— А что приключилось с вашей хозяюшкой? Всем стало неловко, и ответа не последовало. Наконец хозяин сказал с кислым выражением лица:— Сгинула…Но торговец каштанами продолжал:— Бывают же люди похожи! В Танго, возле Киридо, я видел женщину — как две капли воды схожа с вашей супругой, да и молодец этот с ней…Молвив это, торговец ушел.Муж не забыл этих слов. Он послал человека в Танго, и так как это действительно оказались О-Сан с Моэмоном, он собрал надежных людей и отправил их поймать обоих.Так пришло возмездие.Расследовав все обстоятельства, привлекли по этому делу и помогавшую им женщину по имени Тама.И вот, вчера живые люди, сегодня они — всего лишь роса на месте казни в Авадагути [97] место казни в Киото.

… Всего лишь сон, что приснился на рассвете двадцать второго дня девятого месяца…Они ничем не омрачили последних своих минут, и все это осталось в предании. И сейчас жива память о них, словно все еще перед глазами у людей то желтое платье, что носила О-Сан. ПОВЕСТЬ О ЗЕЛЕНЩИКЕ, СГУБИВШЕМ РОСТКИ ЛЮБВИ Вкусна зелень в Эдо.
Конец года приносит смятение чувств Стильный ветер дует с северо-востока, по небу быстро бегут облака.И в городе все спешат — готовятся встречать весну [98] 1 января в Японии — начало весны.

.Здесь пекут рисовые лепешки, там метелками из бамбуковых листьев обметают копоть со стен. Звенит серебро и золото на чашках весов: перед концом года каждый торопится с обменом.— Кон-кон! Подайте грошик слепому… — назойливо тянут слепцы, стоя рядами у выставленных наружу прилавков.Среди уличного шума раздается:— Меняю молитвенные таблички!… [99] Домашние молитвенные таблички — «фуда». Раз в год старые таблички обменивают на новые, за небольшую плату.

— Дрова продаю!…— Кая!… [100] дерево, ветками которого вместе с ветками сосны украшают под Новый год ворота домов.

— Очищенные каштаны!…— Раки камакурские!…Продавцы игрушечных луков вынесли на улицу свой товар. Снуют, сбиваются с ног прохожие в новых таби и сандалиях на кожаной подошве. Как не вспомнить слова Кэнко-хоси!… [101] В произведении Кэнко-хоси «Цурэдзурэгуса» есть слова: «В ночь на первое января, когда уже совсем темно, жгут сосновые щепки, далеко за полночь бродят по улицам, стучат к людям в ворота, из-за чего-то бранятся, сбиваются с ног»

Да, и в старину так было, и теперь: если человек обзавелся хозяйством, то конец года для него — хлопотливое время!Вот наступили последние дни года.Глубокой ночью двадцать восьмого декабря загорелся дом. Поднялась суматоха, бегают люди, волокут сундуки на скрипучих колесиках, тащат на плечах корзины, несут тушечницы с принадлежностями для письма… срывают крышку с подполья, бросают туда самое ценное. И что же? У них на глазах все обращается в дым.Как фазанья матка в выгоревшем поле тоскует о своих детенышах, так на пожарище один печалится о жене, другой горюет о старой матери. Нет предела и горю тех, кто успел укрыться у друзей.В то время в Эдо, неподалеку от Хонго, жил торговец зеленью. Звали его зеленщик Хатибэ [102] В феодальной Японии для людей третьего сословия, не имевших родовой фамилии, часто считалось достаточным обозначение профессии и имени.

, и дом его считался когда-то не из последних.У этого зеленщика была единственная дочь по имени О-Сити.С чем сравнить эту девушку в ее шестнадцать лет? Если с цветком — то только с цветущей вишней в парке Уэно, если с луной — то с чистым отражением ее в водах реки Сумидагавы.Не верилось даже, что есть еще где-нибудь такая красавица. Жаль только, что жила эта птичка столицы не в век знаменитого Нарихиры и нельзя было ее показать ему.Никто не мог бы остаться к ней равнодушным.Дом зеленщика находился неподалеку от места пожара, и зеленщик вместе с женой и О-Сити отправился искать убежища в храм Китидзёдзи, который семья издавна почитала своим покровителем.Так избегли они надвигавшегося несчастья.Но не только они — многие другие тоже прибежали в этот храм. Даже в опочивальне настоятеля слышался плач младенцев, перед статуей Будды валялись женские фартуки. Тут слуга шагает через своего хозяина, там кто-то положил голову на грудь отца, как на изголовье, и спит, ни о чем не заботясь… А когда рассветет, они приспособят гонг и медные тарелки вместо рукомойника, из чашек, в которых ставится чай перед Буддой, станут есть рис…Но такая уж это минута, и даже сам Сакья Муни [103] Имя Будды.

должен, пожалуй, отнестись к этому снисходительно.
Мать оберегала О-Сити и строго следила за ней: ведь наше время таково, что даже бонза, при случае, охулки на руку не положит.Сейчас, в конце года, трудно было уберечься от холодных ночных ветров, и настоятель по доброте своей отдал все, что имелось у него из платья. Было там одно черное офурисодэ [104] Короткая одежда с широкими рукавами, украшенная гербами, типа накидки. Надевалась поверх другого платья.

из дорогой материи хабутаэ, на нем герб — павлония и дерево гинкго. Подкладка из красного шелка, по подолу кайма с зубчатым рисунком. Сшито изящно… и сохранился легкий запах паленого.Почему— то это платье запало в сердце О-Сити.Кто это, какой благородный человек молодым отрешился от мира и оставил на память о себе эту одежду? Какая жалость! А не стал ли он служителем этого храма?Она представила себе юношу одних лет с нею и исполнилась сочувствия к нему.И вот из— за человека, которого она еще и не видела, ею овладела мысль о бренности жизни: как подумаешь, все мимолетно, точно сон! Не к чему и стремиться в этом мире. Только будущая жизнь истинна…Эти мысли так глубоко запали в ее душу, что она открыла материнский мешочек с четками и надела их на руку, чтобы обратиться с просьбой к Будде. А сама беспрестанно повторяла про себя слова молитвы.Вдруг заметила она какого-то юношу благородной внешности, который серебряными щипчиками для выдергивания волосков старался извлечь занозу из указательного пальца своей левой руки.Мать О— Сити не могла спокойно смотреть на то, как он мучился, отодвинув сёдзи [105] Раздвижные перегородки в японском доме.

, за которыми уже спускались сумерки.— Помочь вам? — спросила она и, взяв щипчики, в свою очередь принялась за дело.Но в старых глазах уже не было зоркости, и ей оказалось не под силу даже найти занозу.О— Сити, видевшая их затруднения, думала между тем: «Я с моими молодыми глазами мигом бы вытащила!…» Но она стеснялась подойти ближе и оставалась на своем месте.И тут мать подозвала ее:— Вытащи-ка эту занозу!Как обрадовалась в душе О-Сити! Взяв руку юноши, она помогла ему в его беде. Неожиданно он, словно забывшись, до боли сжал ее пальцы.О— Сити не хотелось отнимать у него руку, но она стыдилась матери. Ничего не поделаешь, пришлось отойти, но она унесла с собой щипчики, а затем, догнав юношу, чтобы вернуть их, она вернула ему и рукопожатие.С этого началось их взаимное чувство.
Любовь овладела сердцем О-Сити.— Кем изволит быть этот молодой человек? — спросила она у служки, и тот отвечал ей:— Это Китидзабуро-доно, по фамилии Онога-ва. Он чистокровный ронин [106] Самурай, не находящийся на службе у определенного господина. Служка подчеркивает мягкосердечие и великодушие Китидзабуро как черты, обычно не свойственные воину.

, но человек с мягким сердцем и великодушный.Слова эти еще более разожгли чувство О-Сити, и вот она, хоронясь от людских глаз, написала любовное письмо и украдкой переправила его Китидзабуро.Случилось так, что того, кто служил ей посредником, сменил другой человек, но все же в конце концов и от Китидзабуро стали приходить письма, в которых он всячески выражал ей свою любовь.Их чувства слились, как два потока. Да, это действительно была взаимная любовь! Их уже не удовлетворяла переписка — каждый из них любил и был любимым. Они ждали удобного случая…Подобное ожидание и есть, пожалуй, наша жизнь в этом мире.Терзаемые любовью, они скоротали последний день месяца, а с рассветом пришел уже и новый год.Украсили ворота молодыми сосенками — направо, как полагается, ставит женщина, налево — мужчина. А откроешь календарь, — ну не забавно ли? — и там день женщины [107] Название второго дня нового года.

!Но удобного случая не было, не удавалось им соединить свои изголовья.Миновал седьмой день января, когда собирают «для любимого семь сортов молодой травы» [108] 7 января собирают семь разных видов молодой зелени. В поэтической антологии X в. «Кокинсю» есть стихотворение неизвестного автора: «Для любимого, выйдя в весеннее поле, собирала молодую траву».

, прошел девятый день, а за ним десятый, одиннадцатый… вот уж и вечер четырнадцатого дня! Сегодня кончаются дни сосны [109] Украшения из веток сосны у ворот японского дома в новогодние праздники стоят четырнадцать дней, именуемых днями сосны.

, все «прошло напрасно, как сон»! [110] Строка из поэтического сборника XII в. «Сэндзай вакасю», «Сон в весеннюю ночь».

Первый гром — знак возлюбленному быть смелее Ночью пятнадцатого числа забарабанили в наружные ворота храма: пришли из Янагивары — Ивовой равнины, той, где на ветках ив «как жемчуг, нанизаны капли весеннего дождя» [111] Строка из стихотворения поэта Содзё Хэндзё, из антологии «Кокинсю».

