– Женщины, женщины, не зовите его по имени. Позвольте ему идти. Дайте ему оторваться от матери и сестер, чтобы достичь мира света, который требует еще больше силы, чем мир тьмы.
Очарованная, я слушала голос Ирамамове. Никто не говорил, никто не двигался, все лишь смотрели на фигуру шамана, неподвижно сидящего перед хижиной своего сына. После каждой паузы его голос достигал наивысшей степени глубины.
– Женщины, женщины, не отчаивайтесь. На пути он встретит тех, кто прошел через долгие ночи тумана. Он встретит тех, кто не вернулся обратно. Он встретит тех, кто не дрогнул от страха и прошел этот путь до конца. Он встретит тех, чьи тела сожжены и убиты, тех, чьи кости hp вернулись к своему народу и сохнут на солнце. Он встретит тех, кто не прошел облака, направляясь к Солнцу.
– Женщины, женщины, не нарушайте его равновесие. Мой сын достигает конца своего путешествия. Не смотрите на его потемневшее лицо. Не смотрите в его впавшие глаза, в них нет света. С сегодняшнего дня ему предопределено быть одному.
Ирамамове поднялся. Вместе с Пуривариве он вошел в хижину Шорове, где они провели остаток ночи, взывая к хекурам.
Через несколько дней молодые мужчины, ухаживавшие за Шорове долгие недели посвящения, вымыли его теплой водой и растерли ароматными листьями. Потом Шорове раскрасил тело смесью угля и оното – волнистыми линиями от головы вдоль щек к плечам и дальше кругами до колен.
Шорове ненадолго остановился в центре шабоно. Его глаза печально сияли из глубоких впадин, наполненные невыразимой грустью, как будто он только сейчас понял, что он больше не человек, а лишь тень. В нем ощущалась особая сила, которой не было раньше, как будто груз его новых знаний и опыта был больше, чем память о прошлом.
Потом в общем молчании Пуривариве отвел его в лес.

Глава 16

– Белая Девушка, Белая Девушка! – кричал шестилетний сын Ритими, подбегая ко мне.
Тяжело дыша, он остановился передо мной и прокричал: – Белая Девушка, твой брат…
– Мой кто? Размахивая палкой-копалкой, я побежала к шабоно и остановилась на краю расчищенного участка леса вокруг шабоно. Здесь росли тыквы, хлопок и множество целебных трав. Этева говорил, что эту узкую полоску леса расчистили для того, чтобы враги не смогли бесшумно подкрасться к шабоно.
Из хижин не доносилось ни одного незнакомого звука.
Проходя через площадку к группе людей, сидящих у хижины Арасуве, я не ожидала увидеть Милагроса.
– Белая индеанка, – сказал он по-испански, жестом приглашая меня сесть рядом. – Ты даже пахнешь, как индеанка.
– Как я рада видеть тебя. Маленький Сисиве сказал, что ты мой брат.
– В миссии я говорил с отцом Кориолано.
Милагрос указал на блокноты, карандаши, банки с сардинами, коробки крекеров и сладкие бисквиты, вокруг которых суетились Итикотери.
– Отец Кориолано хочет, чтобы я привел тебя в миссию, – задумчиво глядя на меня, произнес Милагрос.
Мне не хотелось говорить. Взяв прут, я чертила линии на земле.
– Я еще не могу уйти.
– Я знаю, – улыбнулся Милагрос, но не смог скрыть выражение грусти на лице.
Он говорил нежным и шутливым тоном.
– Я сказал отцу Кориолано, что у тебя очень много работы. Я уверил его в том, что эта работа очень важна для тебя. Ведь необходимо закончить это замечательное исследование в области антропологии.
Я не могла удержаться от смеха. Он говорил, как важный ученый.
– И он поверил? Милагрос пододвинул ко мне блокноты и карандаши.
– Я уверил отца Кориолано, что с тобой все в порядке.
Из маленького узелка он вытряхнул коробку с тремя кусками мыла «Кэмей».
– Он передал это для тебя.
– И что я должна с этим делать? – спросила я, нюхая ароматное мыло.
– Вымойся! – воскликнул Милагрос, как будто действительно поверил, что я забыла, для чего предназначено мыло.
– Дай мне понюхать, – попросила Ритими, вынимая кусок из коробки.
Она поднесла его к носу, закрыла глаза и сделала один глубокий вдох.
– Хм. А что ты собираешься этим помыть? – Волосы! – воскликнула я.
Я понадеялась, что мыло сможет уничтожить вшей.
– Я тоже вымою волосы, – сказала Ритими, водя куском по голове.
– Мыло действует только с водой, – объяснила я. – Нужно пойти к реке.
– К реке! – закричали женщины, которые стояли вокруг и наблюдали за происходящим.
Смеясь, мы побежали по тропинке. На нас изумленно смотрели мужчины, возвращавшиеся из садов. Женщины, шедшие с ними, побежали следом за нами к Ритими, которая держала драгоценный кусок мыла в высоко поднятой руке.
– Сперва вам нужно намочить волосы, – выкрикивала я из воды.
С сомнением глядя на меня, женщины оставались на берегу. Улыбаясь, Ритими протянула мне мыло. Скоро моя голова покрылась толстым слоем пены. Я усердно терла ее, с удовольствием видя, как грязная пена течет сквозь пальцы по шее, спине и груди. С помощью разбитого калабаша я ополоснула волосы, используя мыльную воду, чтобы вымыть тело. Я начала напевать старую испанскую рекламу мыла «Камей» – одну из тех, которые я любила слушать по радио в детстве.
– Для небесного войска нет ничего лучше, чем мыло «Кэмей»: – Кто следующий? – спросила я, подходя к берегу, где стояли женщины.
Я сияла чистотой. Отступив назад, женщины улыбались, но никто не осмеливался войти в воду.
– Я хочу, я хочу! – закричала маленькая Тешома, влетая в воду.
Одна за другой, женщины подходили ближе. С благоговением в глазах они внимательно смотрели, как шапка из пены вырастала на голове у ребенка. Я занималась волосами Тешомы, пока не вымыла всю грязь, колючки и насекомых из ее головы. Ритими нерешительно потрогала волосы дочери. Застенчивая улыбка тронула уголки ее рта.
– О-оо, как красиво! – Закрой глаза и не открывай их, пока я не смою все мыло, – предупредила я Тешому. – Закрой их покрепче.
Если пена попадет в глаза, будет очень больно.
– Для небесного войска, – кричала Тешома, когда мыльная вода потекла у нее по спине. – Нет ничего лучше… – Она посмотрела на меня: – Спой свою песню снова. Я хочу, чтобы мои волосы стали такого же цвета, как твои.
– Это невозможно, – сказала я. – Но зато они будут хорошо пахнуть.
– Я следующая, я следующая! – начали кричать женщины.
Я вымыла головы двадцати пяти женщинам, всем, за исключением беременных, которые боялись, что волшебное мыло может причинить вред еще не родившимся детям.
Однако, не желая оставаться в стороне, беременные женщины решили вымыть свои волосы обычным образом, листьями и илом со дна реки. Для них я тоже спела глупую рекламную песенку. Ко времени, когда все стали чистыми, я охрипла.
Мужчины, собравшиеся вокруг хижины Арасуве, все еще слушали рассказ Милагроса о его путешествии. Когда мы уселись позади, они понюхали наши волосы. Старая женщина легла на землю перед молодым человеком, предлагая ему понюхать у нее между ногами.
– Понюхай здесь, я вымылась мылом «Кэмей».
Она начала напевать мелодию рекламы. И мужчины и женщины разразились громким хохотом. Все еще смеясь, Этева прокричал: – Бабушка, тебя же никто не захочет, даже если ты вымажешься медом.
