Как пить дать, обшмонают.
— Отвали, Клоп, — отмахнулся водила, но тот не унимался и продолжал приставать:
— Да езжай ты нормально, как обычный честный гражданин. Остановят — пару баксов им сунем — и все дела. Знаешь же, как расшифровывается ГИБДД: «гони инспектору бабки, двигай дальше».
— А ну, кончайте базар! — вмешался с заднего сиденья Фугас, крепкий темноволосый парень в кожанке. — Лучше подумайте, куда груз сваливать будем.
— До леса доедем — и дело с концом, — пожал плечами Клоп. — А может, речка какая подвернется, тоже сойдет.
— Атас, братцы. Впереди пост ГИБДД! — предупредил Фугас.
— Вижу, — кивнул Рэмбо.
«Ауди» дополнительно сбавила скорость. Клоп на всякий случай достал из кармана набитый долларовыми купюрами бумажник.
— Странное дело! — заметил Клоп. — «Гиббонов» — то нет. Ни одного. А я уж и баксы приготовил.
— Может, в кустах прячутся? — предположил родитель.
— Ночью? В такую погоду? В кустах? — Рэмбо выразительно покрутил пальцем у виска. — На шоссе и машин-то нет. На улице такая срань, что даже гибэдэдэшнику баксы срубать не в кайф покажется. Здоровье дороже.
— Ну-ка, притормози и сдай назад! — осененный неожиданной идеей, скомандовал Фугас.
— Зачем? — удивился Рэмбо. — «Гиббонов» — то нет.
— Именно поэтому.
— Сдурел, что ли?
— Останови тачку, я сказал.
Недовольно ворча, водитель нажал на тормоз, сдал назад и вновь притормозил, остановив «Ауди» прямо перед будкой.
— И куда ж они, кровососы, подевались? — задумчиво осведомился Клоп.
— Пьют небось, — пожал плечами Рэмбо. — А может, по бабам пошли.
— Пьют, говоришь? А проверка как же?
— По фигу им проверка, — пожал плечами водитель. — А может, пьют вместе с проверяющими. Так какого рожна мы здесь отсвечиваем?
— Да идейка одна у меня возникла, — усмехнулся Фугас. — Давайте здесь его скинем!
— Спятил? — вытаращился на приятеля Рэмбо.
— Скинуть? Здесь? — Клоп на мгновение задумался, а потом восхищенно прищелкнул языком:
— Ну, ты даешь, братан! Гениальная мысль!
— А если «гиббоны» вернутся? Вдруг застукают? — занервничал водила.
— Не застукают, мы все быстро сделаем. Клоп, вылезай. Открывай багажник. Рэмбо, давай, помоги ему. В темпе.
— Ой, умру, — умиленно причитал Клоп, выполняя распоряжение. — Вот это прикол так прикол! Умоем «гиббонов» по первому разряду! Будут знать, падлы ненасытные, как баксы с нас ни за что срубать.
— А свечка-то тебе зачем? — удивился Рэмбо, с нарастающим интересом наблюдая за манипуляциями шефа.
— Для романтики, — хохотнул Фугас. — Хочу организовать «гиббонам» «хэппи бездэй ту ю».
— Шоб я сдох! — согнувшись от смеха Клоп хлопнул себя руками по коленям. — Ей-богу, Фугас, тебе только в цирке работать!
— Мы в цирке живем, а не работаем, — заметил тот, отступая на шаг и удовлетворенно разглядывая дело своих рук. — Ну все, линяем!
— А может, останемся? — предложил Клоп, усаживаясь в машину. — Полжизни бы отдал, чтобы взглянуть на морды «гиббонов», когда они наш подарочек обнаружат. Ей-богу решат, что допились до белой горячки!
— Полжизни ты не отдашь, а проведешь в тюрьме, — ухмыльнулся Фугас. — А нары, как известно, не Канары.
— Да уж, — согласился Рэмбо, лихо нажимая на газ. — Ну что, прокатимся с ветерком, по-русски?
— Э-ге-гей, залетные! — восторженно заорал Клоп. Стремительно набирающая скорость «Ауди» вонзилась в ночную мглу, растаяв в ней без следа.
* * *
— Мафия бессмертна, потому что смертны все мы, — устремив сияющий торжеством взор на экран компьютера, Денис Зыков произнес вслух последнюю фразу только что законченного романа и щелкнул мышью, занося текст в память.
Название романа было впечатляющим: «Все грехи мира». Впрочем, название, как и афоризм о бессмертии мафии, которым книга не только заканчивалась, но и начиналась, были придуманы не Денисом, а Психозом — авторитетом синяевской преступной группировки по заказу которого молодой выпускник факультета журналистики, собственно, и накатал сей грандиозный пятисотстраничный труд, героем коего стал криминальный авторитет по кличке Скрипач; во многом списанный с самого Психоза.
