Терри тоже там был; и он меня понял. Он разрешил мне взять столько людей, сколько мне надо, чтобы поймать его наконец. – Джош горько рассмеялся. – Я только об этом и думал, а Келли чуть было не спутал все мои планы.
– Майор Келли – дурак, – с презрением сказал я.
– Да, – согласился Джош. – Он теперь в форте Грант с поджатым хвостом. – Джошуа широко улыбнулся. – Черт бы меня подрал! Я получил что хотел, и, возможно, меня даже повысят в чине.
– Джош, ты должен ему помочь. Обещай мне!
– Я попытаюсь, – с неохотой согласился он. – Но от него много неприятностей. И солдаты, Анна, хотят, чтобы он исчез раз и навсегда. Навсегда!
Остаток дня я спала. Когда я проснулась, наступило уже время обеда и я что-то поела, не разбирая вкуса еды, более озабоченная делами Тени, чем своими.
Тень был связан по рукам и ногам, и мне было больно смотреть на его синяки и пораненный подбородок. Избили его сильно. Как раз в эту минуту капрал Гопкинс пытался силой засунуть кусок мяса в рот Тени. Когда я что-то сказала об этом Джошуа, он лишь пожал плечами:
– Он уже три дня не ест. Ничего, проголодается по-настоящему, будет есть.
– Три дня! – не удержалась я. – Да он же умирает от голода.
– Если и так, то не по нашей вине. Ему всего-то надо открыть рот.
Всего-то открыть рот! Я подумала, что это такой пустяк, и все же он никогда этого не сделает. Ни за что на свете.
– Он не примет пищу от врага, – тихо сказала я Джошуа.
– Тогда он будет голодать.
– Разве нельзя хотя бы ненадолго развязать ему руки?
– Нет.
– А если я покормлю его?
Джош ответил не сразу. Потом махнул рукой:
– Корми, если это доставит тебе удовольствие. Капрал Гопкинс с явным облегчением отдал мне тарелку. Я опустилась на колени и, отрезав еще один кусок мяса, предложила его Тени. Он не пошевелился. Он даже ничем не выдал, что замечает мое присутствие. Его взгляд все так же был устремлен вдаль, словно меня не было рядом.
– Тень, – прошептала я. – Пожалуйста, поешь. Он покачал головой.
– Пожалуйста, – просила я. – Ради нас.
У него подобрело лицо.
– Ладно, Анна.
Он позволил мне накормить его.
Наверное, он был ужасно голоден после трех дней без еды и питья, однако ел очень медленно, каждый кусочек запивал водой, и половину принесенного ему оставил на тарелке. Я была уверена, что в нем говорит гордость, его ничем не прошибаемая гордость, которая была такой же неотъемлемой его частью, как и цвет кожи. И он скорее умер бы от голода, чем показал Джошуа и солдатам, как он голоден.
– Анна, как ты? – спросил он на языке шайенов и застонал от боли, когда один из солдат неожиданно ударил его в спину прикладом.
– Говори по-английски, краснокожий! – потребовал он и угрожающе занес над ним ружье на случай, если он не исполнит приказание.
Холодная ярость появилась в глазах Тени, но, прежде чем он успел что-то сказать или сделать, я торопливо встала между ним и солдатом.
Тень кивнул с непроницаемым видом, но тут к нам подошел Джошуа и дальнейший разговор стал невозможным. Презрительно глядя на Тень, Джошуа настойчиво предложил мне сесть с ним возле очага, а когда я не выразила никакого желания покинуть Тень, он по-хозяйски взял меня под руку и увел чуть ли не насильно.
На другое утро я долго стояла возле свежего холмика, под которым лежал мой сын. Со слезами на глазах я простилась с ним, едва удержавшись, чтобы не броситься на могилу и не зарыдать во весь голос, как это делают женщины племени шайенов. Когда-то я сочла дикостью, что они рвали на себе волосы и царапали в кровь кожу, давая волю своему горю, зато теперь я понимала их как никогда. Физическая боль, наверное, немного смягчила бы боль в сердце.
В нескольких ярдах от меня сидел на земле Тень, охраняемый двумя солдатами. Ни одной минуты мне не удалось побыть с ним наедине с тех пор, как мы потеряли нашего ребенка, поговорить с ним без свидетелей, услышать вновь слова любви и надежды на лучшее будущее. Я искала на его лице хоть что-то, но он сделал «индейское лицо» и проникнуть за него я не смогла.
Через пять дней после того как умер мой ребенок, я уже достаточно оправилась, чтобы ехать. Джошуа был сама нежность и забота. Он буквально не оставлял меня с моим милым Солнышком ни на минуту, сделал мне что-то вроде кресла, в котором я могла лежать и греться под теплыми лучами начавшего пригревать солнца, наблюдая из-под прикрытых ресниц, как солдаты собирают пожитки и седлают своих лошадей.
Рано утром они много спорили, как им поделить вещи Тени.
– Военные трофеи, – смеялись они.
Я, правда, не находила в этом ничего смешного.
