В газете прочла - и как там хорошо все было расписано, ах, как хорошо! - воскликнула старушка с неподдельным восторгом, - вот и хочу поглядеть на его жену. Еще ни разу не видала ее. И поверите ли, - с самого полудня она не выходила из дому. А уж мне так не хотелось уезжать, не увидев ее, - я и повременила здесь немного, и раза два прошла мимо этой славной девушки; и такое у нее милое лицо, что я обратилась к ней, а она ко мне, - слово за слово, мы и разговорились. Ну, вот, - заключила старушка, а что дальше было, вы сами можете смекнуть скорее, чем я сумею рассказать.
Снова Стивену пришлось подавить в себе невольную неприязнь к старушке, хотя, казалось, она сама искренность и простодушие. Добросердечный от природы и зная, что такова же Рейчел, он заговорил о том, что столь явно занимало эту старую женщину.
- Ну что же, миссис, - сказал он, - я видел ее; она молодая и красивая. Глаза темные, задумчивые, и, понимаешь, Рейчел, такая она тихая, даже удивительно.
- Да, да, молодая и красивая! - в упоении вскричала старушка. Хороша словно розан! А какая счастливая - за таким-то человеком!
- Надо полагать, счастливая, - сказал Стивен, однако с сомнением взглянув на Рейчел.
- Надо полагать? Иначе быть не может. Она жена вашего хозяина, возразила старушка.
Стивен кивнул.
- Впрочем, - сказал он, снова взглянув на Рейчел, - он уже мне не хозяин. Между ним и мною все кончено.
- Ты ушел с работы, Стивен? - с тревогой спросила Рейчел.
- Я ли ушел с работы, - отвечал он, - или работа ушла от меня, выходит одно на одно. С его работой мы теперь врозь. Пусть так. Я даже подумал, вот когда вы меня догнали, пожалуй, оно и к лучшему. Останься я здесь, я был бы как бельмо на глазу. Может, многим легче станет, когда я уйду; и мне самому, может, легче станет; так ли, нет ли, - а уж теперь ничего не поделаешь. Должен я распрощаться с Кокстауном и сызнова счастье свое искать.
- Куда ты пойдешь, Стивен?
- Покамест еще не знаю, - отвечал он, сняв шляпу и приглаживая ладонью редкие волосы. - Я не нынче ведь уйду, Рейчел, и не завтра. Нелегкое это дело - решить, куда податься, но я соберусь с духом.
Сознание, что он и в мыслях своих печется не о себе, а о других, и тут поддерживало в нем бодрость. Едва выйдя от мистера Баундерби, он подумал, что его вынужденный уход хоть Рейчел сослужит службу - оградит ее от нападок за то, что она не порывает с ним. