Почему-то это всегда были овощные блюда, но Тамара настолько мало обращала внимания на сына, что не делала из этого никаких выводов. Выводы сделал один телеоператор, рассказавший, что недавно видел Олега на Покровке в компании кришнаитов.
– Вообрази, стоят они – все бритые, в этих своих одеждах до полу, тощие, аж прозрачные, и базлают: харя, значит, Кришны, харя Рамы, а с ними единственный нормально одетый парень, но тоже про эти хари кричит. Я присмотрелся – мама дорогая, так ведь это твой Олег! – возбужденно кричал телеоператор, и Тамара едва сдержалась, чтобы не попросить его заткнуться, не орать так, что всем кругом слышно.
Она не в шутку струхнула. Кришнаиты – это плохо. Еще не хватало, чтобы парень связался с ними и окончательно спятил! В глубине души Тамаре было абсолютно все равно, спятит Олег или нет, но это означало лишние проблемы для нее, особенно теперь, при новом витке судьбы, когда ее имя опять связывают с виднейшими политиками Нижнего, особенно с Чужаниным. Глеб все чаще говорит, что больше не оставит ее, не повторит прежней глупости, что она будет одним из первых лиц в его команде, ну, не вице-мэром, конечно, но и не просто зав. пресс-службой – подымай выше! Тамаре сейчас совершенно не нужен еще один компромат на нее. Довольно той истории с финансированием ее телеканала, довольно, что «Губошлеп» вдруг начал выкапывать старые грешки бывших и новых чужанинских дружков. Если до этой мерзкой газетенки дойдет, что сын Тамары Шестаковой связался с кришнаитами, ее просто смешают с дерьмом, радостно при этом хихикая. Есть там люди, вернее, людишки, которые жаждут ее крови… А что скажет про кришнаитство Олега Чужанин? Он до того заигрывает с митрополитом, что можно подумать, будто решил принять православие! Хотя, по слухам, когда провожали габая нижегородской синагоги, решившего свалить на историческую родину, Чужанин там тоже был, мед-пиво пил. Но что дозволено Юпитеру, не дозволено сынку Тамары Шестаковой…
Она взяла да и позвонила золовке. Валентина ужаснулась еще больше, чем сама Тамара. Для нее кришнаиты были кем-то вроде содомитов, поскольку насквозь чужаки. Мгновенно был составлен план, согласно которому Олег экстерном сдал экзамены за девятый класс (Тамара сговорилась со знакомым доктором, про которого когда-то делала передачу, и он нашел у Олега резкую нехватку кальция в организме, пристращав, что вот-вот, буквально на днях, у него начнут выпадать зубы и волосы) и отъехал к тетушке: на деревенский воздух и свежую еду. Валентина таким поворотом событий была откровенно счастлива: детей у нее не было. Тамара отдала золовке сотовый телефон, чтобы как можно чаще получать сводки с фронта, однако она и сама не ожидала, что испытает такое облегчение и подъем сил, оставшись в одиночестве. И этот поздний звонок, голос Валентины, напомнивший об Олеге, о Валерии и, как следствие, обо всем, что с этими именами было связано, вызвали у Тамары такой приступ внезапной ненависти, что она с трудом заставила себя беседовать спокойно, делать вид, будто ей нужен и важен этот разговор, хотя на самом-то деле она с радостью швырнула бы трубку и отключила телефон.
– Ну и как твой племянничек? Достал уже?
– Ой, не говори! – вздохнула Валентина. – Ходит, как во сне, жрет одну траву. Щи мясные сварила – нос воротит, хрустит сырой капустой, будто кролик. Молока – глоточек, творога – щепотку, будто барышня на диете. Ну ладно, сам не ешь, так другим не мешай, а то ходит за мной по пятам и ворчит: мол, все мы здесь трупоядцы! Яиц в рот не берет – там, дескать, зародыш будущей курицы, а она, видите ли, мясо, поскольку живое существо. Я уж ему говорю: хорошо, давай я для тебя одну курочку отделю, петуха к ней подпускать не буду, пускай сама по себе несется, болтунами, из них-то никакие цыплята не разовьются, из неоплодотворенных. Так он знаешь, что мне сказал?
– Что? – вздохнула Тамара, как-то сразу, мгновенно устав от торопливого, энергичного Валентининого оканья, от ее многословия, а главное, потому, что ей-то все это на фиг было не нужно и не важно!
– А разве, говорит, курицы без петухов несутся? Вот так и сказал. Представляешь? Нет, это само собой, ежели курочку потоптать хорошенько, она будет нестись как из пушки… Тамара, ты чего?
Похоже, из ее горла вырвался сдавленный стон. «Сейчас мы его курочку так потопчем, что перья полетят!»
– Тамара, Тома!
– Да я ничего, ничего. Ты извини, тут в дверь звонят, – удалось выговорить Тамаре, но отговорка оказалась неудачной: голос Валентины мгновенно похолодел:
– По-нят-но… Конечно, сына сплавила, теперь можно…
И раздались гудки.
