Она не видела и не слышала ничего подозрительного, а просто шла с обычным обходом, поглядеть, как себя чувствуют больные. Нюман был уже мертв. Она набрала номер полиции в два часа одиннадцать минут. Радиопатруль получил сигнал тревоги в два часа двенадцать минут. Они находились на Оденплан и ехали оттуда не то три, не то четыре минуты. В два часа семнадцать минут они доложили уголовной полиции о случившемся. Я пришел в двадцать две минуты. Позвонил тебе в двадцать девять. Ты прибыл без шестнадцати три».Рённ взглянул на свои часы.— Сейчас без восьми три. Когда я пришел, Нюман был мертв от силы полчаса.— Это сказал врач?— Нет, это я говорю. Вроде как мое заключение. По температуре тела… Свертыванию крови…Он умолк, словно решив, что с его стороны было дерзостью делать собственные заключения.Мартин Бек задумчиво тер переносицу большим и указательным пальцами правой руки.— Очень быстро все произошло, — наконец проговорил он.Рённ не отозвался. Вероятно, думал о чем-то другом. Немного спустя он заметил:— Так ты понимаешь, почему я тебя вызвал? Не потому, что…Он замолчал. Он явно затруднялся высказать свою мысль.— Не почему?— Не потому, что Нюман был полицейским комиссаром, а… вот поэтому.Он сделал неопределенный жест в сторону трупа и сказал:— Его попросту зарезали, как скотину.Немного помолчав, он добавил:— Я думаю, тот, кто его убил, был абсолютно невменяем.Мартин Бек кивнул.— Да, — сказал он. — Похоже на то. VII Мартину Беку вдруг стало как-то не по себе. Это ощущение было смутным, взялось непонятно откуда и походило на внезапную усталость, когда двадцать раз перечитываешь одно и то же место, а сам того не замечаешь.Ему пришлось сделать некоторое усилие, чтобы прийти в себя и собрать ускользающие мысли.Но рядом с подступающей слабостью было и что-то другое, от чего он не мог отделаться.Это было предчувствие опасности.Предчувствие близкого несчастья. Чего-то такого, что нужно предотвратить любой ценой. Но он не знал, что предотвращать, и уж совсем не знал как.У него и раньше возникало такое ощущение, хотя и в очень редких случаях. Коллеги подсмеивались над его интуицией.Служба полицейского основана на здравом смысле, отработанных навыках, упорстве и систематичности. Справедливо, что много сложных и запутанных дел удалось распутать благодаря случайности, но столь же справедливо и другое: что случайность есть понятие растяжимое и не следует ее смешивать со слепым везением. При расследовании преступления задача состоит в том, чтобы сплести из случайностей как можно более густую сеть. А уж тут опыт и усердие играют бульшую роль, чем гениальные озарения. Хорошая память и обычный здравый смысл ценятся выше, чем блеск интеллекта.Интуиции нет места в повседневной работе полицейского.Интуицию даже нельзя считать одним из качеств полицейского, как астрологию или френологию нельзя считать наукой.И, однако, она существует, как ни прискорбно Беку это признавать, и в его практике бывали случаи, когда интуиция выводила его на верную дорогу.Хотя в данном, конкретном случае его настроение можно было с таким же успехом объяснить причинами более простыми, более очевидными и более доступными.Например, Рённ.Мартин Бек предъявлял высокие требования к тем людям, с которыми ему приходилось работать вместе. А виноват в этом был Леннарт Колльберг, вот уже много лет его ближайший помощник, сперва при стокгольмском муниципалитете, а затем в старой уголовной, в Вестберге. Колльберг был для Мартина Бека надежнейшим напарником, а, кроме того, он был человеком, который забивал лучшие мячи, задавал наводящие вопросы и подбрасывал нужные реплики.Но сегодня Колльберга рядом не было. Скорей всего Колльберг просто спит в своей постели, и нет сколько-нибудь уважительных причин его будить. Во-первых, это будет не по правилам, а во-вторых, оскорбительно для Рённа.Мартин Бек ждал от Рённа каких-то действий или, по крайней мере, слов, которые показали бы, что и тот чувствует опасность. Он ждал каких-то высказываний, которые можно будет опровергнуть или, наоборот, подтвердить.Но Рённ так ничего и не сказал.Вместо этого он занимался своим делом спокойно и буднично. Пока что вести расследование надлежало ему, и он делал все, что от него требовалось.Пространство под окном было огорожено веревками и вешками, подъезжали машины, включались прожекторы. Свет их прощупывал весь участок, а овальные белые пятна от полицейских фонариков прыгали по земле, как вспугнутые мальки на отмели, когда кто-нибудь войдет в воду.Рённ просмотрел все содержимое тумбочки, так и не найдя ничего, кроме предметов личного обихода и нескольких писем в том нелепо бодряческом духе, в каком здоровые люди обычно пишут больным, у которых подозревают серьезную болезнь. Штатский персонал из пятого участка обследовал прилегающие палаты и холлы, также не найдя ничего достойного внимания.