Психоз, в миру — Михаил Губанов, был сыном участкового милиционера-алкоголика и страдающей неизлечимым романтизмом приемщицы химчистки. От матери Миша унаследовал живое воображение, артистизм, чувствительность и сентиментальность, а от отца — яростную холодную жестокость, безразличие к боли и смерти, а заодно и столь необходимую для любого уважающего себя мафиози неразборчивость в средствах при достижении цели.
Любимым писателем криминального авторитета был Марио Пьюзо. Искренне убежденный в том, что его преступная биография ничуть не уступает жизнеописанию всесильного дона Корлеоне, Губанов уже давно лелеял мысль отыскать в России писателя, способного заткнуть за пояс автора «Крестного отца», создав правдивый и в то же время притягательный образ могущественного российского мафиози, прототипом которого, естественно, должен был стать сам Психоз. В конце концов, выбор Губанова пал на Дениса.
Странная дружба криминального авторитета и вполне законопослушного молодого журналиста началась чуть больше года назад, когда Денис, уставший кропать вульгарно-похабные статейки для «Мега-СПИД-Экспресса», решил на свой страх и риск расследовать загадочное убийство генерала Красномырдикова, случившееся в Рузаевке — небольшом дачном поселке, вошедшем в состав разросшейся за последние десятилетия Москвы.
Генерал, как, впрочем, многие российские военные, не гнушался сотрудничеством с мафией, и Психоз был лично заинтересован в выяснении обстоятельств его смерти.
Примыкающая к Кольцевой дороге Рузаевка, как и весь Синяевский район, «ходила под Психозом», а принадлежащий ТОО «Лотос» небольшой рузаевский магазинчик с апокалиптическим номером 666, около которого, собственно, и зарубили топором злосчастного генерала, успешно процветал под прочной «двускатной» крышей — бандитской и ментовской.
Устроившись в магазин лоточником, Денис близко познакомился как с ментами, так и с бандитами и даже ухитрился напроситься в напарники к Колюне Чупруну — оперу с Петровки, расследовавшему убийство генерала.
Энергичный журналист пришелся по душе синяевскому авторитету, и он приблизил паренька к себе, пожаловав ему должность «придворного писателя». Некоторое время Губанов даже баловался идеей купить для Дениса газету и назвать ее «Голос синяевцев». Личного печатного органа до сих пор не имела ни одна преступная группировка, а Психозу нравилось «опережать свое время», да и вообще, будучи личностью неординарной, он являлся неиссякаемым источником весьма оригинальных идей.
Дружба криминального авторитета, несомненно, льстила Зыкову, но в то же время журналист понимал, что излишнее сближение с боссом синяевской мафии может повлечь за собой непредсказуемые, а то и весьма печальные последствия, и старался соблюдать осторожность.
До сих пор Денису удавалось отбрыкиваться от руководства «Голосом синяевцев» под предлогом того, что все его силы брошены на работу над «Всеми грехами мира». Теперь, когда книга закончена, повод для отказа исчез, и следовало в срочном порядке придумать новый предлог.
«Ладно, как-нибудь выкручусь», — засовывая в принтер стопку бумаги, решил журналист"
* * *
Неуверенно двигающаяся по мокрому шоссе патрульная машина мчала удовлетворенных во всех отношениях «гиббонов» сквозь промозглую сырость ночи к уютной и светлой, надежно защищенной от непогоды будке поста ГИБДД.
«Все зло от водки, — думал блаженно раскинувшийся на заднем сиденье майор Зюзин. — Но до чего же хороша, проклятая!»
Пашины губы все еще ощущали пряный жар поцелуев пылкой и горячей, как выхваченный из кипящего масла чебурек, крутобедрой Галочки, в паху млела сладкая истома, а желудок приятно согревала щедро принятая внутрь «Перцовка».
Сидящий за рулем наиболее трезвый из «святой троицы» сержант Курочкин, мелодично и, главное, совершенно искренне напевал об «упоительных в России вечерах». Макар Швырко, раскатисто похрапывая, дремал на переднем сиденье.
Ночь была прекрасна, жизнь была прекрасна, погода была… ну, если и не совсем прекрасна, то, по крайней мере, не так уж и плоха.
«Подумаешь, выпили, подумаешь, расслабились немного, — размышлял благодушествующий Зюзин. — Нельзя же прямо так, в одночасье, взять и стать праведником. Можно подумать, что другие не пьют. Все пьют, без исключений. Министра МВД, и того застукали в бане с водкой и девочками. Тут главное — не попадаться. Не облажаться, как говорит генерал Запечный».
Паше Зюзину, в отличие от его отнюдь не святых, но более удачливых коллег, по какой-то непонятной причине катастрофически не везло. Из одного переплета он неизменно попадал в другой. Приключения бравого майора давно успели стать притчей во языцех, а среди сотрудников дорожной полиции он даже стал своеобразной легендой.
Сладкое бремя сомнительной славы майор впервые ощутил после вошедшей в анналы ГИБДД знаменитой истории о том, как он, наклюкавшись в доску, едва не протаранил на своем «Вольво» машину Ельцина в бытность того президентом, за что и получил кличку «ТТ» или «трезвый террорист».
Руководство замяло скандал, но почти на полгода оторвало Пашу от теплой кормушки в конторе по выписыванию прав, переведя его на патрульную машину.
Затем были новые пьянки и новые неприятные инциденты, которые, впрочем, не влекли за собой ничего более серьезного, чем взыскания и привычные матюги начальства.
Самым обидным было то, что на пост ГИБДД Зюзина сослали даже не за пьянку, да и вообще, во всем происшедшем не было его вины, если, конечно, не считать виной отказ майора купить своей любовнице Гульнаре модную итальянскую юбку за полторы тысячи рублей.
С типичным для восточных женщин коварством мстительная и деловитая казашка Гуля обиду стерпела, но не забыла.
— Вот ведь стерва злопамятная, — жаловался потом Паша коллегам. — Прямо как в анекдоте про физиолога Павлова, того, что собачек мучил под предлогом, что рефлексы у них изучает. Слышали этот анекдот? Нет? Так вот, когда Павлов был маленьким, его укусила собака. Собака укусила — и забыла. А Павлов вырос — и не забыл…
Итак, Гульнара не забыла.
Улучив подходящий момент, мстительная казашка напоила любовника и, уложив его спать, вытащила Пашино служебное удостоверение. В карман Зюзина удостоверение вернулось с некоторыми изменениями. На месте срезанной Пашиной фотографии красовалось на редкость непристойное изображение голой девицы, с вызывающим видом демонстрирующей всему миру свои первичные и вторичные половые признаки.
Выбранная Гульнарой секс-бомба представляла собой даму пик в колоде миниатюрных порнографических карт, которые майору Зюзину пару лет назад подарил Колюня Чупрун, опер с Петровки, реквизировавший их при обыске у «нового русского», проходившего по делу об изнасиловании.
К даме пик у Гули были свои, вполне обоснованные, претензии. Когда у майора с похмелья или после тяжелого трудового дня случались небольшие заминки с «исполнением мужского долга», он доставал из кармана форменного мундира колоду карт, отыскивал в ней ту самую развратную пиковую шлюшку, с минуту восторженно похрюкивал и причмокивал, созерцая ее безразмерные арбузные груди и подстриженные в форме сердечка белокурые волосы, курчавящиеся между непристойно раздвинутыми ляжками. В результате этой процедуры «жезл» бравого «гиббона» обретал твердость и мощь милицейской дубинки.
Гульнара, как и следовало ожидать, злилась, завидовала и ревновала. Несколько раз она порывалась отнять и уничтожить ненавистную бумажную соперницу, но майор был бдителен и тщательно оберегал пиковую даму его сердца от любых посягательств на ее жизнь и достоинство.
Как известно, женское коварство не знает пределов. Самсон доверился Далиле, Олоферн — Юдифи, Марат — Шарлотте Корде. Все знают, что из этого получилось. Для несведущих поясняю: летальный исход.
Итак, из дома ревнивой казашки Гули Зюзин вышел с удостоверением, в котором рядом с его фамилией демонстрировала свои ослепительные прелести порнографическая пиковая секс-бомба.
По злосчастному стечению обстоятельств в тот день московские «гиббоны» должны были торжественно принимать «гиббонов» французских. На встречу прибыло высокое начальство из министерства. Генералы, как водится, толкали речи о высоком долге, ответственности, чести и морали.
Затем последовала менее официальная часть, и тут какому-то скучающему французишке пришло в голову сравнить их заграничную ксиву с русскими удостоверениями. Объяснившись с Пашей через переводчика, он сунул ему в руку свою синюю книжечку, в ответ на что ничего не подозревающий Зюзин торжественно вручил иностранному коллеге собственное удостоверение.
Все было бы ничего, но рядом с французом, белугой взвывшим от восторга при виде сногсшибательных прелестей дамы пик, оказался генерал Дергунов из министерства — язвенник, трезвенник (вследствие язвы) и поэтому желчный и злой на весь мир моралист.
Генералу Запечному едва удалось отстоять своего протеже. Майор, мысленно матеря на все корки треклятую паскудину Гулю, клялся и божился, что он здесь вообще ни при чем, что он никоим образом не собирался ронять престиж Российского государства в глазах иностранных коллег, но это не помогло: Зюзина отправили в позорное изгнание на занюханный и малодоходный пост ГИБДД.
Именно тогда генерал Запечный и объяснил Паше, что вытаскивает его из неприятностей в последний раз.
Именно тогда майор дал себе слово быть паинькой. Дал — и, как видите, не сдержал.
«В последний раз, — решил Паша Зюзин, отрешенно созерцая проплывающие за окном „Жигулей“ светлячки далеких огней. — Это было в последний раз. В самый-самый последний. Больше — никаких нарушений дисциплины. Я не имею права рисковать. А сейчас остается надеяться, что в наше отсутствие не было проверки».
Ну, разумеется, не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22