Тамара мгновение смотрела на телефон, потом швырнула трубку так, что от микрофона откололся крошечный кусочек пластмассы. Эта деревенщина… Эта Валька! Вот уж действительно – сестра своего брата! Это у них семейное, у Шестаковых: ревность, безумная ревность! Валька, конечно, уверена, что Тамара обязана по гроб жизни соблюдать верность Валерию, как она сама блюдет верность своему покойному мужу. И, конечно, уверена, что Тамара гуляет напропалую, как мартовская кошка…
А зря уверена, между прочим. Вот вытаращила бы глаза, узнав, что у Тамары за шестнадцать лет, минувших после гибели Валерия, не было ни одного мужчины! До прошлого августа, пока она не встретила Романа…


Алёна Васнецова. Май 1999

– Вы будете участвовать?
Алёна медленно повернулась:
– Не знаю. Вряд ли. А вы?
Незнакомая женщина возбужденно хихикнула:
– Ой, у нас все с ног сбились. Кто говорит – надо, это же официальное мероприятие, кто говорит, что это непристойности для шлюх. Только вот что смешно: у тех, кто участвовать не хочет, грудей совсем нет или какие-то отвислые мешочки болтаются, а у тех, кто согласен, – есть на что посмотреть!
– Судя по всему, – Алёна, скрывая усмешку, глянула на очаровательно выпяченную грудь собеседницы, – вы будете участвовать.
Женщина вернула ей оценивающий взгляд:
– Да и вы, наверное, тоже!
Она прощально махнула рукой и пошла по палубе дальше, а Алёна еще какое-то время постояла, делая вид, что изучает объявление, и пытаясь расслабить мышцы лица, сведенные судорогой насильственной улыбки.
Ей все еще невыносимо трудно общаться с людьми, не сжимаясь, как от удара, при каждом неожиданном слове, тем более окрике. Особенно тяжко было, когда кто-то подходил сзади, как эта толстомясая дуреха. Просто чудо, что Алёна сейчас смогла разговаривать нормально и даже почти спокойно, не отшатнулась с испуганным воплем. Впрочем, ее и так держат на корабле за чудачку, теперь сочли бы психованной – подумаешь, большое дело! Какое это имеет значение, они тут сами все психопаты, потому что только псих мог измыслить мероприятие, о котором гласила эта афиша, и только психи – желать в нем участвовать!
«Приглашаем всех прекрасных дам принять участие в конкурсе «Красивая грудь-99», – было начертано на плакате огромными красными буквами, а дальше следовала пространная тирада, из коей можно было понять: команде до безумия жалко, что путешествие на туристическом лайнере «Салон Каминов» подошло к концу, и, чтобы не лить слез на прощание, решено было устроить нечто сногсшибательное по красоте и оригинальности, а туристки, обнажив груди, станут изюминкой всего путешествия, это ежу понятно.
Лайнер так и назывался «Салон Каминов» – это святая правда. Сначала, еще в Акабе, Алёна и Юрий сгоряча не заметили несуразицы названия: решили, может, это имя и фамилия какого-то национального героя украинского народа, прославившегося в борьбе с захватчиками-москалями (корабль имел порт приписки Одессу), подобно тому, как Иван Гонта, к примеру, прославился некогда борьбой против польских ляхов, которые нынче для хохлов наипершие и наилепшие друзья-приятели. В конце концов, почему бы человеку не зваться Салон Охримович Каминов? Или какой-нибудь Хведорович? Или вообще – Омелькович?
Только потом выяснилось, что известный в Одессе торговый центр по продаже отопительного оборудования, в том числе – разнообразнейших каминов, носящий это гордое имя, арендовал на сезон судно, заплатив немалые деньги, чтобы название, напоминающее о тяжелом советском прошлом – «Молодая гвардия», – было стерто с борта корабля и заменено торговой маркой фирмы. На спасательных средствах, как-то: шлюпках и кругах, впрочем, оставалось прежнее название. Очевидно, принципиальность арендаторов лайнера не простиралась так далеко, чтобы идти ко дну с именем родимой фирмы на устах. «Молодая гвардия» как средство спасения – это, конечно, куда надежнее…
Последнее мероприятие путешествия вполне соответствовало по степени абсурдности названию корабля. Впрочем, и без того каждую ночь морские просторы окрест сотрясались от хохота пассажиров, участвовавших в очередном развлекательном шоу. А днем корабль замирал, даже к завтраку в столовые почти никто не спускался, кроме таких же, как Алёна, угрюмых одиночек или дамочек, путешествующих с детьми. Ее это, впрочем, вполне устраивало. Фактически до обеда можно было наслаждаться солнцем и морем, не опасаясь излишков общения. Потом палубы постепенно заполнялись народом, вода в бассейнах выплескивалась через края от количества купающихся тел, начинала орать музыка, у всех встречных мужчин во взгляде сквозила плотоядность, и Алёна уходила в библиотеку, где отсиживалась до самого закрытия, до девяти вечера. Когда она возвращалась в каюту, соседки уже убегали на очередной развлекательный сюрприз, измышленный командой, – маскарад, КВН или праздник Нептуна (его почему-то устроили, когда лайнер проходил Босфор в виду Стамбула), а то и просто на дискотеку, ну а вернувшись под утро, они были слишком вымотаны, чтобы шуметь: падали на койки как убитые и засыпали мертвым сном до полудня. Рано утром Алёна тихонько уходила из каюты – и все начиналось сначала, тянулась цепочка дней, похожих один на другой, как близнецы-братья, и избыть таких дней до прибытия в Одессу осталось всего лишь два! А это уже просто ничто.

