Он жил под крыльцом.
— Так это же не охотничья собака, — разочарованно протянул Герасим.
— Это ездовая!note 25
— А вам не все равно? Он и белку гоняет, и соболя, и зайца… да и волка при встрече так трепанет — только шерсть полетит. Цены нету такому псу. Сучок, подь сюды!
Пес, как видно, не любил пьяных. Он с угрожающим видом подошел к хозяину и, когда тот протянул к нему руку, слегка куснул ее. Лаврушка к этому отнесся одобрительно.
— Вишь! Злой черт! Даже хозяина кусает.
— Такой пес нам не надобен. Не той породы. Нам бы охотничью лайку. Не посоветуешь ли, где взять?
— Не-е-ет. — Лаврушка покачал головой. — Не посоветую. Не хотите Сучка купить — шиш вам. Вот! — Лаврушка показал для большей убедительности кукиш, загнал пса обратно под крыльцо, не говоря ни слова, поднялся по ступенькам, ввалился в сени и задвинул изнутри засов.
Гурий и Герасим переглянулись и рассмеялись.
— На пьяном шапку не напоправляешься. Пойдем дале искать, — сказал Герасим.
После недолгих поисков они приобрели охотничью лайку у пустозерца Прохора Шеина. У него было три разномастных пса, и, видимо, они порядком надоели хозяину. Одного из них Шеин, отказавшись от денег, подарил поморам, сказав:
— Пес хоть и молодой, а белку искать будет, соболя тоже. Вам такого и надо. Зовут его Пыжьяном. Берите с богом! Уезжать будете — приведете, ежели не потеряется. А потеряется, дак и бог с ним…
Взяв лайку на поводок с ошейником, припасенный заранее, холмогорцы отправились в крепость, в торговые ряды.
Поздней осенью, после покрова, на Мангазейском торге в крепости бывало людно. Перед долгой зимовкой сюда приезжали промысловики со всех сторон, со всех зимовок, заимок и стойбищ. Они запасались в торговых рядах на зиму хлебом, сухарями, крупой, солью, сушеной рыбой, холстами, охотничьими принадлежностями и поковкамиnote 26; осенью в русских становищах бывали свадьбы — к ним покупали обновы и подарки.
За стенами крепости на привязях стояли небольшие таежные лошадки под седлами, чуть в стороне — оленьи упряжки. Пока хозяева толкались возле лавок и ларьков, лошади подбирали брошенные под морды охапки сена, а олени, по выражению стрельцов, «молились на иконы», то есть стояли без корма, подремывая, а то и с ослабленными постромками лежали на земле, положив друг на друга головы.
Холмогорцы долго бродили у рядов, всюду таская за собой на поводке подарок Шеина. Пыжьян рвался с поводка, норовя обнюхаться с бегавшими повсюду мангазейскими хвостатыми сородичами. Герасим искал пушной товар, хотел узнать цены на меха по осени. Но шкурок на торге не было: не сезон. Купив мешок сухарей и немного крупной серой соли — она была дорогая, — поморы вскинули мешки на лямки за спины и в сопровождении Пыжьяна отправились в свое зимовье.
Оба были довольны тем, что купили необходимое, а больше всего — собакой, небольшим гладким белым псом с острой мордой, умными глазами и мохнатым хвостом, свернутым в колечко. Пес бежал впереди так, что чуть не вырывал поводок из руки Гурия. Похоже было, что знал дорогу не хуже своих новых хозяев.
Когда брали собаку у Шеина, Герасим все-таки сунул в руку пустозерца медяк. Иначе нельзя — примета плохая: взятый без гроша пес непременно сбежит…
ГЛАВА ВТОРАЯ

1
Наступила зима. Леса, болота, реки, схваченные льдом, завалило снегом, и ударили сильные морозы. Вместе с зимой настала и полярная ночь. Вечерами и ночами лес окутывался мраком. Днем с неба сочился слабый свет, похожий на сумерки. В ясные дни, когда небо бывало чистым, в южной стороне его играли, словно сполохи, багровые отблески прячущегося за горизонтом солнца.
Красиво становилось в лесу, когда всходила луна. Большая и яркая, она стояла неподвижно, а звезды трепетно мерцали и казались живыми.
Холмогорцы, выбирая время, когда в лесу можно было рассмотреть цепочки звериных следов, свою лыжню да затесы на деревьях, чтобы не сбиться с пути, расставляли по окрестным местам ловушки на соболя, куницу да белого песца, который иной раз забегал сюда из Тазовской тундры. В короткие часы дневных сумерек по двое ходили осматривать их, а когда над лесами поднималась луна, отправлялись все четверо, оставляя Пыжьяна караулить зимовье.
…Впереди на лыжах пробирался отец, позади — Гурий. На нем теплый полушубок, шапка из овчины, валенки. На поясе — крепкий нож, за спиной — мешок и в нем привада на зверя, хлеб, баклажка с водой. В руке — самодельный лук. Стрелы с металлическими наконечниками в колчане у пояса. У отца за спину закинута на ремне тяжелая пищаль.