Так что, если Мартин Бек хотел выяснить какие-нибудь особые обстоятельства, ему следовало задавать вопросы и при этом формулировать их ясно и отчетливо, чтобы между ними не возникало недоразумений.Дело в том, что Мартин Бек и Рённ плохо срабатывались, о чем оба давно уже знали и поэтому избегали работать на пару.Мартин Бек был не слишком высокого мнения о Рённе, последний об этом догадывался, и это немало способствовало развитию в нем комплекса неполноценности. Со своей стороны, Мартин Бек в неумении наладить контакт видел доказательство собственной слабости, и это сковывало его по рукам и ногам.Рённ достал старую верную сумку криминалиста, закрепил кой-какие отпечатки пальцев, наложил пластик на некоторые следы в палате и за окном, то есть позаботился, чтобы детали, которые могут понадобиться в ходе следствия, не пропали от естественных причин или по чьей-то небрежности. Прежде всего это касалось следов.Мартин Бек был простужен, как уже не в первый раз с начала года. Он чихал, сморкался, долго и надрывно кашлял, но Рённ никак не реагировал. Ни звуком. Не сказал даже «будь здоров». Правда, такие нежности были не в его духе, да и само выражение не входило в его лексикон. А мысли свои — если он при этом что-нибудь думал, — мысли свои Рённ держал при себе.Так что понимать друг друга без слов они не умели, поэтому в какую-то минуту Мартин Бек счел себя обязанным спросить:— Старое у них это отделение, верно?— Верно, — ответил Рённ. — Послезавтра его освободят, то ли перестраивать собираются, то ли займут под что-то другое. А пациентов переведут в новые палаты, в главный корпус.Мысли Мартина Бека тотчас сменили направление, и немного спустя он сказал, обращаясь больше к самому себе:— Интересно, чем это он его чикнул, мачете или самурайским мечом?— Ни тем, ни другим, — ответил Рённ, вернувшийся в эту минуту со двора. — Мы обнаружили орудие убийства. Оно лежит в саду в четырех метрах от окна.Они вышли посмотреть.При ослепительном свете прожектора Мартин Бек увидел на земле орудие убийства с широким клинком.— Штык, — сказал Мартин Бек.— Вот именно. От карабина системы «маузер».Карабин шестимиллиметрового калибра был типичным военным оружием. Раньше им широко пользовались, главным образом в артиллерии и кавалерии. Теперь этот образец устарел и вычеркнут из интендантских списков.Все лезвие было покрыто запекшейся кровью.— А можно закрепить отпечатки пальцев на такой рукоятке?Рённ пожал плечами.Каждое слово из него надо было вытягивать клещами, ну, если не клещами, то, во всяком случае, путем словесного нажима.— Оставишь его лежать до утра?— Да, — ответил Рённ. — Так, пожалуй, разумнее.— Я бы поговорил с семьей Нюмана, и чем скорей, тем лучше. Как ты думаешь, удобно беспокоить его жену в такую рань?— Думаю, что удобно, — ответил Рённ без особой уверенности.— Так или иначе, без этого не обойдешься. Поедешь со мной?Рённ пробормотал что-то неразборчивое.— Ты о чем? — спросил Бек, сморкаясь.— Фотографа сюда надо, — ответил Рённ. — Непременно.Казалось, ему все это до смерти надоело. VIII Рённ пошел к машине, сел на водительское место и подождал Мартина Бека, который взял на себя неприятную миссию позвонить вдове.— Ты что ей сказал? — спросил он, когда Мартин Бек сел рядом.— Я только сказал, что ее муж умер. Судя по всему, у него была серьезная болезнь, и мой звонок не явился для нее полной неожиданностью. Хотя она не могла понять, при чем тут полиция.— Ну и как она? Потрясена?— Само собой. Она хотела схватить первое попавшееся такси и ехать в больницу. Я передал трубку врачу, надеюсь, ему удастся уговорить ее никуда покамест не ехать.— Правильно сделал. Вот если она его увидит, она и впрямь будет потрясена. Хватит и того, что ей придется выслушать наш рассказ.Рённ ехал по Далагатан в сторону Оденгатан, то есть в северном направлении. Перед стоматологическим институтом стоял черный «фольксваген». Рённ кивком указал на него и промолвил:— Мало ему поставить машину где не положено, так еще и на тротуар залез. Его счастье, что мы не из автоинспекции.— Вдобавок он был пьян, иначе бы этого не сделал, — сказал Мартин Бек.— Или она, — возразил Рённ. — Даже наверняка это была женщина. А уж женщина за рулем…— Типичный образчик шаблонного мышления. Услышала бы тебя моя дочь. Она бы тебе прочитала лекцию.Машина свернула на Оденгатан, мимо церкви Густава Вазы и Оденплан. На стоянке было два такси со знаком «свободен», а перед светофором у Городской библиотеки желтая подметальная машина с оранжевой мигалкой на крыше дожидалась свободного проезда.