Ворча, женщина сделала неприличный жест, а потом ушла к себе в хижину.
– Этева, – закричала она из своего гамака, – я видела тебя лежащим между ногами у старых ведьм похлеще меня.
Когда смех утих, Милагрос указал на четыре мачете, лежащих перед ним на земле.
– Твои друзья оставили это в миссии, прежде чем от правиться в город, – сказал он. – Они для тебя. Раздай их.
Я беспомощно посмотрела на него.
– Почему так мало? – Потому что я не мог больше нести, – весело проговорил Милагрос. – Не давай мачете женщинам.
– Я отдам их вождю, – сказала я, посмотрев на лица, в ожидании обращенные ко мне.
Улыбаясь, я протянула мачете Арасуве.
– Мои друзья прислали это для тебя.
– Как ты умна. Белая Девушка, – сказал он, проверяя, остры ли мачете. – Это я оставлю себе. Одно будет моему брату Ирамамове, который защитил тебя от Мокототери.
Одно для сына Хайямы, который кормит тебя.
Арасуве посмотрел на Этеву: – Одно должно быть для тебя, в один из праздников я дам мачете твоим женам, Ритими и Тутеми. Они ухаживают за Белой Девушкой как за родной сестрой.
На мгновение наступила полная тишина. Потом один из мужчин встал и обратился к Ритими: – Отдай мне твое мачете, я смогу рубить деревья. Ты ведь не делаешь мужскую роботу.
– Не давай ему, – запротестовала Тутеми. – В садах удобнее работать с мачете, чем с палкой-копалкой.
Ритими посмотрела на мачете, подняла его, а потом протянула мужчине.
– Я отдам его тебе. Наихудший грех – не отдать того, что просят другие. Я не хочу закончить в шопаривабе.
– Где это? – прошептала я Милагросу.
– Шопаривабе – это как ад у миссионеров.
Я открыла одну банку сардин. Сунув одну из серебристых жирных рыбешек в рот, я предложила банку Ритими: – Попробуй одну.
Она неуверенно посмотрела на меня. Большим и указательным пальцами она подняла кусок сардины и положила в рот.
– Ух, как противно! – закричала она, выплевывая сардину на землю.
Милагрос взял банку из моей руки.
– Сохрани их. Это пригодится на обратном пути в миссию.
– Но я еще не собираюсь возвращаться, – возразила я. – Они испортятся, если я долго буду их хранить.
– Тебе хорошо было бы возвратиться до начала дождей, – в замешательстве проговорил Милагрос. – Потом невозможно будет идти по лесу и переправляться через реки.
Я самодовольно улыбнулась: – Мне нужно остаться хотя бы до того момента, когда родится ребенок Тутеми, – я была уверена, что ребенок появится во время дождей.
– Что же я скажу отцу Кориолано? – То же, что и раньше, – насмешливо проговорила я. – Я занимаюсь выдающейся работой.
– Но он ожидает, что ты вернешься до начала дождей, – сказал Милагрос. – Дожди будут продолжаться не один месяц.
Улыбаясь, я взяла коробки с крекерами: – Лучше мы съедим их. Они могут испортиться от сырости.
– Не открывай остальные банки с сардинами, – сказал Милагрос по-испански. – Они не нравятся Итикотери.
Лучше я сам съем их.
– А ты не боишься попасть в шопаривабе? Не ответив, Милагрос пустил открытую банку по кругу. Большинство мужчин только понюхали содержимое и сразу же протягивали банку дальше. Те же, кто отважился попробовать рыбу, сразу же выплевывали. Женщины отказались даже понюхать. Милагрос улыбнулся мне, когда банка возвратилась к нему.
– Им не нравятся сардины. А я не отправлюсь в ад, если съем все сам.