С Юрием они не виделись. Тот жуликоватый старпом, с которым удалось сговориться в кабаке Акабы, отдав ему практически все Алёнины деньги (сначала он не соглашался взять «зайцев» на борт меньше чем за шесть тысяч, потом, скрипя зубами, согласился на пять: тысячу Алёна предусмотрительно утаила на сухопутную дорогу), устроил их в каютах третьего класса – разумеется, в разных. Версия для пассажиров была такая, что Алёна и Юрий отстали от своего рейса и теперь добираются до дому до хаты, так сказать, морским автостопом. Неизвестно, как сложились дела у Юрия, но появление Алёны особых вопросов у соседок по каюте не вызвало: может быть, потому, что вид ее напрочь отшибал охоту к общению.
Еще в Акабе, пока они бродили по городу, ожидая условленного времени, старпом велел им подойти к стоящему у причала «Салону Каминов» ближе к рассвету, когда команда нагуляется на берегу и ему удастся обсудить вопрос о новых пассажирах с капитаном, – еще тогда Алёна улучила момент и заглянула в парикмахерскую на морском вокзале, работающую ночью, чтобы сделать то, о чем она мечтала уже месяца три: избавиться от белокурой копны на своей голове.
Когда парикмахер уразумел, что от него требуется, он воздел руки к небу и призвал на помощь Аллаха всемилостивого и милосердного. Потом ринулся к полке, на которой держал составы с красителями, и начал наперебой предлагать обезумевшей клиентке самые разные средства, от элементарной хны до дорогих французских препаратов. Теперь, когда после того горячего денька прошла почти неделя и Алёну изрядно охладило на морском ветерке, она понимала, что богобоязненный цирюльник, конечно, был прав. Следовало его послушаться и перекрасить волосы в цвет, максимально близкий к ее «родному», красно-каштановому. Но тогда она совершенно не способна была рассуждать трезво, хотелось только одного: избавиться , любой ценой избавиться от всего, что могло напоминать об Алиме, Фейруз, о квартирке на одиннадцатом этаже дома в центре Аммана… Да и вообще слишком многое вместилось в тот сумасшедший день: внезапно обретенная такой дорогой ценой свобода; авантюра возле храма Геракла, в которую она вмешалась, похоже, только затем, чтобы ненадолго иметь рядом с собою русскоговорящего спутника; стремительное трехчасовое путешествие по пустыне и среди гор к морю, в Акабу; ночные блуждания по городу в поисках подходящей «таверны», где отдыхали бы русские (в данном случае – украинские) моряки; изнурительный торг со старпомом по имени Грицко…
Все, все в этой истории отдавало дешевой опереттой, начиная с бегства рабыни из гарема и кончая именем и внешностью проныры-старпома! Алёну так и подмывало его спросить: «Ваша фамилия, часом, не Попандопуло?» Он был весьма высокий, но весь какой-то мягкий, как бы обвисший, с покатыми, сутулыми плечами, расплывшимся загорелым лицом, густыми усами под вислым носом, жгучими и весьма приметливыми карими очами. У Грицка был нестерпимый южный говорок – с этим его фрикативным «гэ» и карикатурными интонациями. Под разболтанной внешностью и мягким говорком скрывалась, впрочем, железная натура завсегдатая знаменитого одесского базара – Привоза, способного насмерть торговаться за копейку (в данном случае – за цент). Однако Грицко обладал и необходимой для удачной торговли гибкостью: когда понял, что может вообще упустить пассажиров, сделав отчаянное лицо, пошел на уступки: «А, гори оно все огнем, будь по-вашему, режьте, грабьте!»
Только потом, уже придя в условленное время на корабль и заметив вытянувшееся лицо Грицка, Алёна поняла: немалую положительную роль в снижении цены сыграла ее прическа. Увидев, что она сделала со своей головой (вернее, угадав, потому что всей картины Алёна на обозрение не собиралась выставлять, предусмотрительно обмотав голову шарфиком), Грицко сделал такое лицо, словно собирался немедленно сбросить «зайцев» за борт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10