Тотчас мрак перед глазами рассеялся, и Тина с необыкновенной ясностью поняла, что произошло: «Волга» опрокинула «маршрутку», пассажиров швырнуло друг на друга…
Какая-то тяжесть давила на грудь, на лицо.
«Задохнусь ведь!» – испугалась она и попыталась сдвинуть навалившийся груз.
Это удалось с превеликим трудом, но сразу стало легче. Тина попыталась сесть, машинально прикрывая лицо, чтобы кто-нибудь из людей, шевелившихся, кричавших рядом, не угодил ненароком каблуком или локтем.
Прислушалась к себе – похоже, ничего не сломано. Удивительно – ей совсем не было страшно. Может, сотрясение мозга? Даже странно – такое спокойствие. Ведь только что готова была хоть в окошко прыгать, только бы выбраться из «маршрутки»! А теперь, после аварии…
Впрочем, авария уже произошла, теперь-то чего бояться?
Вот оно что! Значит, Тина собачилась с водителем не просто из общей стервозности натуры. Чувствовала, стало быть, аварию, которую в какой-то степени сама же и спровоцировала. Забавно…
– Эй! – послышался сверху перепуганный голос. – Живые есть?
Похоже, этот вопрос был воспринят как оскорбление, такой крик поднялся кругом. В том, что он умер, не хотелось сознаваться никому. Сверху послышались тяжелые удары, потом железный скрежет, потом тот же голос проорал:
– Все, двери мы открыли. Можете вылезать! Кто может!
Вокруг снова раздались крики, исполненные боли. Кричали в основном женщины, которых топтали мужчины, пытающиеся выбраться наружу: дверцы-то теперь были наверху.
Тина сжалась в комок, защищая голову. Наконец сверху скомандовали:
– Женщины! Давайте руки! Будем вас тянуть.
Тина, как могла, выпрямилась. Женщины всхлипывали, кто-то громко стонал.
Завыла сирена – милиция, что ли, прибыла? А может, «Скорая»?
– Эй, руки давай, руки! – заорал кто-то в ухо Тине. – Соображаешь, нет?
Она покорно вытянула вверх руки, и через некоторое время, едва не выломав их, ее выволокли через двери и опустили на асфальт.
Бледные, перепуганные люди толпились вокруг. Кто-то лежал на земле, неуклюже скособочив голову. Кто-то стонал, кто-то ругался. На борту «пазика» и на земле виднелась кровь.
На подгибающихся ногах Тина шагнула в сторону. Тошнило невыносимо.
– Эй, вы там как? – Четырехугольный мужик в белом халате со злым лицом подскочил к ней, схватил за голову и пристально вгляделся в глаза: – Руки-ноги целы? Это хорошо! Сотрясения вроде бы тоже нет, но точнее скажут в больнице.
– В какой больнице? – испугалась Тина. – Мне некогда, вы что?
Доктор скривился:
– Давай-давай! Тетя Тоня, возьмите эту дурочку!
Женщина, вроде бы похожая на доктора, без разговоров затолкала Тину в белый с красной полосой фургончик, где уже жались друг к другу пять или шесть бледных, перепуганных женщин. Вроде бы Тина видела их в злополучной «маршрутке».
– Уберите ее отсюда! – истерически взвизгнула одна, едва завидев Тину. – Это из-за нее мы перевернулись!
– Да будет тебе, молодка! – тяжело вздохнула тетя Тоня, втискиваясь в фургончик последней. – Живы – и ладно.
– А шофер? – кричала женщина.
– Да что ему сделается? – поджала плечами медсестра. – Нос разбил, и все. Ничего, будет думать, куда ехать. Мужики рассказывали, как он кататься собрался. А вот тот парень из «Волги» – его… – Она махнула рукой.
