Смутясь, она, однако, стянула порезанную руку Богдана оторванным куском его же собственной сорочки.Из-за высоких, вклинившихся далеко в море гор, покрытых шевелящимися под ветром кустарниками, поднималось солнце, преодолевая утренний туман. Однако черные тучи дыма, освещенные снизу заревом пожарищ, не пропускали солнечные лучи. Легкий ветерок, дувший с моря, казалось, ласкал их, не имея сил отогнать за горы.В городе раздавались редкие выстрелы из крепостных пушек, человеческие вопли, отчаянный рев неисчислимого количества ишаков. Обезумевшие животные дико носились по пожарищу, сбивая с ног людей, иногда и сами разбивались о каменные стены, замертво падали на землю… 15 Богдан, с перевязанной рукой, вместе с другими казаками спешил к крепости. Им стало известно, что всех султанских невольниц отправили туда в карантин. Но войска, засевшие в крепости, оказывали упорное сопротивление. Еще когда Богдан был на галере, получен наказ Сагайдачного: всем вооруженным казакам идти на штурм крепости, а отряду Жмайла охранять челны.Богдан выбрался на берег и теперь спешил следом за казаками к крепости, пробираясь по узеньким, охваченным пламенем улицам и стараясь не попасть в огонь. О том, что турки могут устроить засаду, он даже не думал: население города было слишком ошеломлено неожиданным нападением казаков с моря. На улицах, среди пожарищ и развалин, лежали трупы турок, преимущественно женщин, которые не могли, как их мужья, оставить свои жилища, спасаясь от казаков.И вот на одной из таких горящих улиц Хмельницкого окликнул Джулай.— Богдан! — донеслось сквозь треск и гул пожара.Молодой человек оглянулся, а потом повернул обратно, навстречу догонявшему его Джулаю.— Пани Мелашка! Там, в лагере, чуть живой нашли пани Мелашку. Прикованной к веслу везли ее, проклятые… Вначале она и гребла наравне с мужчинами, пока совсем выбилась из сил, упала… Она послала меня за тобой…У Богдана болезненно сжалось сердце. С разбегу он наскочил на труп молодой турчанки и не обошел его, как это обычно делают из уважения к покойнику, а на мгновение задержал на нем свою йогу и с ненавистью отбросил его в кусты. Пылающая улица указывала путь к морю — казаки, направлявшиеся к крепости, поджигали жилища горожан.Богдан что есть мочи бежал в порт, где с галер все еще продолжали сводить на берег больных, завшивевших пленников: детей, девушек, женщин и раскованных гребцов. Их тут же одевали в первую попавшуюся под руки турецкую одежду.На широкой портовой площади сидели, лежали, а то и стояли пленники, преимущественно девушки; Богдан остановился и стал искать глазами дорогого ему человека, вторую мать.— Она там! — крикнул бежавший позади Джулай.Мелашка, постаревшая и измученная, сидела, заплетая свои седые волосы. Не то казацкий кунтуш, не то турецкий чапан был наброшен на ее тощее, изможденное тело. Богдан подбежал к ней и головой упал прямо в колени, даже испугав бедняжку.— Родная моя матушка, матушка наша многострадальная! — шептал Богдан, обнимая худую, как лунь седую женщину в шелковом одеянии.— Богдан, мой хлопчик! — зарыдала Мелашка, но тут же и умолкла.К площади по горной улице бежала большая толпа турок. Их вопли были так ужасны, что все находившиеся на площади будто онемели.И вдруг послышались радостные возгласы. Какого-то казака схватил в свои объятия турок, расцеловался с ним, как с братом, передал его товарищу, сам бросился обниматься с другими казаками.Творилось что-то непостижимое. Сотни людей, одетых в турецкую одежду, обросших бородами, целовали казаков, хватали на руки спасенных детей.Через минуту все стало ясно. На портовую площадь явились невольники — украинцы, русские, даже несколько венгров и итальянцев. Все они уже несколько лет работали на виноградниках и табачных плантациях у богатых синопских турок. Большинство из них много лет тому назад были проданы на рынке в Кафе или привезены сюда с балканских, александрийских и других невольничьих рынков.Но самым замечательным во всем этом было то, что армию невольников привел в порт турок Баяр. Словно одержимый, суетился он между ними, показывая свою преданность, стараясь заслужить их расположение. Это он поднял их на виноградниках, в жалких жилищах, на плантациях, всячески стараясь предупредить разгром и резню в той части предместий города, где жила его семья. Страшный пожар, выстрелы, неумолкающие вопли умирающих заставляли Баяра спешить, и он, торопливо собрав сотни невольников, привел их на берег моря. Он знал, что, только освободив как можно больше невольников, сумеет повлиять на казаков, смягчить гневное сердце мстителей и приостановить ужасное несчастье, свалившееся на жителей города.