если же известили, то письмо, очевидно, затерялось.
В те времена на венгерской земле почты не было. Переписывались друг с другом только знатные люди. Тот, кто хотел послать письмо из Буды, скажем, в Эреглак, должен был позаботиться и о доставке своей грамотки.
Затем Гергея одолел сон, и он растянулся на лавке, покрытой волчьей шкурой.
Не замычи на рассвете корова под окном, он, может быть, не проснулся бы до позднего утра.
Гергей уже отвык от этого — ни в Шомодьваре, ни в Сигетваре, ни в других поместьях Балинта Терека коровы под окном не мычали. Гергея вместе с хозяйскими детьми будили всегда слуги, а после завтрака их уже ждал в саду священник с книжкой.
Школяр сел в постели и протер глаза. Вспомнил, что нынче ему предстоит необычный урок: надо отправить в рай турецкого султана. Он встал и постучался в дверь соседней комнаты.
— Учитель! Светает. Поедемте!
Ответа нет. В комнате темно.
Юноша откинул одну ставню, затем отворил окно, затянутое промасленным полотном.
Постель священника была пуста.
На столе белело несколько писем.
Гергей с удивлением оглянулся.
— Что такое? — пробормотал он. — Постель не тронута…
Он поспешно вышел из комнаты. Во дворе тетушка Тулипан, босая и в одной нижней юбке, выгоняла из хлева свинью.
— Тетушка Тулипан, где отец Габор?
— Да еще в полночь ушел, как только луна поднялась.
— И Янош с ним?
— Нет, Янош здесь. Священник пошел один, пешком.
Гергей вернулся в комнату в полном смятении. Догадываясь о замысле учителя, он бросился к столу.
Одно письмо лежало незапечатанным. Обращение было написано решительным почерком, крупными буквами:
«Мой милый сын Гергей!»
Это ему. Юноша подошел с письмом к окну. Казалось, будто чернила еще не совсем просохли на бумаге.
Гергей читал:
«Почин в нашем решении твой — стало быть, твоя заслуга, если коронованный дикий зверь полетит сегодня в преисподнюю. Но замысел твой таит и опасность. Поэтому, сын мой, исполнение его предоставь мне.
Ты любим и молод. Твои знания, находчивость и отвага могут принести отчизне большую пользу.
Возле письма ты найдешь мешочек, а в нем турецкое кольцо. Это мое единственное сокровище. Я предназначил его тому, кого люблю больше всех. Дарю его тебе, сын мой.
И библиотека моя тоже принадлежит тебе. Когда тучи уйдут с неба нашей родины, ты почитывай иногда книги. Но сейчас в руке венгра должна быть не книга, а сабля.
Оружие мое передай Балинту Тереку, собрание камней — Яношу, гербарий — Фери. Пусть они выберут и из книг себе по одной на память. А также передай им, пусть они будут такими же отважными патриотами, как их отец, пусть никогда не становятся сторонниками басурман, а вместе с тобой положат все силы на восстановление национального королевства. Впрочем, им я тоже напишу. В этих трех письмах вся моя душа. Я отдал ее вам троим.
Когда я уходил, ты спал, сын мой. Я поцеловал тебя.
Священник Габор».
Гергей, окаменев, смотрел на письмо.
Смерть?.. Это слово еще непонятно пятнадцатилетнему юноше. Гергею представлялось только одно: у него на глазах турецкого султана взрывом разносит на куски, и в дыму, в пламени клочья его тела взлетают в воздух.
Юноша сунул в карман мешочек с кольцом, письмо и вышел. Поспешными шагами направился через двор к Тулипанам.
— Тулипан! — окликнул он турка, который лежал, развалившись под навесом. Затем продолжал по-турецки: — Сохранилась у вас турецкая одежда?
— Нет, — ответил Тулипан, — жена сшила из нее себе и детям поддевки.
— И чалмы нет?
— Из нее жена рубашонок нашила детям. Чалма-то была из тонкого полотна.
Школяр сердито шагал взад и вперед под навесом.
— Что ж мне делать? Посоветуйте! Нынче здесь по дороге пройдет турецкое войско вместе с султаном. А мне хочется поглядеть на султана.
— На султана?
— Ну да.
— Это можно.
Глаза Гергея засверкали.
— Правда? А как же?
— Возле самой дороги стоит скала. И даже не одна, а две — друг против друга. Заберитесь на вершину, прикройте голову ветками — и увидите всю рать.
— Тогда, Тулипан, одевайтесь скорей и пойдемте со мной. Жена пусть соберет нам еды в торбу. Можете взять с собой и флягу.
При слове «фляга» Тулипан оживился. Быстро накинув на себя одежду, он весело крикнул в сторону амбара:
— Юлишка, голубушка, иди скорей сюда, мой месяц ясный!
Жена его кормила птицу. Она бросила курам последнюю горсть зерна и повернулась.
— Что еще вам нужно?
— Флягу, жемчужина моя! — Тулипан посмеивался, то и дело поднимая брови. — Фляжечку, смарагд мой бесценный!
— А может, молнию в глотку? До сих пор хоть с обеда только напивались, а теперь уж ни свет ни заря начинаете?
— Ну, ну, ягненочек мой, моя стамбульская конфетка, это не для меня, а для барича.
— Барич не пьет вина.
— Верно, не пью, — замотал головой Гергей, улыбаясь, — но нам сейчас надо уходить, и, может быть, мы задержимся до вечера, так мне не хочется, чтобы Тулипан томился от жажды.
— Уходите? А куда же вы пойдете, барич?
— Хотим, тетушка Юли, на турецкую рать поглядеть. Она пройдет сегодня по мечекской дороге.
Жена Тулипана была ошеломлена.
— На турецкую рать?.. Барич, дорогой, да не ходите вы туда!
— Нет, пойдем. Я должен ее увидеть.
— Ой, дорогой мой барич, на какую же опасность вы идете! Ишь надумали что!
— Нечего тут долго рассуждать! — сказал Гергей с нетерпением. — Мы просим вина, а советы оставь при себе.
Он топнул ногой, и тетушка Тулипан мигом побежала в дом. Вскоре она вернулась с надутым лицом.
— Мне все одно, идите, барич, куда вздумается, я вам не указчица. А Тулипан останется дома, его я не пущу.
— Нет, так дело не пойдет, — сказал Тулипан.
— Вы останетесь дома, поняли?
— Тулипан должен пойти со мной, — сказал Гергей. В голосе его послышалось нетерпение.
— Провизию ваш слуга донесет. Для чего ж и слуга, как не служить?
Янош и сам был в раздумье. Он уже перекинул через плечо мешки и поил коней.
Тулипан, заметив беспокойство жены, гордо выпрямился.
— Я, душенька моя, пойду. Провалиться мне на этом месте, коли не пойду! Вино ты и так даешь раз в год по обещанию, да еще и упрашивать приходится. Нехорошая ты женщина!
Тетушка Тулипан даже в лице переменилась.
— Ведь турки угонят вас, коли увидят!
— Ну и что ж?
— И вы покинете меня и своих малых детишек, красавцев этаких. О, боже милостивый!
— Так ты же не даешь мне вина. А в прошлый четверг еще и побила.
— Дам, муженек, вина, дам сколько захотите, только не покидайте меня, душа моя!
И она расплакалась.
— Ладно, но помни свое обещание. Барич — свидетель. Я только провожу его и вернусь. Но чтоб потом вино мне было!
— Всегда теперь будет!
— А дашь вина вволю, я и пьяным не буду никогда. Потому и напиваюсь, что думаю: вот завтра она не даст…
Тетушка Тулипан понемногу успокоилась. Собрала еду. Проводила мужа до ворот со слезами на глазах и смотрела на него с такой тревогой, что Тулипан растаял от радости.

