Махаев Егор
«Дан Феликс «Схватка за Рим. Аттила»»: Издательский Дом; Москва; 1993
Феликс Дан
АТТИЛА
КНИГА ПЕРВАЯ
Глава первая
Жаркая летняя ночь окутала мраком могучий Дунай.
Подобная морскому заливу, необозримая река лениво катила на запад громадные массы своих вод, встречая преграды только в многочисленных маленьких островках, роскошно поросших деревьями и кустарниками.
Один из таких узких островков едва возвышался над поверхностью реки, он был опоясан высоким, в рост человека, камышом, и на нем росло лишь несколько старых, не очень больших, но чрезвычайно толстых ив, узловатых, с фантастическими наростами на стволах и сучьях.
Луна не сияла на небе, звезды задернуты были густыми тучами, которые медленно плыли, подгоняемые дождливым юго-восточным ветром.
Вдали, на западе, черное небо по временам освещалось бледным, призрачным, грозным блеском, и после этих мгновенных вспышек еще чернее казалась глубокая, безмолвная, словно зарождающая беду, ночь.
С легким журчанием и плеском, медленно текли речные струи мимо небольшой, в виде треугольника, долинки.
Камыш, росший на низких болотистых берегах острова, постепенно переходил в густую ивовую заросль и колючие кусты волчьих ягод.
Кругом все было мрак, уединение, тишина, изредка только слышался в реке всплеск хищной рыбы, устремившейся за своей ночной добычей; тогда на поверхности воды расходились короткие круги, и затем снова наступало безмолвие. Вдруг из кустарников на левом берегу тяжело вылетела большая птица, с пронзительным, словно предостерегающим, криком.
Медленно направилась она к острову, и уже хотела опуститься на одну из старых ив, как вдруг метнулась в сторону, и с еще более громким криком быстро взвилась кверху, и улетела на запад, вдоль реки, где скоро скрылась в ночной тьме.

На островке в кустах послышался легкий шорох. Из зарослей на прибрежной топи поднялась скрывавшаяся там фигура.
– Наконец-то! – тихо произнес молодой голос, и юноша уже готов был вскочить.
Но другой человек, притаившийся рядом с ним, притянул его за руку и прошептал.
– Тише, Дагхар. Ястреба могли спугнуть и лазутчики.
От северного берега к острову по темной воде быстро приближалось нечто еще более темное, массивное и продолговатое, скользившее подобно черной тени.
Скоро можно было различить, что это лодка, несшаяся как стрела, но совершенно беззвучно.
Четыре весла опускались и поднимались без малейшего шума, и когда, искусно повернутая тупой кормою, лодка врезалась в густой камыш, единственным звуком было шуршание жестких стеблей о ее бока да шелест раздвигаемых ею перистых головок. Пловцы выскочили на берег и вытянули за собою лодку.
Ожидавшие также поднялись, все четверо пожали друг другу руки, не обменявшись ни единым словом.
Молча направились они вглубь долины, постепенно поднимавшейся на восток, север и юг, и круто обрывавшейся на западе, и приблизились к могучим ивам. Старший из двух ожидавших остановился, поднял голову в шлеме, откинул назад длинные седые волосы и со вздохом произнес:
– Мы вынуждены сходиться подобно разбойникам, обсуждающим злой замысел.
– А между тем речь идет о благороднейшем деле – об освобождении, – стискивая копье, вскричал стоявший рядом с ним юноша.
– Смерть носится над нашими головами! – прошептал младший из прибывших, разглаживая бороду, которую порыв ветра закинул ему в лицо.
– Смерть повсюду и всегда носится над смертными, граф Гервальт, – возразил его спутник, и в голосе его слышались твердость и самоуверенность.
– Прекрасно сказано, король Ардарих! – вскричал юноша.
– Разница только в том, какого рода эта смерть, – произнес человек с длинными седыми волосами.
– Конечно, король Визигаст, – сказал Гервальт. – И муки, в которых мы умрем, будут ужасны, если он узнает о нашем тайном свидании. – Он затрепетал.
– Ведь не всеведущ же он, однако! – угрюмо возразил юноша.
– Сам Вотан и тот не всеведущ, – заметил старый король.
– Пойдемте, – сказал Гервальт, плотнее закутываясь в свой темный плащ, – дождь так и бьет в глаза. Там, под ивой, мы найдем защиту.
Они повернули к северо-западу, и, дойдя до деревьев, стали под ветвями самой развесистой из ив.
– Начинай не медля, король ругов, и кончай скорее, – произнес Гервальт. – Горе нам, если мы не достигнем безопасного убежища раньше первого луча солнца. Его всадники и лазутчики спрятаны и рассеяны повсюду; безумен я, что дал себя уговорить явиться сюда. Но из глубокого уважения к тебе, король Визигаст, другу моего отца, и в память того, что ты, король Ардарих, двадцать лет тому назад опоясал меня мечом, я хочу предостеречь обоих вас, насколько хватит моих сил. Только ради этого участвую я в этом гибельном поступке; плывя по черной, медленно катящейся реке, я думал, что мы плывем в ад!
– В ад попадают только трусы, боящиеся кровавой смерти! – вскипел юноша, гневно встряхивая темными, короткими кудрями.
Гервальт схватился за свой, висевший коротко на привязи, меч.
– Начинай, друг Визигаст, – произнес король Ардарих, прислонясь к стволу дерева и наискось прижимая к груди копье, чтобы удержать раздуваемый ветром плащ, – а ты, юный Дагхар, обуздай себя. Я видел этого аллеманского графа рядом с собою на Марне, там, где не отступали одни только отважнейшие из героев…
– То, что я могу сказать, уже известно вам, – начал король ругов. – Гнет гуннов невыносим! Когда же, наконец, он будет свергнут?
– Когда его свергнут боги, – сказал Гервальт.
– Или мы! – вскричал Дагхар. Король Ардарих задумчиво молчал.
– Разве можно более сносить его, граф Гервальт? – спросил король.
– Ты храбр и горд, как весь твой благородный народ. Должен ли я напоминать тебе о том, что ты сам знаешь? И терпишь, подобно нам? Гунн господствует повсюду. Ни Рим, ни Византия не дерзают восстать против него! А страшного вандала Гейзериха, бича морей, он называет своим братом. Он покорил все народы от Византии на востоке до Янтарных Островов Северного Моря. И каково его господство? Один произвол! Иногда, по прихоти, он великодушен, но вместе с тем отличается жестокостью, насилием, святотатством. Ни короли, ни поселяне, ни женщины не могут считать себя в безопасности от его прихотей и желаний. Но из побежденных им народов безжалостнее всего поступает он с нами, белокурым и голубоглазым племенем, считающим своими предками Асгардов. Нас, германцев, как называют нас римляне, он стремится не только подавить, но и опозорить.
– За исключением меня и моих гепидов, – слегка выпрямившись, спокойно произнес король Ардарих.
– Правда, – неохотно сказал Дагхар, – тебя да еще остгота Валамера он называет своими копьем и мечом. Вас он уважает, но за какую цену! И в награду за что?
– В награду за нашу верность, юный королевский сын.
– Верность! Да разве это есть высшая слава? Меня учили иному в королевском дворце скиров. Мой слепой отец, король Дагомут, когда я еще был мальчиком, часто играл на арфе и пел: «Высшая слава, высшая почесть – слушай и помни – есть геройство». И я твердо запомнил эти слова.
– И ты, юный Дагхар, славно перенял от отца и геройство, и игру на арфе. Юноши и девушки одинаково превозносят тебя, как лучшего певца и арфиста. И с радостью я видел также, как ты владел мечом в толпе византийцев и склабенов. Но выучись еще одному, а учиться у старших не позорно, Дагхар: начало всякого геройства есть верность.
– И это все? – нетерпеливо спросил Дагхар.
– Все, что он получает от меня!
– Но неужели, друг Ардарих, – заговорил король Визигаст, – ты не жалеешь своих соплеменников, соседей, друзей? Правда, что доселе он щадил права гепидов и остготов и соблюдал договоры с ними. Но мы, все остальные? Мои руги, Дагомутовы скиры, герулы, туркилинги, лангобарды, квады, маркоманны, туринги, твои швабы, Гервальт, – разве он не считает своею величайшею радостью произвольно нарушать всякие договоры, даже с теми из нас, которые всегда оставались верны ему? Вас он почитает, награждает богатыми дарами, отдает вам долю в добыче, за которую вы даже не сражались, а нас он только угнетает и отнимает у нас нашу собственность. Как ты думаешь, разве все это не возбуждает ненависть и зависть?
– Конечно, это неизбежно, – вздохнул Ардарих, разглаживая седую бороду.
– Он поступает так, – продолжал король ругов, – с целью довести нас до отчаяния и восстания.
– Чтобы вернее уничтожить вас, – печально подтвердил Ардарих.
– К этому он добавляет еще оскорбления и позор. Так, в придачу к обычной ежегодной дани тюрингов, состоящей из трехсот коней, трехсот коров и трехсот свиней, он потребовал прибавку из трехсот девушек.
– Я убью его за эту обиду! – громко вскричал молодой Дагхар.
– Не удастся, горячая голова, – возразил Гервальт, – ты и не подойдешь к нему. Его гунны повсюду и всегда окружают его тесною толпою, как пчелы улей.
– А храбрые тюринги согласились на это? – спросил король Ардарих.
– Не знаю, – продолжал Визигаст. – Да, несколько лет назад надежда проснулась было в сердцах трепещущих народов! Помнишь, друг Ардарих, когда течение той реки в Галлии остановлено было массою трупов, и волны ее залили берега кровавым потоком?
– Помню ли я? – простонал гепид. – Двенадцать тысяч моих гепидов легли на поле битвы.
– Тогда он впервые вынужден был отступить.
– Благодаря доблестным вестготам и Аэцию, – вскричал Дагхар.