Ружье Тени досталось молодому солдату, у которого все лицо было покрыто веснушками, а нож – сержанту со впалыми щеками. Как я ни протестовала, заветный мешочек Тени перешел в руки ветерана, который, едва взглянув на его содержимое, все вытряхнул и заполнил мешочек табаком. Я не удивилась, когда Джош решил оставить великолепный боевой головной убор Тени себе.
Красным Ветром завладел капрал Гопкинс, который как раз седлал его, а конь всеми силами выражал свое недовольство. Всегда послушный, если только рядом не было соперника, Красный Ветер отказывался подчиняться новому хозяину. Он прядал ушами, скалился, фыркал и все время переступал ногами, не желая ни секунды постоять спокойно.
Вконец разозлившись, Гопкинс позвал на помощь еще двух солдат, которые позорно бежали от копыт и зубов Красного Ветра. Минут пятнадцать Гопкинс не мог забраться в седло, а когда наконец забрался, то просидел в нем недолго.
Рожденный и воспитанный у индейцев, Красный Ветер не знал седла и узды. Ничего удивительного, что он повел себя как дикий конь, вставал на дыбы и изо всех сил старался скинуть всадника. Солдаты развлекались этим незапланированным родео. Красный Ветер заржал от боли, когда Гопкинс ткнул ему шпорами в бока, и видно было, что его переполняет ярость от этого нового унижения. Но Гопкинс его не щадил. Вскоре все бока у Красного Ветра были в крови, и он, дрожа, опустил гордую голову.
Солдаты криками приветствовали Гопкинса, поздравляя его с победой, а он улыбался им и все еще улыбался, когда Красный Ветер неожиданно встал на дыбы и сбросил его.
– Ох, черт!
Однако Гопкинс успел высвободить ноги из стремян и откатиться в сторону прежде, чем Красный Ветер рухнул на землю всей своей тяжестью.
Человек и конь одновременно вскочили на ноги. Прижав уши и оскалив зубы, Красный Ветер бросился на Гопкинса, и любой бы на его месте испугался, но Гопкинс стоял, будто врос в землю. Он вытащил револьвер и выстрелил разъяренному животному прямо в лоб. Красный Ветер упал, дернулся один раз и затих.
– Проклятый индеец! – пробормотал Гопкинс и отвернулся.
Тень бесстрастно глядел на окровавленный труп своего коня. А ведь они всегда были вместе. Где Тень, там неподалеку Красный Ветер. Я вспомнила, как Тень рассказывал мне, сколько сил и времени надо потратить, чтобы воспитать настоящего боевого коня, и словно вновь видела гордость и любовь в его глазах, как тогда, когда он рассказывал мне о своем чудесном спасении благодаря Красному Ветру. Это случилось в бою, и он был ранен, поэтому не мог ничего приказать коню.
На лице у Тени ничего нельзя было прочитать, но я то знала, что творится у него в душе, и, будь у него развязаны руки, не жить капралу Гопкинсу, с которого он не сводил глаз. Даже у меня мороз пробежал по коже, когда я заметила, как Тень сверкнул глазами, стоило капралу Гопкинсу повернуться к нему спиной, чтобы оседлать другого коня.
Дорога до форта оказалась долгой и трудной. Джошуа не отходил от меня, озабоченный моим состоянием. Без меня они бы гораздо быстрее добрались до форта, но Джош приказывал устраивать привал каждый раз, когда ему казалось, что мне становится хуже, и я была ему благодарна, потому что очень уставала. Джош заботился, чтобы я не мерзла ночами, самолично перетаскивая мою постель поближе к костру, заставлял меня есть горячее, потому что у меня совсем пропал аппетит.
Наступило Рождество. Солдаты пели гимны, а я тихо плакала, представляя, как Мария рожала своего сына на соломе и как мой собственный сын мерзнет сейчас в холодной могиле. Я готова была отдать все, лишь бы один раз подержать на руках ребенка, которого ни разу не видела. Иногда я даже сомневалась, что вообще рожала. Почему бы мне не придумать это… Может быть, мне приснилось… И сейчас я тоже сплю и мне снится… Нет, это был не сон, потому что груди у меня болели от прибывавшего молока и вся куртка была залита им.
Часто бывало, что Джошуа говорил со мной, а я его не слышала. Мой ребенок умер, а мужчину, которого я любила больше жизни, ожидает виселица. Мой мир разлетелся вдребезги, а Джошуа мог говорить лишь о своих планах на будущее для себя или для нас обоих. Я не понимала, почему он такой бесчувственный. Неужели он в самом деле не понимал, что я не в силах думать о нашем с ним будущем, когда Тень еще полон жизни…
Тень. У меня постоянно болело за него сердце. Руки у него все время были туго связаны за спиной, и Гопкинс развязывал их только два раза в день, чтобы он мог отправить естественные надобности. Все остальное время он был связан и под строжайшим надзором. Я не сомневалась, что руки у него болят, но по его лицу ничего не было заметно. Голову он всегда держал высоко, когда ехал между Гопкинсом и Коротышкой Барнсом, у которого было на редкость отталкивающее лицо.