Янош проводил их до лесной чащи. Там они спешились. Слуга повел коней обратно в деревню, а Тулипан с Гергеем дальше пошли пешком.
Скала, на которую они взобрались, и по сей день благополучно стоит у дороги. Она раз в пять выше человеческого роста. С вершины ее виден был весь большак до той дикой груши, где спрятался отец Габор.
Турок наломал с деревьев охапку густолиственных веток и устроил заграждение. Им было видно все, а снизу никто даже заподозрить не мог, что на скале прячутся люди.
— Давай и тут понатыкаем веток, — предложил Гергей. — С северной стороны.
— Зачем?
— А если султан проедет, мы повернемся в ту сторону и будем смотреть ему вслед.
Всходило солнце. Роса алмазами осыпала лес. Заиграли на своих свирелях дрозды, заворковали горлицы. Вдруг вдали, со стороны Печа, в клубах пыли появились первые всадники.
Длинное облако пыли растянулось по всей дороге до самого города. Но вот в нем замелькало наконец знамя цвета красного перца. За ним еще два знамени, потом пять и еще много знамен и флагов. Позади знаменщиков скакали на арабских конях солдаты в высоких тюрбанах. Кони низкорослые, так что ноги иных всадников почти касались земли.
— Гуребы, — объяснял Тулипан, — они всегда едут впереди. Это не настоящие турки.
— А кто же?
— Арабы, персы, египтяне — всякий сброд.
Оно и заметно. Даже одежда у них была разношерстная. На голове у одного сверкал шлем с огромным медным гребнем. Нос у гуреба был отрезан. Видно, что этот вояка уже побывал в Венгрии!
Второй полк — загорелые люди в синих шароварах — выступал под белыми стягами с зеленой полосой. Судя по лицам, ночью все они вдоволь наелись и напились.
— Это улуфеджи, — сказал Тулипан, — наемники. Войсковая охрана. Они сопровождают и воинскую казну. Видите пузатого дядьку с разбитым лбом, на груди у него большие медные пуговицы?
— Вижу.
— Его зовут Турна — по-венгерски «журавль». Да только вернее было бы прозвать его свиньей.
— А почему?
— Я видел однажды, как он ежа съел, — сказал Тулипан и сплюнул.
Затем проскакал новый полк, под желтым стягом. Оружие всадников сверкало еще ярче, чем у остальных. У коня одного аги грудь была защищена серебряной кольчугой.
— Это силяхтары, — сказал Тулипан, — тоже наемники. Эх, мерзавцы, висельники! Прослужил я у вас два года! — И он засмеялся.
Затем под красным флагом проследовали сипахи, вооруженные луками и колчанами. Офицеры их были в панцирях, на поясах у них висели широкие кривые сабли. Вслед за сипахами проскакали татары в островерхих колпаках. Жирные лица, кожаные доломаны, деревянные седла.
— Тысяча… две тысячи… пять тысяч… десять тысяч… — считал Гергей.
— Да будет вам считать-то! — махнул рукой Тулипан. — Их двадцать тысяч наберется.
— До чего же некрасивый, скуластый народ!
— Турки их тоже терпеть не могут. Они ведь конскими головами питаются.
— Конскими головами?
— Голов, может, на всех и не хватит, но одна непременно лежит на середине стола.
— Вареная или жареная?
— Будь она вареной или жареной, еще куда ни шло, а то ведь сырая. Эти псы даже новорожденных не щадят. Они вырезают у людей желчный пузырь.
— Не рассказывайте такие ужасы!
— А если это на самом деле так? Они, видите ли, считают, что если утомленному коню намазать десны человеческой желчью, то у него всю усталость как рукой снимет и он сразу наберется сил.
Гергей, смотревший сквозь ветки, с ужасом отпрянул.
— Видеть их не хочу! — сказал он. — Разве это люди?
Но Тулипан продолжал смотреть.
— Едет нишанджи-бей! — произнес он минут пятнадцать спустя. — Это он проставляет на грамотах с печатью вензель падишаха.