Гомон в «Скорой» мигом стих. Кто-то всхлипнул…
Тина откинулась к трясущейся стенке, закрыла глаза. Может быть, у нее и правда сотрясение мозга? Уж очень ноют виски. В левый будто иголочка воткнулась. И опять нарастает страх… Не от этой машины, не от больницы, в которую ее везут. Почему-то страшна наступающая ночь.
Ну вот, глупости! До ночи еще часов пять-шесть.
Однако тягостное предчувствие так никуда и не ушло. Не помог успокаивающий укол, не помогло и резюме доктора, подтвердившего, что никакого сотрясения у Тины все-таки нет, а дрожь, которая ее бьет, – это вполне естественная реакция после пережитого потрясения. И когда Тина вышла в блеклые сумерки, поглядела на тоненький, добела раскаленный серпик молодого месяца, на только что проклюнувшуюся нарядную звездочку слева от него, – она едва не повернула назад, на больничное крыльцо. Ночь подступила-таки, а вместе с ней – неопределенные, смутные страхи.
До дрожи не хотелось идти домой!
Нет, все-таки странно. Всегда ее дом был ее крепостью, с тех самых пор, как два года назад Тина узнала о смерти тети и о том, что ей была завещана квартира в далеком городе Нижнем Новгороде. Тогда она восприняла это как знак свыше, как дар небес, как выход из неразрешимо, казалось бы, запутавшейся жизни. Она была так счастлива, что даже не находила в себе сил изображать приличную случаю печаль. Из-за этого Тина в очередной раз смертельно поссорилась с матерью и, неся на челе клеймо безжалостной, расчетливой эгоистки, убежала сломя голову из родного города Хабаровска, твердо решив никогда-никогда туда не возвращаться. «Туда» – это означало к маме, в газету «Молодой дальневосточник» и к мужу Мише Шевелеву. Бывшему мужу, разумеется.
Она поселилась в Нижнем, мгновенно полюбив этот чудный провинциально-столичный город, и чувствовала себя как дома и в нем, и в тихой квартире на первом этаже симпатичной «хрущевки» из красного кирпича, стоявшей в тихом, тенистом дворике. Потом появился Валентин…
Теперь Валентин исчез. А вдобавок Тина поняла, что ей страшно возвращаться домой…
Но куда, в самом деле, податься? Больше идти некуда. Разве что в «Макдоналдс»… но Виталия давным-давно и след небось простыл. Да и забираться снова в какой-нибудь автобус, троллейбус, «маршрутку» (!!!) – нет, уж только не это!
Поэтому она собрала остатки сил и побрела от областной «Скорой помощи» через Ковалиху на Провиантскую улицу, а потом – на свою Ижорскую, которая еще утром была родной и любимой, а теперь чудилась исполненной опасных и зловещих теней.
Тина не сдержала сдавленного крика, когда одна из таких теней вдруг отделилась от скамейки, стоящей возле ее подъезда, и встревоженным голосом произнесла:
– Ну наконец-то. Я уж тут в розыск собрался подавать, честное слово!
Тень говорила мужским голосом, имела широкие плечи, а свет фонаря играл на ее тщательно причесанных рыжеватых волосах. В руках тени шелестел целлофаном букет и шуршал пакет, в котором вырисовывались очертания каких-то коробок.
Бояться нечего – это же Виталий!
– Привет, – выговорила Тина, едва управляясь с прыгающими губами. – Извините, я… у меня тут…
Вдруг ее шатнуло так, что она непременно упала бы, если бы Виталий, отшвырнув свое имущество, не подхватил ее.
– Что? Что такое? На тебя напали, что ли? Говори же! – Он сильно встряхнул ее, и боль снова запульсировала в висках.
– Ох, тише… – простонала Тина. – У меня, наверное, и правда сотрясение мозга. Я в аварию попала, «маршрутка» перевернулась. Так что извините за опоздание.