Чтобы быть совершенно уверенным в невозможности для Тени сделать даже попытку сбежать, Гопкинс надевал ему на шею петлю из веревки, другой конец которой привязывал к своему седлу. Капрал не упускал случая посмеяться над Тенью.
– Как тебе веревочка, краснокожий? – спрашивал он, время от времени дергая за нее. – Тебя высоко повесят, когда мы доберемся до форта. Скажу тебе, я много видел повешенных краснокожих. Хорошо они пляшут наверху, должен заметить, сэр. Такое зрелище еще поискать. Иногда хребет сразу не ломается, ну и он выделывает трюки. Потеха! – Гопкинс криво усмехнулся. – С тобой то же будет, индеец, если мне позволят затянуть у тебя на шее петлю!
Меня всю передергивало, стоило мне представить то, о чем говорил Гопкинс. Ночью мне иногда снилась казнь Тени. Он медленно всходил на эшафот с высоко поднятой головой и горящими глазами. Я видела, как ему на шею накидывали петлю с узлом около уха. Обычно я с рыданиями просыпалась, когда у него из-под ног уходил пол…
Как бы жесток ни был Гопкинс, внешне это никак не сказывалось на Тени. Он будто даже не слышал его, уйдя в себя, где до него не мог добраться никакой Гопкинс.
Когда мы приехали в форт, Тень грубо стащили с лошади и повели в тюрьму. Тут он показал себя. Пускай у него были связаны руки, зато ноги были свободны, и он бился вовсю, отыгравшись наконец за унижения последних дней. Одного солдата он ударил ногой в низ живота, и его крик, верно, переворошил весь форт. Тени как-то удалось вырваться, и он сделал отчаянный рывок к воротам.
– Держите его! – крикнул Джош, и не меньше полудюжины солдат бросились исполнять его приказание.
Один из них навалился на Тень всем телом и успел схватить, его за ноги. Оба покатились по земле. Тени все-таки удалось подняться, но его уже успели окружить еще пять солдат. Я очень испугалась за него, когда они подмяли его под себя, а потом все-таки повели в тюрьму.
Джошуа тоже чуть ли не силой потащил меня в лазарет и оставил там под присмотром врачей.
Доктор Митчелл был высоким пожилым господином, который несмотря на свои лета еще сохранял моложавость. У него были самые веселые голубые глаза, какие мне только доводилось видеть, и, оглядевшись в больнице, я не могла не удивляться, как ему удается сохранять свое солнечное расположение духа. Все двенадцать коек были заняты.
– Чертовы апачи! – пробормотал доктор. – Напали позавчера на наш патруль. Сколько мы их ни бьем, сколько ни загоняем в резервации, а они все равно выживают и убегают, чтобы причинять нам неприятности. – Он улыбнулся и ласково похлопал меня по плечу. – Ладно, ладно. Позвольте-ка мне взглянуть на вас.
С этими словами он увел меня в маленькую комнатку и, когда я разделась, внимательно осмотрел меня. Потом он уложил меня в постель и заявил, что через три недели, если я буду вдоволь спать и есть не из общего котелка, я буду похожа на новенькую скрипку.
– Три недели, – чуть не заплакала я. – Целых три недели!
– Мисс Кинкайд, вы пережили тяжелые времена, – терпеливо проговорил он. – Вы истощены. Но даже дело не в этом. Когда вы падали с горы, то получили небольшое сотрясение мозга, а вам пришлось после этого еще долго добираться до форта. Нет, надо отдохнуть! – Он вновь по-отечески потрепал меня по плечу. – Поверьте мне, дорогая, я знаю что говорю.
А я повторяла про себя: три недели, три недели, три недели… Они никогда не кончатся.
Однако в этом было и кое-что приятное. Например, горячая вода. Когда мне в первый раз разрешили принять ванну, я подумала, что умерла и попала в рай. Почти забытый вкус молока… Аромат кофе… Настоящий суп… И настоящая кровать с настоящими подушками… И все-таки я бы, не задумываясь, оставила все прелести цивилизации и вновь ушла жить с Тенью.
Если бы только мне разрешили повидать его… Без него дни тянулись ужасно медленно. Я привыкла к бесконечным скачкам с утра до темноты, потом надо было приготовить еду, что-то зашить, и круглосуточное безделье действовало на меня теперь далеко не лучшим образом. Я совсем не чувствовала себя больной, зато очень страдала от одиночества.
Джош, правда, приходил навестить меня по утрам и вечерам. Иногда он приносил мне сладости, иногда ленту для волос, иногда восточные газеты, которые уже успели устареть на несколько недель.
Я была искренне благодарна ему за заботу, однако не его я хотела видеть, поэтому без конца умоляла его разрешить мне свидание с Тенью. Каждый раз Джошуа говорил мне, что это невозможно.
Тень вел себя плохо. Так говорил Джош. Три раза он пытался бежать, сломал Гопкинсу нос в драке. Голыми руками чуть не убил сержанта Уоррена. А когда он не нападал на стражников, то мерил шагами камеру, как дикий зверь, или часами стоял возле окна, глядя Бог его знает на что.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35