На последней ступеньке она едва не споткнулась, но тотчас же кто-то ловко подхватил ее под локоть.
«Ненавижу высокие каблуки», – мрачно подумала Виктория.
– Привет, – прозвенел возле нее веселый голос, и она подняла голову.
…Боже мой.
Этого не может быть, просто не может быть никогда…
– Сергей? – несмело спросила она, не веря своим глазам.
Редкие волосы, облысевший лоб – ну да, блондины часто рано лысеют… Глаза-щелочки. И шея.
Короткая, бычья, распирающая воротник наверняка дорогой рубашки, возможно, стоившей больше, чем розовое платье Виктории, расшитое пайетками и бисером, образующими рисунок в виде бабочек.
Но неважно, сколько стоит рубашка и платье – да черт с ним, с платьем, важно, что перед ней стоит человек, которого, как ни крути, она когда-то любила, и чувства, которые она испытывала в это мгновение, были очень противоречивы.
Чересчур противоречивы, по правде говоря.
Он гыгыкнул – не рассмеялся, не хохотнул, а именно гыгыкнул. И Виктория, услышав это самодовольное «гы-гы», растерялась окончательно. Впрочем, смех тотчас же оборвался.
– Да, – сказал Сергей с неким подобием сожаления. – Сильно я изменился, а?
Виктория поняла, что все чувства написаны на ее лице, а даже если это не так, ни один человек на свете все равно не прочтет там восторга от встречи с бывшим поклонником. И она могла бы притвориться и изобразить радость, вполне убедительную, к слову сказать, но отчего-то ей сделалось невыносимо грустно.
– Ну вот и встретились, – продолжал ее собеседник. – Как твои дела, нормально?
Она неопределенно пожала плечами. Говорить ей не хотелось. Какой-то бугай почтительно переминался с ноги на ногу возле Сергея, в тени. Однако не только присутствие охранника мешало ей.
– Книжки пишешь? – спросил Сергей.
– Да, – выдавила из себя Виктория.
Но наконец-то последовало спасение – в лице худощавой блондинки в безупречном костюме, в которой она не без удивления признала Веронику, и рыжей дамы, взгляд ее подействовал на Викторию как ожог из прошлого. Это была Вера.
Они подошли к ней, немного скованные, но с блестящими глазами, и Виктория, которая, подобно своим героям, умела мыслить ретроспективно, сразу же поняла, что перед встречей с ней они отчаянно трусили и для храбрости выпили не одну рюмашку. Отчего-то ей сделалось их жаль. Вероника была очень ухоженная, в модных очках, переливающихся стразами, и весь ее облик так и кричал о достойном, хорошо оплачиваемом околоинтеллектуальном труде. (Хотя Виктория и сама когда-то была журналисткой, она никогда не считала этот труд интеллектуальным занятием.)
Что же до Веры, то она была почти такая же, как раньше. Яркая, рыжая, пышнотелая, ни в чем себя не стесняющая, но это была не та рыжина, которую любили рисовать Тициан или Ренуар, а некий особый медный оттенок с красным отливом. И Виктория сразу же поняла, что если в молодости волосы у Веры были естественного рыжего цвета, то теперь она их нещадно красит, отчего черты ее лица стали резче и грубее.
– Кажется, вы уже знакомы, – объявил Сергей шутливо и на сей раз рассмеялся почти человеческим смехом. И Виктория увидела устремленные на нее пытливые глаза Веры.
– Ой, – вырвалось у жены Сергея, – как ты здорово выглядишь!
Обычно на замечания в подобном роде Виктория шутливо отвечала: «Скромный образ жизни, высокий образ мыслей», это был удачный афоризм, и, в общем, он не слишком шел вразрез с действительностью. Но если бы она здесь и сейчас изрекла что-либо подобное, это прозвучало бы издевательски, даже оскорбительно. И потому она предпочла просто промолчать.
В эти первые минуты разговор шел какой-то нелепый, отрывочный, прежде чем кое-как, с перебоями, потечь по одному руслу.
– Хорошо, что мы решили устроить этот вечер, – объявила Вероника.
– А Сережка певицу пригласил, – вставила Вера. – Французскую. Сначала мы посидим немного, а потом она нам петь будет.
– Да уж, неплохо она заломила, – сказал Сергей. – Но я решил, мамзель нам не помешает. – И снова это самодовольное гыгыканье.
– А я недавно твою книгу читала, – сообщила Вероника. – Про одноклассников.
– «Призраки забытого лета»? Она уже давно вышла, – машинально ответила Виктория.
– По-моему, ты переборщила, когда изобразила Диму главным злодеем, – добавила Вероника.
– Какого Диму? – удивилась Виктория.
– То есть? – озадаченно переспросила Брагина. – Там же злодея зовут Дима. Ты разве не Шульгина имела в виду?
Виктория почувствовала раздражение. И когда, интересно, читатели поймут, что если в книге персонаж назван Димой, то это вовсе не значит, что он имеет отношение хоть к одному из реальных Дмитриев, которые встречались ей в жизни?