– В аварию?! – недоверчиво качнул головой Виталий. – А я тебя на площади ждал часа два, потом звонил из всех автоматов, всю топографию двора наизусть выучил. Так и знал, так и чувствовал, что с тобой какая-то беда! Ну, пошли. Я тебя домой отведу.
Тина с облегчением повисла на его руке.
Вот и хорошо. Пусть называет ее на «ты», пусть отведет домой. С ним совсем не страшно входить в эту темную двухкомнатную пещеру. Жаль все-таки, что Тина так и не завела себе собаку. Нет, лучше кошку: с собакой гулять надо, а когда ей… Да и какая разница – кошка, собака, главное, чтобы ее встречало хоть какое-то живое существо!
Она включила свет, старательно выискивая предлог, под которым можно уговорить Виталия хотя бы на часок сыграть роль этого самого живого существа, – и вдруг увидела ужас в его глазах:
– Да ты в зеркало-то смотрелась, Тина? Нет, ты только взгляни на себя!..
Схватил ее за плечи, повернул. Тина посмотрела в зеркало – и устало отвела глаза.
Да уж… Такое впечатление, что об нее кто-то долго и старательно вытирал ноги. Хотя что ж тут удивительного, почти наверняка именно так и было, пока она валялась без сознания в «маршрутке».
– Знаешь что? – сказал Виталий ласково. – Пойди-ка ты постой под душем. Давай-давай. Это как раз то, что доктор прописал.
Тина взглянула на него в замешательстве.
– Иди, иди, – кивнул он. – Я подожду, если можно. Все-таки мы собирались серьезно поговорить, и лучше этот разговор не откладывать. Ты не против? Или уже не хочешь, слишком устала?
Да, она слишком устала. И, если совсем честно, хотела сейчас две вещи: оказаться под горячим душем и в постели. Желательно одновременно. А живое существо мужского пола пусть бы покорно посапывало на коврике возле кровати. Без всяких разговоров и тем более без каких-то поползновений…
Но она ничего не сказала Виталию. Это кем же надо быть, чтобы брякнуть такое человеку, который собирается открыть тебе какую-то тайну – вдобавок после пятичасового ожидания с букетом цветов. И вроде бы даже с бутылкой какого-то спиртного, насколько смогла разглядеть Тина. Если бутылка не разбилась, конечно…
Как выяснилось, бутылка не разбилась. Это было первое, что обнаружила Тина, выйдя из душа и заглянув на кухню. Посреди стола возвышался какой-то коньяк – судя по изысканным очертаниям сосуда, страшно дорогой. Вокруг были очень мило сервированы два биг-мака. От них шел пар, и Тина поняла, что Виталий воспользовался микроволновкой.
– Я тут похозяйничал немножко, ничего? – спросил он смущенно.
Она только кивнула, почему-то с опаской поглядывая на закатанные до локтей рукава его рубашки, на пуговки, фривольно расстегнутые чуть ли не до пояса, так что в прорези виднелись курчавые рыжеватые волосы. При этом она как-то особенно остро ощутила, что из ванной, повинуясь привычке, вышла в одном только халате, а он шелковый, скользкий, и при малейшем неосторожном движении распахивается совершенно неприлично…
Нет, надо пойти переодеться, а то как-то слишком интимно получается.
– Потрясающий халат! – восхитился Виталий, доставая из шкафчика две рюмки. – Знаешь, для меня почему-то женщина в халате – это самое привлекательное, что только может быть. Я как-то особенно спокойно себя чувствую, по-домашнему, если женщина…
Ну что поделаешь после такого признания? Она поплотнее запахнула ворот у горла и осторожно села на табуретку, на всякий случай зажав между колен расползающиеся полы.
К биг-маку тем временем прибавились бутылка пепси-колы, копченое мясо, извлеченное из вакуумной упаковки и уже нарезанное с немыслимой тонкостью, кисть винограда и коробка конфет. Поскольку всего этого никак нельзя было обнаружить в холодильнике, Тина поняла, что Виталий полностью взял на себя интендантские обязанности.