– А когда вскоре за этим, – подхватил Гервальт, – он был изгнан и из Италии старым римским священником, ходившим с костылем, тогда-то все порабощенные им северные племена начали надеяться…
– Что настало освобождение и что Бич Божий сломлен, – продолжал Визигаст.
– Уже тут и там вспыхнуло было пламя борьбы! – воскликнул Дагхар.
– Слишком рано! – серьезно произнес король гепидов.
– Конечно, рано, – вздохнул Гервальт, – он залил это пламя потоками крови.
– А ныне! – вскричал Визигаст. – Его намерение на следующую весну гибельнее всех прежних. Хотя он держит свои цели в глубокой тайне, и о них можно только догадываться, но они должны быть чудовищны, судя по силам, которые он собирает. Он созывает все свои народы, а их несколько сот, из обеих частей света, а из третьей, из Африки, вандал протягивает ему руку для страшного союза!
– Кому грозит беда? Опять востоку? – спросил Гервальт.
– Или западу? – спросил Дагхар.
– Вернее, обоим, – заключил Ардарих.
– Кому бы ни было, – продолжал король ругов, – но он будет в шесть раз сильнее, чем был три года тому назад! А его противники? На византийском престоле сидит ничтожество! На востоке Аэций в опале у императора Валентиниана, и ему угрожает кинжал убийцы. У вестготов четыре брата короля враждуют между собою из-за короны. Погибнет свет, погибнет на веки, если покорены будут еще Галлия и Испания. Тогда падут Рим и Византия. Раньше, чем он выступит в этот поход, который увенчается несомненной победой, он должен погибнуть. Иначе он поработит весь мир. Прав я или нет, друг Ардарих?
– Прав, – со вздохом отвечал он, прижимая ко лбу стиснутую левую руку.
– Нет, ты неправ, король Визигаст! – сказал алеманн. – Ты был бы прав, если бы он был также смертен, как и мы, и если бы его возможно было обуздать
такими же средствами, как и других людей. Но он злой дух! Он – порождение ада! Так говорят, между собой наши жрецы. Ни копье, ни меч, ни какое другое оружие не может поранить и убить его. Я сам видел это. Я был рядом с ним в Галлии, я упал, как сотни и тысячи падали кругом под тучами стрел и копий: он же стоял прямо и недвижно и смеялся! Я видел, как от его дуновения римские стрелы, подобно соломинкам, отскакивали от его плаща. И что он – не человек, лучше всего доказывает его жестокость! – он замолчал и закрыл лицо руками.
– Тридцать лет тому назад, – снова заговорил он, – я был еще мальчиком, но до сих пор помню страшную картину: пойманные им в заговоре против него, мой старый отец, брат и ни в чем неповинная мать корчились и вопили от мук, посаженные на острые колья. На наших глазах мои четыре красавицы-сестры были замучены до смерти им и его всадниками! Меня он бросил лицом на трепетавшее тело отца и произнес: «Такова награда вероломству против Аттилы. Мальчик, научись здесь верности». И я научился ей! – дрожащими губами докончил он.
– Научился ей и я, – сказал король гепидов, – хотя иначе, но еще внушительнее. Ужас я победил в себе, это я уже и сделал! Но мои узы нерушимы: я связан честью! Подобно тебе, друг Визигаст, в былое время я также находил его иго нестерпимым и захотел спасти свой народ и весь мир. Все было готово: союз с Византией, тайные заговоры со многими германскими королями и вождями склабенов. За три ночи до условленного срока я спал в своей палатке. Проснувшись, я увидел возле своего ложа его самого! В ужасе я хотел вскочить. Он спокойно удержал меня рукой и слово в слово передал мне весь мой план и все договоры, занявшие четыре страницы римского письма!
– Остальные семнадцать все уже распяты, – прибавил он в заключение. – Тебя же я прощаю. Я оставляю тебе твое королевство. Я доверяю тебе. Будь мне верен отныне.
– В тот же день, – продолжал король гепидов, – он охотился со мной и с моими гепидами в дунайском лесу. Утомившись, заснул, положив голову ко мне на колени. Покуда он жив, я не изменю ему.
– И весь мир должен оставаться во власти гуннов, – сказал король ругов.
– Да, пока он жив.
– А после новой победы так будет уже навсегда.
– Но сыновья Аттилы не такие, как он сам, – выразительно заметил Ардарих.
– Правда! Хотя Эллак достаточно могуч, чтобы удержать за собою все приобретения отца. И тогда у гуннов уже не останется больше ни одного врага!
– Тогда… они найдутся! – сказал Ардарих.
– Прямой королевский ответ, – нетерпеливо вскричал Дагхар, – слишком уж загадочно! Значит, придется сражаться без гепидов, да, пожалуй, даже против них! Король Визигаст, пошли меня к Амалунгу Валамеру, я его…
– Избавь себя от поездки, юный Дагхар, – сказал Ардарих.
– Уж и он также не был ли пожащен и… связан? – сердито спросил Дагхар.
1 2 3