– Из чего следует, что это Дима, а? Герой же – художник!
– Я ей тоже сказала, – прогудела Вера. – Мало ли кого ты имела в виду!
– Я никого не имела в виду, – упорствовала Виктория. – Это вымысел.
– Да и вообще, Димка же сейчас монах, – добавил Сергей. – Прикинь, Виктория, мы его хотели пригласить, а он отказался. Не время, говорит, для мирских развлечений.
– Ну хотя бы для одноклассников он мог выкроить часок, – обиженно поджала губы Вера. – Что мы, каждый год собираемся, что ли? Я ему сказала, что Катя тоже будет, так нет, он и ее не захотел видеть. А ведь когда-то за ней бегал…
Значит, Дима действительно стал монахом; журналист не ошибся, а Виктория вовсе не ослышалась, как ей тогда показалось. Она попыталась вспомнить, не было ли в ее однокласснике Шульгине каких-то черточек, которые уже тогда намекали на его будущую судьбу, но ничего не вспомнила. В школе он был упорный, неисправимый троечник, пытался таскать у нее тетрадки, чтобы списывать домашние задания, но скоро понял, что с Викторией этот номер не пройдет, и с тех пор окончательно охладел к учебе. В 90-е она слышала, что Дима отслужил в армии и у него водятся деньги, но о характере его бизнеса никто не говорил. Отец его был алкоголик, мать – обыкновенная жена алкаша, женщина с загубленной судьбой. Если бы Викторию тогда спросили, кем суждено стать Шульгину, она бы, скорее всего, ответила – мелким барыгой, который заправляет несколькими ларьками, то и дело катается на отдых в Турцию, носит на шее золотую цепь толщиной с велосипедную, имеет таких же уверенных в себе жену и детей и вполне доволен жизнью. Это было существование вполне по его мерке – точно так же, как ему было категорически противопоказано стать, допустим, учителем, художником или пианистом. И уж она никак не могла подумать, что этот простой, непрошибаемый, казалось бы, человек пойдет в монахи.
– Что с ним случилось? – спросила Виктория.
– С кем? – подала голос Вера.
– С Димой. Я имею в виду, просто так ведь в монахи не идут? У него кто-то умер? Жена? Ребенок?
– Да не был он женат, – удивленно ответил Сергей. – И никаких детей у него не водилось.
При этих словах и Вера, и Вероника слегка переменились в лице, и писательница вдруг вспомнила, что и об их детях она ничего не слышала, и возможно, что никаких чад у них тоже нет, а раз так, не исключено, что это для них больная тема. Но тут подошел Никита, держа в руках бокалы с шампанским, и первый протянул Виктории, словно она была тут хозяйкой. На всех бокалов не хватило, и Сергей сделал знак официанту. Тот послушно приблизился с подносом в руке.
– А мы за тобой Никиту послали, – весело сообщила Вера, щурясь. – Я как узнала, что ты не берешь трубку, сразу же говорю Веронике: «Ника, она же нас продинамит! Она на нас еще обижена, вот и постарается не прийти». Вот мы и решили подстраховаться. Все-таки без тебя этот вечер был бы совсем не то.
Вероника бледно улыбнулась.
– Что это? – вполголоса осведомилась она у Никиты, кивая на непривычную футболку и «I love Paris».
– Попал под дождь, – лаконично сообщил гонщик.
– И что, раздел бомжа в переходе? – сердито спросила Вероника.
Виктория пристально посмотрела на нее. Ай да Брагина, ну и дает. Зачем ревновать так отчаянно, бессмысленно и, главное, некрасиво? Подобное поведение шло вразрез с ее образом состоявшейся, успешной женщины и наводило на мысли о том, что под этой кое-как пригнанной маской таится человек, отчаянно неуверенный в себе – или которого много раз бросали.
– Нет, – ответил Никита на слова любовницы. – Твоя подруга мне ее одолжила.
И слова «твоя подруга» слегка царапнули слух Виктории, но не резанули фальшью, хотя, конечно, ни о какой дружбе между нею и этими женщинами речи не шло. Вероника выглядела растерянной, а Вера только насмешливо улыбнулась, покачивая в руке бокал. Спас положение, как и должно быть, Сергей.
– Ну, – сказал он, блестя глазами, – выпьем за нас. Когда сядем за стол, будет уже не то, тем более что я и кое-кого из нашей компании пригласил. Я очень рад, что мы все собрались вместе! Нет, правда рад!
Пять бокалов нестройно звякнули, и даже Вероника перестала дуться. Допивая шампанское, Вера одобрительно причмокнула. Сергей блестел глазами, сверкал перстнями, и бессловесный бугай возле него окончательно ушел в тень. Виктория поймала взгляд Никиты, который смотрел на нее поверх своего бокала, и улыбнулась.

Глава 6

– Абсолютный неудачник, – дохнула ей в ухо Катя.