Гергей глянул вниз и увидел длинноусого важного турка с щучьей физиономией. Он ехал между солдатами, кичливо восседая на низкорослой лошадке.
Затем проследовал дефтердар — седой, сгорбленный араб, казначей султана. За ними, окруженный воинами, скакал всадник в длинном желтом кунтуше и высоком белом колпаке. Это был казаскер — главный военный судья. Позади них ехали чазнегиры — главные стольники — и отряд телохранителей. Все они блестели золотом.
Послышались звуки турецких оркестров. Прошли различные полки. Под звуки рогов и щелканье чинч проскакали придворные охотники. У каждого грива коня выкрашена в красный цвет, на руке сидит сокол. За охотниками конюшие прогнали султанский табун горячих, гарцующих коней. Иные были даже оседланы Вели их солаки и янычары.
Вслед за конюшими на дороге показались всадники, державшие высокие древки с конскими хвостами. Это проезжали триста капыджи, все в одинаковых белых шапках, расшитых золотом. На родине капыджи охраняли дворец султана.
Сквозь завесу пыли забелели длинные ряды янычар. Их белые колпаки с длинными, свисающими назад верхушками смешались вскоре с красными колпаками и синими суконными одеяниями офицеров. Колпаки янычар были украшены спереди ложками.
— А султан еще далеко? — спросил Гергей.
— Должно быть, далеко — ведь янычар десять тысяч, — рассуждал Тулипан. — За ними следуют чауши и разная придворная знать.
— Что ж, тогда отодвинемся назад и закусим.
С юга их закрывал от глаз выступ скалы, а с севера им было видно, как по отлогому склону спускается в долину несметное войско.
— Мы еще и выспаться успеем, — сказал Тулипан и развязал суму.
Из нее, звеня, выпали цепи.
— Это еще что? — удивился Гергей.
Тулипан зашевелил бровями и рассмеялся.
— Мои добрые друзья. Без них я никогда и шагу не делаю из деревни.
И, заметив недоумение на лице Гергея, он пояснил:
— Это мои кандалы. Как выхожу из села, сразу надеваю их на одну ногу. Тогда мне и турок нипочем. Вместо того чтобы схватить, он еще и освободит меня. А ночью я сам освобожусь от него. Теперь как раз время их нацепить. Вот и ключи. Суньте их себе в карман. Если с нами что-нибудь стрясется — скажем, что мы из челяди Балинта Терека. Я невольник, а вы — школяр. Балинт Терек — сторонник турок, так что строго с нами не обойдутся. А ночью я вас освобожу, и мы улизнем домой.
— У вас, как я посмотрю, башка на плечах догадливая.
— Еще бы! Я когда трезвый, даже жену свою перехитрю. А у нее ума палата. Только уж языкаста больно.
Они вытащили из сумы свежий каравай темного хлеба, ветчину, сало и несколько стручков зеленого перца. Гергей налег на ветчину. Тулипан взял себе сало, густо посыпал его солью и паприкой.
— Вот если б это турки увидели! — сказал он, кивнув головой с сторону войска.
— Тогда что?
— Вино турок любит, — сказал Тулипан, улыбнувшись, — но сало ненавидит так же, как венгры — крысятину.
Гергей засмеялся.
— А ведь если б они знали, до чего вкусное кушанье сало с паприкой! — Тулипан то и дело шевелил бровями. — Правда, Мохамед, кажется, сала никогда не пробовал.
— Значит, лучше быть венгром, чем турком?
— Да уж куда лучше. Это только дуракам не ясно.
Он разгладил шелковистые черные усы и, отхлебнув из фляги, протянул ее Гергею.
Гергей замотал головой.
— Быть может, попозже выпью. — Он вынул из кармана мешочек. — Знакомо ли вам, Тулипан, это кольцо?
— Нет. Но стоит оно, как погляжу, не меньше мраморных хором. А эти мелкие камешки — алмазы?
— Да.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11