В районе крепости выстрелы утихли. Только вопли уничтожаемых защитников и взрывы пороховых погребов потрясали землю. По охваченным пламенем улицам казаки группами возвращались в порт.Богдан вместе со всеми наблюдал трогательную встречу невольников с казаками — их спасителями. Когда же на площадь из пылающего города стали возвращаться разъяренные, подогреваемые жаждой мести казаки, юношу охватила тревога. В облике большинства этих родных и близких ему людей чувствовалось что-то звериное.Среди окровавленных, испачканных грязью и глиной казаков он с трудом узнал Джулая. Его лицо было также искажено ненавистью и гневом, как и у других казаков.Он тащил за черные, блестящие волосы, заплетенные в тоненькие косички, молодую, пятнадцати-семнадцатилетнюю турчанку. Девушка не сопротивлялась, а покорно шла за ним, боясь причинить себе боль. Из рваного халата временами выскальзывала маленькая грудь, и девушка торопливо прикрывала ее своими лохмотьями.Богдан с ужасом заметил, что такая добыча не у одного Джулая. Обходя толпу казаков, двое джур Сагайдачного за руки вели к челну старшин такую же молодую турчанку, приглянувшуюся самому казацкому атаману. Джуры многозначительно улыбались идущим навстречу казакам, давая понять, что любовь Конашевича к Евиным дочерям оправдывает их усердие и услужливость. Окинув взглядом победителей-казаков, Богдан увидел, что все они тащили не только груды ценностей, скрыни с реалами, с арабскими цехинами и ковры, но и девушек, среди которых были голые, без чадры, в нарушение извечного обычая мусульман.У юноши больно сжалось сердце, и он забыл о тех ужасах, которые видел, спасая вместе с этими казаками своих соотечественников, в частности детей и молодых украинских девушек, перенесших значительно большие надругательства, чем эти турчанки…Но он не забыл, что здесь действует неумолимый закон войны и мести. Джулай был лишь частицей той силы, что вызвала и этот пожар, и безжалостные убийства… такой же частицей был и сам Богдан, когда в охваченном пламенем переулке равнодушно отбросил ногой труп женщины… 16 События продолжали развиваться с ошеломляющей быстротой. Вскоре после появления несчастных невольниц вдруг со стороны моря донеслись залпы салюта, а потом оглушительный крик сотен людей. В первый момент трудно было предположить, что это происходит еще одна радостная встреча.Флотилия атамана Бурлая, покончив с Трапезундом, прибыла на помощь казакам, осаждавшим Синоп.И снова берег. Казаки бросались друг другу в объятия, а освобожденные пленники плакали от радости. Тысячи вооруженных, ликующих, возбужденных победой людей обнимались, приветствовали небо восклицаниями и выстрелами.Всеобщий подъем словно течение реки, увлек и Богдана. Многие казаки помнили его еще по Терехтемирову, а за время похода, на Перекоп и к Кафе молодого толмача Конашевича узнали почти все казаки. И поэтому не было ничего удивительного в том, что он переходил из одних объятий в другие, да и сам обнимал и целовал всех подряд.— О, Богдан! — услышал он и не помня себя крепко обнял заросшего мягкой бородой, безгранично родного Ивана Сулиму.— Ванюша!.. Сулима! — радостно восклицал Богдан, не сдерживая слез.На турецкой земле, под лучами палящего солнца казаки упивались неслыханной и желанной победой, о которой мечтали они еще в ковыльных степях Украины.— А я, братец Ванюша… Или ты уже, наверное, знаешь о моем горе? — спросил Богдан, как-то сразу став грустным.— Да, слышал, — ответил Сулима, соображая, с чего начать рассказ. — Не повезло нам. Как жаль, что тогда ты не поехал с нами в дальний дозор. Ах, как жаль…— Да ведь не мог я. Должен был торопиться…— Как раз об этом я и говорю, Богдан. Тебе, вижу, никто еще не рассказал.— О чем? — перебил его встревоженный Богдан.— Не знает! — Иван крепко прижал к себе Богдана. — Селима мы поймали…— А Христина?— Давай отойдем немного в сторону, там поговорим. — Сулима совсем тихо произнес: — Врать или сказать правду?..— Ты шепчешь что-то или я совсем оглох? — спросил Богдан, тряся Сулиму за плечи.— Шепчу, себя убеждаю… Знаешь… — Сулима посмотрел на толпу. — Знаешь, Богдан, в дозоре мы перехватили отряд Селима…Заметив, как побледнел Богдан, Сулима скороговоркой рассказал ему о бое с отрядом Селима и о взятии его в плен.— Только когда я рассказывал об этом старосте, то умышленно кое-что приврал. Староста поинтересовался, что произошло с послушницей, но я заметил, что и этот проклятый шпион тоже покосился на меня, надеясь узнать что-нибудь о своей пленнице…— Ну-ну… — поторапливал Богдан, пристально глядя в глаза Сулимы.— Я сказал, что она схватила за горло татарина, которому Селим передал ее, и в Днепре… наверное, утонула вместе с ним.