Крекеры также не имели успеха ни у кого, кроме нескольких детей, которые любили соль. Но сладкие бисквиты, даже несмотря на то что они слегка прогоркли, были съедены с довольным чавканьем.
Ритими присвоила себе все блокноты и карандаши. Она настояла, чтобы я научила ее рисовать узоры, которыми я украшала свой сгоревший блокнот. Она упорно практиковалась в написании испанских и английских слов. Она не понимала, что значит «писать», хотя выучилась рисовать все буквы алфавита, включая несколько китайских иероглифов, которым я узнала на уроках каллиграфии. Ритими они напоминали узоры, которыми она иногда украшала свое тело, предпочитая буквы S и W.
В шабоно Милагрос провел несколько недель. Он ходил на охоту с мужчинами и помогал в садах. Однако большую часть времени он проводил лежа в гамаке и бездельничая или играя с детьми. По шабоно постоянно разносился их радостный визг, когда Милагрос высоко подбрасывал младших на руках. По вечерам он развлекал нас рассказами о напе – белых людях, которых он встречал в разных местах и в разное время, о их странных традициях.
Термин напе относился ко всем иностранцам, – то есть ко всем, кто не был Яномама. Для Итикотери не существовало различий между национальностями. Для них венесуэльцы, бразильцы, шведы, немцы и американцы, независимо от цвета кожи, были напе.
Увиденные глазами Милагроса, эти люди даже мне казались странными. С необыкновенным чувством юмора и с незаурядным даром рассказчика он умел ничего не значащее событие превратить в чудесную сказку. Если кто-нибудь из слушателей сомневался в правдивости того, о чем он рассказывал, Милагрос обращался ко мне: – Белая Девушка, ведь я не лгу? Я всегда кивала головой и не возражала, как бы сильно он ни преувеличивал.

Глава 17

Во время работы в саду к нам с Ритими подошла Тутеми.
– Я думаю, мое время пришло, – сказала она, опуская свою наполненную дровами корзину на землю. – В моих руках нет силы. Я не могу глубоко дышать. И не могу больше легко согнуться.
– Тебе больно? – спросила я, видя появившуюся на лице Тутеми гримасу.
Она кивнула.
– Я боюсь.
Ритими нежно дотронулась до живота Тутеми, сначала по бокам, потом в центре.
– Ребенок очень сильно бьется. Ему пришло время появиться на свет. – Ритими повернулась ко мне. – Сходи за старой Хайямой. Скажи ей, что Тутеми больно. Она знает, что делать.
– Где я вас найду? Ритими указала прямо перед собой. Я побежала через лес, перепрыгивая упавшие стволы, натыкаясь на колючки, корни и камни.
– Пойдем скорее! – хватая воздух, закричала я перед хижиной Хайямы. – Тутеми рожает, и ей больно.
Захватив бамбуковый нож, бабушка Ритими сперва направилась к старику, живущему в хижине напротив.
– Ты ведь слышал, что сказала Белая Девушка, спросила Хайяма и, увидев что он кивнул, добавила: – Если ты понадобишься, я пошлю ее за тобой.
Я шла впереди Хайямы, нетерпеливо ожидая каждые пятьдесят шагов, когда она подойдет. Тяжело опираясь на кусок сломанного лука, она, казалось, двигалась даже медленнее чем обычно.
– А этот старик тоже шапори? – спросила я.
– Он знает все, что нужно, о детях, которые не хотят рождаться.
– Но Тутеми просто больно.
– Если есть боль, – уверенно проговорила Хайяма, – это значит, что ребенок не хочет видеть Солнца.
– Я так не думаю. – Мне не удалось скрыть поучительный тон. – Это нормально для первых родов, – утверждала я, как будто действительно знала. – Белые женщины чувствуют боль, сколько бы детей они ни рождали.
– Так не должно быть, – заявила Хайяма. – Может быть, белые дети не хотят видеть мир.
Приглушенные стоны Тутеми прервали наш спор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35