.Всех служителей храма подняли от сна.Что случилось? Оказывается, этой ночью скончался торговец рисом Ядзаэмон, что долго страдал тяжкой болезнью. А так как конца его ожидали, то хотят нынче же ночью совершить обряд сожжения. За тем и прибыл посланный.Такова уж обязанность служителей храма, и все они отправились с посланным. Не дождались даже, пока пройдет дождь, лишь взяли зонтики.В храме осталась только старая бабка-стряпуха с храмовой кухни, новый послушник — мальчуган лет тринадцати да рыжая собака.Ветер тоскливо выл в соснах, прокатился первый гром, тот, что насылает с неба насекомых (ведь так пугают малых ребят!). Всех охватил страх.Бабка запаслась вареным горохом, которым, как известно, отгоняют бесов и спасаются от грома [112] Существует обычай: накануне некоторых праздников взрослые и дети варят горох и разбрасывают его по ветру, приговаривая: «Черти из дома — счастье в дом».

, разыскала каморку, крытую не только крышей, но и потолком, и схоронилась в ней.Мать О— Сити, как и все матери, безрассудные в любви к своим детям, беспокоясь за дочь, притянула ее к себе, укрыла полой своего спального кимоно и, когда грохотало особенно сильно, зажимала ей уши.И О— Сити, как женщина, конечно, тоже очень боялась, но в глубине души таила другую мысль: «Сегодня, быть может, единственный случай встретиться с Китидзабуро!…» -и вслух сказала:— Почему это люди так страшатся бога грома? Пусть он даже ударит и убьет — я не боюсь!Это были ненужные слова: ведь от женщины вовсе не требуется, чтобы она была сильна духом. Даже служанки между собою осуждали за это О-Сити.Наконец дело подошло к рассвету, и люди незаметно погрузились в глубокий сон. Из-за храпа не слышно было, как дождь барабанит по крыше храма. Свет луны едва проникал сквозь щели ставень.О— Сити крадучись вышла из покоя для гостей. Но тут ее охватила дрожь, у нее подкосились ноги, и она наступила на живот крепко спавшего человека.Дух занялся у нее от испуга, сердце сжалось, словно вся кровь отхлынула от него. Она не в силах была вымолвить ни слова. Единственное, что могла она сделать, — это сложить руки и вознести мо-литву.Странно было, однако, что тот человек ничего не говорит ей в укор. Присмотревшись, она узнала стряпуху Умэ. О-Сити хотела было перешагнуть через нее и идти дальше, но тут эта женщина схватила ее за подол.У О— Сити снова застучало сердце. «Она удерживает меня от греха!» -мелькнула у нее мысль, но дело было в другом. Ощупью найдя ее руку, Умэ сунула ей комок туалетной бумаги.«Похоже, что и она занимается проказами!» И, как ни была взволнована О-Сити, забота Умэ показалась ей приятной.Подойдя к кельям, О-Сити осмотрелась, но фигуры спящего юноши не было видно, и, опечалившись, она вернулась на кухню. Тут стряпуха проснулась снова.— Проклятые мыши шалят сегодня! Протянув руку, она прибрала свои вареные грибы, лапшу и плетенку с объедками.И смешно же это было!Но минуту спустя она заметила О-Сити и шепнула, дотронувшись до ее плеча:— Опочивальня у Китидзабуро-доно одна с послушником. Вон та комнатка в три циновки.«Кто бы подумал, что она такая догадливая? Зря пропадает в храме». Пожалев ее, О-Сити развязала свой пояс из лиловой оленьей кожи и отдала старухе. Затем она пошла, куда та указала.Было уже часа два ночи. С сосуда, где жгут ароматические палочки, соскользнул колокольчик, и звон его некоторое время отдавался в тишине храма.Новый послушник, видимо, был приставлен следить за курениями — он вскочил, снова прицепил шнурок колокольчика, подбавил курений, да так и остался стоять, не сходя с места, словно в забытьи.О— Сити не терпелось войти в спальню. По-женски быстро сообразив, что делать, она растрепала волосы, состроила страшную гримасу и так выступила к послушнику из темноты.Но в послушнике уже, видно, силен был буддийский дух: он и виду не показал, что испугался.— Я знаю, ты — та проказница, что спокон веку ходит с распущенным поясом [113] Послушник имеет в виду оборотня, принимающего облик женщины и портящего отношения между любящими, возбуждая ревность. Распущенный пояс — признак легкомысленного, развратного поведения.

, — заявил он. — Сгинь сейчас же! А если уж тебе хочется любиться с кем-нибудь из монахов, — подожди, пока вернется господин настоятель.Так говорил он, глядя на нее во все глаза. Отступать было нельзя. О-Сити подбежала к нему.— Я пришла обнять тебя! — сказала она. Но послушник только рассмеялся.— Ты ведешь речь о Китидзабуро? — спросил он. — Мы с ним спали вместе. Вот, слышишь? — и он потряс рукавами своего платья, пропитанного ароматом сожженных курений.Повеяло запахом курения «Белая хризантема». У О-Сити защемило сердце, и, не в силах совладать с собой, она ступила в спальню Китидзабуро.Но тут послушник опять повысил голос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12