– Ну вот, – сказал он, окинув стол хозяйским взглядом, и сел напротив Тины, взявшись за бутылку.
Она завороженно смотрела на красно-золотую этикетку, на которой сверкали какие-то французские слова. Что-то вроде «трезоре». Драгоценности, что ли?
А ведь у нее где-то в шкафчике стоит точно такая же бутылка! Только пустая, конечно. Валентин принес ее на какой-то праздник, а потом пил долго-долго. Пил-то он один, потому что у Тины… О господи! Она чуть не забыла!
– Ой нет! – вскричала она, в последнюю минуту успев накрыть свою рюмку ладонью. – Мне не наливайте, нет, нет! У меня аллергия на коньяк, вы уж извините.
У Виталия был такой ошарашенный вид, что Тина едва сдержала улыбку.
– Как это – аллергия?
– Да обыкновенно, – невесело сказала она. – Сыпь по всему телу, которая ужасно чешется, на щеках красные пятна выступают и сходят только через несколько дней. Да вы не бойтесь, – успокоила, уловив невольное движение Виталия, – от запаха ничего не будет. И для вас это не заразно. Так что вы себе наливайте, а я… нет, вряд ли.
Слава богу, что вспомнила. А то сейчас была бы такая хорошенькая!.. После шока, испытанного ею, выпить рюмочку спиртного – да Тину потом пришлось бы совком и веником собирать! И вроде бы тем, кто приложился головушкой, вообще алкоголь противопоказан.
– Ну вот… – печально проговорил Виталий, с явным трудом обретший дар речи. – А я-то думал, помянем Валентина. Понимаете, мы ведь ни на похоронах, ни на девяти днях не были. Сороковины еще не скоро, я к тому времени уже вернусь в Москву, с вами, может быть, и не увижусь никогда больше, а ведь мы, по большому счету, были ему самыми близкими людьми…
Тина опустила голову и какое-то время посидела молча, борясь со слезами, которые предательски наворачивались на глаза.
– Ладно, – глухо сказала она. – За Валентина я выпью. Только не коньяк.
Не вставая, дотянулась до холодильника (такая уж это была кухня, что в ней до всего можно было дотянуться, не вставая) и достала маленькую бутылочку красного мартини, а потом из морозилки – пластиковый стаканчик с кубиками льда.
– Поставьте еще одну рюмку, пожалуйста, – попросила Виталия. – Если уж поминать, надо ему тоже налить.
Виталий повиновался, однако поглядывал на вино недоверчиво:
– Может, хоть ему поставим коньяк?
– Нет, пусть тоже будет мартини, – возразила Тина. – Мы с ним иногда любили вместе выпить такого, красного, и чтобы со льдом. Вот и допьем сегодня вместе эту нашу бутылочку… больше уж у нас с ним ничего нашего не будет…
– Вы не запиваете? – Виталий налил в большой стакан пепси-колы. – Ну, давайте помянем нашего дорогого друга Валентина. Он был хороший человек. Пусть простит меня, если что было не так. Теперь все это неважно. Земля ему пухом!
– Царство небесное, – тихо отозвалась Тина и медленно отхлебнула ледяное сладкое вино.
– На поминках – до дна, – подсказал Виталий, который уже опустошил свою рюмку и поднес к губам стакан с пепси. Потом ловко откусил огромный кус биг-мака и в два счета, словно большой зверь, смолол его челюстями.
– Ох, я здорово проголодался! – пробормотал он. – А вы почему не едите? Закусывайте, а то захмелеете.
– Уже, – сообщила Тина, пытаясь справиться со своим гамбургером (а может, чизбургером, кто их разберет). У нее мгновенно поплыло перед глазами. И аппетит прорезался прямо-таки волчий.
– Между первой и второй перерывчик небольшой!
1 2 3 4 5 6 7