Мартин Бек и Рённ ехали молча. Возле Свеавеген они обогнали подметальную машину, которая с ревом уползала за угол; у Высшего коммерческого училища они повернули налево, на Кунгсгатан.— Ах, черт подери! — вдруг с сердцем сказал Мартин.— Да, — сказал Рённ.И снова в машине воцарилось молчание. Когда они пересекли Биргерярлсгатан, Рённ сбавил скорость и начал искать нужный номер. Отворилась калитка напротив Гражданского училища, из нее высунулся молодой человек и поглядел в их сторону. Не давая калитке закрыться, он ждал, пока они ставили машину и переходили улицу.Подойдя поближе, они увидели, что молодой человек гораздо моложе, чем казался издали.Ростом он вымахал почти с Мартина Бека, но лет ему можно было дать от силы пятнадцать.— Меня зовут Стефан, — сказал он. — Мама ждет вас.Они поднялись вслед за ним на второй этаж, где одна дверь была приотворена. Через гардеробную и холл мальчик провел их в комнату.— Пойду за мамой, — пробормотал он и вернулся в холл.Озираясь по сторонам, Мартин Бек и Рённ стояли посреди комнаты. Комната выглядела очень нарядно. В дальнем ее конце было устроено подобие гостиной из мебели сороковых годов — дивана, в тон ему трех кресел светлого лакированного дерева с пестрой кретоновой обивкой и, наконец, овального стола того же дерева. На столе лежала белая кружевная салфетка и стояла хрустальная ваза с красными тюльпанами. Оба окна гостиной выходили на улицу, за белыми тюлевыми гардинами стояли в ряд ухоженные растения в горшках. Одна из коротких стен была закрыта книжными полками красного дерева. Они частью были заставлены книгами в кожаных переплетах, а частью — сувенирами и всякими украшениями. Маленькие полированные горки с хрусталем и серебром стояли тут и там, черное пианино довершало меблировку. На пианино выстроились семейные портреты в рамках. На стенах висело несколько натюрмортов и пейзажей в резных позолоченных рамах, с потолка свисала хрустальная люстра, а под ногами лежал пурпурно-красный восточный ковер.Мартин Бек досконально изучил комнату, слушая приближающиеся шаги. Рённ тем временем подошел к книжной полке и с явным неодобрением разглядывал медный олений колокольчик, одна сторона которого была украшена пестрой картинкой, изображающей карликовую березку, оленя и лопаря, и надписью «Арьеплуг» витиеватыми красными буквами.Фру Нюман вошла в комнату вместе с сыном. На ней было черное шерстяное платье, черные чулки и туфли. В руках она сжимала белый носовой платок. Глаза у нее были заплаканные.Мартин Бек и Рённ назвали себя. Судя по всему, она никогда не слышала их имен.— Садитесь, пожалуйста, — сказала она и опустилась в одно из пестрых кресел.Когда мужчины тоже сели, она посмотрела на них с отчаянием.— Что же все-таки случилось? — спросила она слишком высоким голосом.Рённ достал носовой платок и начал вдумчиво, со знанием дела прочищать свой красный нос. Но Мартин Бек и не ждал от него большой помощи.— Если у вас есть дома что-нибудь успокоительное, ну, какие-нибудь таблетки, мне думается, вам следовало бы принять одну или две, — начал он.Мальчик, сидевший на стуле перед пианино, встал.— У папы есть… Есть коробочка мепробамата в ванной, в аптечке. Принести?Мартин Бек кивнул, мальчик пошел в ванную и вернулся с таблетками и со стаканом воды. Мартин Бек взглянул на этикетку, высыпал две таблетки в крышку коробочки, фру Нюман послушно приняла их и запила глотком воды.— Благодарю, — сказала она. — А теперь будьте так любезны, объясните мне цель своего визита. Стиг мертв, и мы не в силах что-либо здесь изменить — ни вы, ни я.Она прижала платок к губам и произнесла придушенным голосом:— Почему мне не разрешили приехать к нему? В конце концов, это мой муж. Что они с ним сделали? Этот доктор… он такой странный…Сын подошел к матери, сел на подлокотник ее кресла и обнял ее за плечи.Мартин Бек повернулся так, чтобы сидеть лицом к лицу с женщиной, бросил взгляд на Рённа, помалкивавшего в уголке дивана, и сказал:— Фру Нюман! Ваш муж умер не от болезни. Кто-то пробрался к нему в палату и убил его.Женщина воззрилась на Мартина, и он увидел, что прошло несколько секунд, прежде чем до нее дошел смысл его слов. Она опустила руку со стиснутым в ней носовым платком, прижала ее к груди, побледнела.— Убил? Его кто-то убил? Ничего не понимаю.У мальчика побелели крылья носа, он еще крепче обхватил плечи матери.— Кто? — спросила она.— Мы не знаем. Сестра нашла его на полу, в палате, чуть после двух. Кто-то влез в окно и убил его штыком. Все это заняло буквально несколько секунд, я думаю, он не успел даже осознать, что происходит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23