– Что, извини? – Виктория хорошо знала свою одноклассницу, но тут она все-таки опешила.
– Да Алферов этот, – ответила Катя, подавляя тихое рыгание. – Ты ж понимаешь, что такое спорт. Пять звезд, которых знают во всем мире, и сто тысяч человек, которые хотят занять их место. Никита тоже хотел стать звездой, у него такие планы были – ого! Какие он интервью английским газетам давал лет пять назад, ты бы их видела! Послушать его, так до него хороших гонщиков и не было. А потом он разбился, и бац! В одночасье стал никому не нужен: кому сдался спортсмен с травмами? И ничего ему толком выиграть не удалось, так, посверкал, и будет с него. – Катя затуманенным взором уставилась на очередное блюдо, которое официант накладывал ей на тарелку.
– А тебе, Катенька, только бы позлословить, – мягким, почти детским голоском проговорила сидящая напротив молодая женщина. Это была их одноклассница Лиза Кораблева, поэтесса. Она напялила какой-то льняной балахон диковинного вида, а на шее и на запястьях у нее красовалось множество украшений из деревянных бусин. Лиза уже в школе была белой вороной, и, встретив ее через столько лет, Виктория убедилась, что она ничуть не изменилась. Лиза по-прежнему сочиняла стихи, и по-прежнему их никто не хотел печатать. Чтобы заработать на жизнь, Кораблева, по ее словам, подметала тротуары, и Катя, когда услышала это, вытаращила глаза так, словно дворниками испокон веков работают вовсе не люди, а, допустим, инопланетяне, к которым обычные граждане не имеют никакого касательства.
– Нет! Да ты что! Какой кошмар! Я же помню, ты писала стихи… Вот ужас-то! А ты не пробовала устроиться на нормальную работу? Ну там, в офис или секретаршей?
Слушая ее, Лиза наклонила голову к плечу птичьим движением и младенчески улыбнулась, словно ей предлагали нечто очень странное.
– Ну что ты, Катенька! Какая из меня секретарша!
«Если она появится в офисе в таком виде, тамошний босс наверняка упадет в обморок», – мысленно закончила за нее Виктория. Люди, подобные Лизе, и восхищали, и одновременно раздражали ее. Она сочувствовала их упорству, но вместе с тем отлично видела, что все трудности они создают себе сами.
– Как же можно так жить? – вздохнула Катя и, достав помаду в золотом футлярчике, стала тщательно подкрашивать губы.
…Этот разговор состоялся в начале вечера, за столом Виктория оказалась бок о бок с Катей и как раз напротив Лизы. Рядом с поэтессой устроился ее спутник, тоже, судя по его одежде, поэт, и тоже непризнанный. Это был коренастый молчаливый малый, за весь вечер едва проронивший пару слов. Виктории он неразборчиво представился как Павел, с осуждением косясь на ее розовое платье. Впрочем, он с осуждением взирал на все, что попадалось ему на глаза. Немного ожил он лишь тогда, когда официанты поставили на стол бутылки с водкой, и Лизе вполголоса пришлось призвать его к порядку. После этого Павел окончательно обиделся на весь мир и замкнулся в себе.
К Виктории подошел Никита.
– Вы уверены, что не хотите к нам присоединиться? Там будет лучше слышно.
Однако она ответила отказом, и гонщик удалился. Вера еще до этого настаивала, чтобы Виктория села ближе к ней, но именно потому, что она настаивала, писательнице внезапно захотелось занять другое место. Сначала она неосторожно села рядом с высоким господином в жемчужно-сером костюме, но это оказался тот самый Гена, который в школе был в нее влюблен и даже однажды дрался из-за этого с Сергеем. Гена немедленно оживился, достал портмоне и стал показывать ей фотографии своих детей, домов и собак. Дома, судя по всему, удались ему лучше всего. Миловидная девушка с другой стороны от Гены вежливо скалила зубы и смотрела на Викторию злыми глазами. Улучив момент, писательница поднялась и позорно сбежала на другой конец стола, где рядом с Катей оставались два пустых места. По другую руку от Виктории оказался Коля Лапин, который прибыл на вечер с опозданием. Еще до его прибытия все заняли свои места, и пир начался.
В том, что это был именно пир, а не, допустим, фуршет или скромный ужин, гостям вскоре пришлось убедиться лично. Время шло, одни блюда сменяли другие, тосты, как и вино, лились рекой. Господа и товарищи почуяли родную стихию и уплетали за обе щеки, но на лица их стройных спутниц на шпильках нельзя было смотреть без содрогания. На лицах этих читалось живое страдание. Время от времени то одна, то другая отваживалась проглотить ложечку или кусочек лакомства, и после этого мучения их только возрастали. Призрак коммунизма не бродит больше по Европе, его давно сменил призрак целлюлита, притаившийся в каждой кукурузине, в каждом кусочке гриба, в каждом неопознанном – и не дай бог вкусном – ингредиенте.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5