уоллас, жена командира разведчиков Джейка Уолласа, производила впечатление робкого существа, которое никак нельзя было представить в качестве подруги бывалого воина.
У адъютанта полковника тоже была жена – Эмили Мортон, которая двух слов не произнесла по собственной инициативе и во всем соглашалась с женой полковника.
Стелла Макдоналд не очень ладила со своим мужем, старшим сержантом Карлом Макдоналдом, и я не сомневалась, что, если бы какая-нибудь случайная стрела угодила ему в сердце, она бы недолго огорчалась. Стелла ненавидела Запад с его жарой, апачами, скорпионами, змеями и пылью и не упускала случая об этом поговорить.
В качестве жены полковника Маргарет Кроуфорд считала своим долгом раз в неделю приглашать к себе дам. Иногда мы играли в карты. Чаще стегали одеяла и скатывали бинты. Я бы предпочла обходиться без этих собраний, однако Джош настаивал на том, чтобы я вела себя как все. Мне было неуютно в доме Кроуфордов, и хотя дамы нашего форта обходились со мной очень мило, в их глазах я читала тысячи вопросов, которые они не смели мне задать. Им казалось невероятным, что я по доброй воле жила с индейцами, тем более без благословения священника. Но в совершенный ужас их приводило то, что я объехала полстраны в компании семидесяти воинов. Думаю, они не сомневались, что я спала со всеми семьюдесятью!
На наших дамских собраниях мы так же часто говорили об индейцах, как и везде, то есть все время. Джеронимо и его апачи настолько переполошили всех по обе стороны границы, что дамы постоянно сокрушались об этом и мечтали о полном уничтожении индейцев, так как иначе им никогда не жить спокойно на Западе. Мне ужасно надоело слушать их разговоры о том, что апачи будто бы даже не люди, а когда миссис Кроуфорд заявляла, что сама бы их всех передавила как пауков, потому что ничего лучшего они не заслужили, меня охватывала ярость. Иногда мне казалось, что еще немножко, и я не выдержу и что-нибудь крикну, особенно когда Мейбел Бринкерман рассказывала, как команчи в Техасе заживо сожгли ее брата, или Сильвия Уоллас повествовала о своем страшном путешествии к месту службы мужа.
– Эти индейцы как бешеные псы, – говорила Сильвия. – На все бросаются, что только шелохнется.
– О да, – с готовностью соглашалась с ней Маргарет Кроуфорд. – И неблагодарные псы. Почему они не хотят жить в своих резервациях? Господи, мы даем им пищу, одежду и одеяла, а им все чего-то не хватает.
– Может быть, свободы? – не выдержала я. – Может быть, они хотят вернуть себе свои земли. И бизонов. И право жить и охотиться, как их предки. – Я слышала, что уже чуть ли не кричу. – Наверное, им не нужна милостыня из рук их врагов. Наверное, им просто хочется, чтобы к ним относились как к разумным человеческим существам, которые сами в состоянии позаботиться о себе.
Поскольку я никогда не принимала участия в беседах об индейцах и никогда не выражала свое мнение на их счет, мой выпад захватил дам врасплох. Наверное, миссис Кроуфорд меньше удивилась бы, если бы я вдруг принялась снимать платье, а потом улеглась голая на ее стол.
– Разумные существа! – воскликнула она. – Миссис Бердин, вы понимаете, что говорите?
– Конечно, – стараясь умерить свой пыл, ответила я. – Ведь мне пришлось прожить с шайенами почти два года.
Я сразу же пожалела, что открыла рот. Пять пар глаз рассматривали меня в упор, и я чувствовала себя как муха под микроскопом.
– Ну конечно, я забыла, – с приторной любезностью произнесла Маргарет Кроуфорд. – Расскажите же нам, дорогая, каково это – жить с дикарями.
– Не знаю, – не поддалась я на ее уловку. – Я не жила с дикарями. Я жила среди шайенов и считаю их очень приятными людьми, не хуже других.
– Да нет, дорогая. Всем известно, что индейцы совершенно не знают цивилизации. Они – обыкновенные варвары без чести и без совести.
– Еще чего! – не на шутку возмутилась я. – Вы считаете резню цивилизованной акцией? А как насчет Чивингтона? Он тоже вел себя как цивилизованный человек, когда открыл огонь по беззащитным женщинам и детям? И если мы, белые, такие честные, то почему не соблюдаем собственноручно подписанные договоры?
В гостиной воцарилась неловкая тишина. Миссис Кроуфорд побагровела, причем, естественно, не от смущения, а от того, что жена младшего офицера посмела возразить ей, да еще чуть ли не кричала на нее. Я знала, что совершила непростительный проступок, и, прежде чем дамы опомнились, промямлила что-то и отправилась домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35