— А на самом деле?— На самом деле… Не мог же я порадовать этого мерзавца тем, что татарину удалось убежать вместе с Христиной.— Убежать? Вместе с Христиной?— Убежал, проклятый… Они боролись в Днепре, потом он, уцепившись за коня, выбрался на берег, вытащил бедную дивчину, связал ей руки и положил на седло.— Ах-ах!.. Почему я не поехал с тобой? — простонал Богдан.— Селима зарубили польские жолнеры — Тарас видел собственными глазами. Они обманули поручика Конецпольского, что не нашли турка, а сами… расправились с ним.— Погоди! Так, значит, Христину увез Мухамед Гирей. Пан Хмелевский мог спасти ее? Мог, Иван? — Богдан тряс друга за плечи.— Наверное, мог. Но это… где-то там, в Крыму.— Боже мой! Собственными руками отдал ее султану… Такой дурень — отправился далеко за море, сотням смертей глядеть в глаза, разыскивая Христину там, где ее и не могло быть. Ах, дурак! Ведь хорошо знал, что Селим, угождая Мухамеду Гирею, отдаст ее мерзавцу, а не отправит вместе со всем ясырем…— Успокойся, Богдан. Дальше Бахчисарая Христину не отправят. А с Бахчисараем полковник Дорошенко и королевский региментар сделают то, что пан Сагайдачный с Синопом! Нужно спешить в Крым. 17 Над многотысячной толпой на берегу стоял сплошной гул, прорезываемый зычными голосами атаманов, которые пытались навести порядок. Утомленные тяжелым морским походом, боями, переживаниями и победой над врагом, казаки стали постепенно успокаиваться.Сулима помог Богдану разыскать в толпе Максима Кривоноса, Ганджу, Силантия и Юркевича. Богдану хотелось найти и старого Мусия Горленко, с которым они ехали сюда в одном челне. Но вдруг внимание всех привлекло событие, происходившее на площади, куда выводили пленных турчанок.Джулай, увидев Богдана, бросился к нему, схватил за руку и потащил за собой.— Богдан, пошли живее! Будем крестить турчанок! Под угрозой смерти я заставил Баяра привести мне его эту… Магдалину-Мугаррам… Окрещу ее Мариной, вместо моей покойницы!..Возле сбившихся в кучку перепуганных девушек-турчанок стоял позеленевший от страха Баяр.Да разве только от страха? С раннего утра турок развернул такую лихорадочную деятельность, что Богдан удивлялся, как он еще держится на ногах. Неестественная улыбка на пересохших устах свидетельствовала о его крайнем психическом напряжении.Кто-то сильным голосом издевательски воскликнул:— Окрестим и обвенчаем с нашими казаками, погуляем на свадьбе, а потом… потом, если наскучат, можно будет и раков покормить ими!..Усатый запорожец натягивал на себя парчовый чапан богатого бея вместо поповской ризы. В руках он держал деревянный крест, наскоро связанный бечевкой из палки.— Во имя отца и сына… — размахивал запорожец самодельным крестом. — Раздеть новорожденных отроковиц, освободить их от басурманской одежды, как младенцев от пеленок! — прогремел его сильный бас.Казаки, как безумные, с расширенными глазами, с перекошенными лицами, бросились к девушкам и с таким остервенением срывали с них одежды, что некоторые из них не могли удержаться на ногах.В мгновение ока несколько десятков несчастных турецких девушек были раздеты до нитки.— В море! В крещенскую купель! — распоряжался импровизированный поп.Но когда к турчанкам бросились с протянутыми руками разъяренные, потерявшие человеческий облик казаки, Богдан, возмущенный всем этим, подбежал к девушкам и крикнул:— Стойте, безумные!Возглас молодого казака, прозвучавший как гром среди ясного дня, остановил толпу. Казаки знали спудея, а некоторым было известно, что он сын чигиринского подстаросты. Смело вступившись за юных турчанок, он хотя и пошел против казаков, готовых отомстить извечным врагам Украины, но своим отважным поступком невольно вызвал у этих ошеломленных неожиданностью людей восхищение. Наступила угрожающая тишина.Однако запорожец в парчовом чапане — «ризах», «с крестом» в руке вдруг будто опомнился и грозно выпрямился. Его скрутившийся оселедец лез в налившиеся кровью глаза, мешал ему, и это еще больше разжигало «попа».— Защ… щищаешь?! — вдруг закричал он и, замахнувшись «крестом», бросился на Богдана.За ним двинулась толпа сторонников «крещения». В большинстве своем это были опьяненные местью пожилые реестровики, которые этих сбившихся в кучу турчанок отнюдь не склонны были считать сестрами, уж тем более — детьми, дочерьми.Однако молодые казаки, не привыкшие к жестоким набегам на турецкие аулы и видевшие в этих юных пленницах прежде всего несчастливо начавших свою жизнь девушек, почувствовали угрызение совести и отказались от своего намерения «окрестить» турецких красавиц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66