За кушаком — острый и легкий промысловый топор. Широкие, подбитые мехом лыжи хорошо скользили по сухому хрусткому снегу. Охотники спешили: путь далек, ловушек много, а мало-мальски светлое время коротко. Не успеешь оглянуться, как стемнеет. Тогда, кроме белесовато-синего снега, ничего не видать. Запозднишься в лесу — раскладывай костер и коротай время до утра, если не рассеет мрак луна.
Аверьян дома хаживал на охоту, знал повадки лисиц, белок, куниц и прочего зверья. Однако с соболем ему иметь дело не приходилось, и потому он ускользал от помора, не шел в его ловушки.
Приметит Бармин соболью тропинку, по которой прошел на кормежку зверь, и примется устанавливать близ нее кулему — небольшую загородку из толстых кольев, внутри которой кладется привада — кусочек мяса или вяленой рыбы. Над порожком кулемки, у входа, делается сторожек. Почуяв запах привады, зверь пытается пройти внутрь кулемки, задевает сторожек, тот мгновенно срабатывает, и сверху на соболя падает тяжелая плаха-давок, намертво прижимая его к порожку…
В разных местах Аверьян установил десятка два кулемок и, чтобы обегать их, требовалось затратить не один день. Иной раз уходили в лес с ночевкой, коротали время у костра в яме, выложенной лапником под какой-нибудь елью.
Аверьян учил сына делать и настораживать ловушки.
— Кулемку делай у ствола дерева, чтобы ее меньше заносило снегом. Колышки не ошкуривай, не коли, чтобы не так заметно было, что к ним прикасалась твоя рука. Давок снизу загладь, чтобы не попался сучок и не испортил шкурку. А в местах среза дерево затирай мохом или землей. А можно и хвоей. Теперь ни моху, ни земли не достанешь из-под снега… Только в зимовье под полом можно взять землицу, да и та мерзлая.
Гурий старался все запомнить, да и не хитрая это наука — ставить кулемки. Вскоре он начал делать их самостоятельно.
Но ловушек было насторожено много, а зверь не попадался. На остановках Аверьян озабоченно размышлял вслух:
— Может, привада не та?
И менял приваду. Вместо рыбы клал мясо — то свежее, то провяленное, то вареное или опять заменял мясо рыбой.
Гурий высказывал свои догадки:
— А может, батя, мы у кулемки все-таки след свой оставляем? Отпугиваем зверя?
И глядел на отца вопросительно из-под низко надвинутого на лоб треуха. Отец посматривал на него одобрительно и был доволен, что парень в походе в Мангазею вырос, возмужал. Вон уж над губой темнеют усики, лицо загорелое, обветренное, серьезное, как у матерого мужика.
Снова и снова старательно прикрывали лапником и снегом ловушки, прятали следы и срезы дерева на ловушках «затирали». Но соболь в кулемки не шел, словно его кто-то заколдовал в этих дальних лесах.
Аверьян стал утешать себя и сына:
— Обходит он кулемки потому, что еще не очень голодный. Осторожничает. Вот в середине зимы, когда мороз будет лютовать и все живое попрячется по норам да пурга начнется, тогда уж ему с голодухи ловушек не миновать.
— А время-то идет, батя, — вставлял Гурий.
— Да-а, — качал головой отец. — Время теряем. Это верно. Завтра пойдем с собакой куницу да белку искать. А может, и соболек подвернется. На него с собакой тоже можно охотиться…
Наконец-то отец и сын увидели, что насторожка одной из ловушек сработала. С замиранием сердца подошли к кулемке. Аверьян склонился над порожком и раздосадованно сказал:
— Был соболек, да одни клочья остались.
Гурий подошел и увидел на порожке, в том месте, где зверька придавило сверху, жалкие остатки шкурки, а на снегу — кости.
— Видно, лиса хозяйничала. Съела соболя. Вот проклятая! — Аверьян стал осматривать снег и точно увидел лисий след. — Надо бы ее подстрелить…
На другой день Аверьян ушел искать лисицу без Гурия с Пыжьяном. Вернулся ни с чем: лисий след за ночь перемело и выследить лисицу не удалось. Зато подстрелил Аверьян куницу. Это был первый зверь, добытый Барминым.
Вскоре Герасим принес из леса трех соболей, а потом и Никифор Деев подстрелил из лука пять белок и достал из кулемки одного соболька. Промышленники приободрились. Добычу складывали в общий кошт, решив ее поделить по окончании зимы, как и договаривались: Аверьяну с сыном за то, что снаряжал коч, — половину добычи, а Гостеву и Дееву — по четверти.
Пыжьян был артельным псом. В течение зимы он ходил в лес то с одним, то с другим охотником. Он одинаково старательно выслеживал и гонял белку, которую били из лука, куницу, горностая. Случалось, что промышленник запаздывал вовремя прийти домой, и Пыжьян находил обратный путь по следу.
Пес напал-таки на след лисицы, и Аверьяну удалось подстрелить ее, когда она пересекала небольшую полянку, спасаясь бегством. Вечером артельщики немало радовались, когда Бармин с гордым видом раскинул на лавке большую рыжую огневку с пушистым роскошным хвостом.
Работы холмогорцам прибавилось: снимали со зверей шкурки, натягивали их на правила.
Ободранные тушки скармливали Пыжьяну. Гурий не сразу догадался, что пса закармливать нельзя. Он однажды дал ему мяса вволю — трех белок и тушку соболька. Когда пришло время Герасиму идти с собакой белковать, пес лежал на боку перед устроенной для него норой без движения, вытянув лапы и тяжело дыша. Живот у него вздулся.
Герасим напрасно пытался поднять собаку и заставить пойти за собой. Пес не двигался, посматривал на Гостева страдальческим взглядом и виновато молотил по снегу хвостом. Герасим вернулся в избу.
— Кто в последний раз кормил пса? — спросил он.
— Я, — отозвался Гурий. — А что?
— Обожрался Пыжьян. Того и гляди богу душу отдаст.
Охотники вышли на улицу, посмеялись над собакой и над Гурием, а потом спохватились.
— Издохнет ведь пес! Как промышлять без него? В Мангазею снова не пойдешь. Дороги нету.
— Ништо, отлежится, — сказал немногословно Никифор, понимавший толк в собаках.
Пес, к счастью, отлежался. Кормить его с тех пор стали с оглядкой.
* * *
Мех соболей, которых иногда удавалось добыть холмогорцам, имел коричнево-палевую окраску. По всей Западной Сибири от Урала до Оби селились тобольские светлые соболя. По цвету шерсти к ним приближались только зверьки, обитавшие когда-то в бассейне Печоры.
Разновидностей соболиного племени в обширных лесах от Урала до Тихого океана было много. Каждая отличалась величиной и окраской шкурки, что зависело от места обитания, образа жизни и пищи зверей.
Пройдет много лет, появятся ученые-охотоведы и разделят русских соболей на подвиды. В научных книгах и охотничьих справочниках будет сказано, что на западных склонах Кузнецкого Алатау в бассейне реки Томи живет кузнецкий соболь. Он мельче тобольского, а по окраске значительно темнее. На Южном Алтае водится в лесах алтайский соболек, довольно большой и темный по цвету. Селится он в таежной полосе Алтая, в высокогорных районах и питается растительным кормом — «кедровой чернью». А у енисейского соболя против тобольского голова меньше и мех темнее, потому что живет он в междуречье Оби и Енисея в низких, заболоченных местах. Своя одежка и величина у ангарских и саянских, тунгусских да илимпийских и баргузинских собольков. Есть еще витимские, чикойские, якутские, дальневосточные и, наконец, камчатские соболи.
Но древние промысловики не имели понятия об этой ученой классификации. А холмогорцы даже и не подозревали о великом разнообразии соболиного племени. Гурий, любуясь шкуркой зверя, пойманного Герасимом, вспомнил рассказы деда Леонтия о Черном Соболе.
Рассказы эти были фантастичны. Черный Соболь старательно прячется от людей, и, прежде чем добыть его, надо три дня молиться по утрам господу богу. Найти Черного Соболя в лесу почти невозможно, он следит за охотником из засады, а потом широкими прыжками уходит прочь. Если охотник ночует в тайге, соболь подкрадывается к нему ночью и шарит возле него в поисках пищи. Он труден для добычи, зато вознаграждает промысловика за все труды и лишения роскошным, искрящимся, мягким и легким, как пух, мехом. Гурий мечтал о Черном Соболе, как о сказочном пере Жар-птицы.
— Батя, а почему нам попадаются все палевые соболя? — спрашивал он.
— А где черные?
— Это про которых дед Леонтий говорил? Не знаю… Может, и попадется черный. Лови хорошенько. Главное — чтобы охотник верил в свою удачу.
Гурий каждый день пропадал в лесу, но не только черного, а и светлого соболька еще не поймал в свои ловушки. Ему попался белый песец; стрелял Гурий из лука и белок…
Однажды в ловушке придавило соболя. Гурий принес его в зимовье с великой радостью и положил перед отцом. Аверьян погладил мягкий мех и сказал:
— Не черный, да гож. Поздравляю тебя с полем!
Поздравить «с полем» — старый обычай промысловиков, означающий удачное начало охоты.
А полей тут не было и в помине. На сотни верст суровая, глухая тайга.
2
Соболей делят на «ночников» и «денников». Одни бегают по лесу в поисках корма ночью, другие — днем. Черный Соболь охотился в разное время: то в дневные сумерки, то в лунные ночи.
Однажды он выбрался из дупла яркой лунной ночью. Иней искрился на деревьях, под ними стыли на морозе глубокие, словно провалы, тени. Черный Соболь сначала осторожно ступал по снегу, пока лапки не привыкли к его жгучему прикосновению, а потом побежал к полянке, где под снегом была у него брусничная кладовка. Вовсю работая передними лапами, он долго добирался до брусничника. Наконец добрался и стал есть ягоды. Не очень мерзлые под слоем снега, они на открытом воздухе тотчас замерзали, превращаясь в красные круглые льдинки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20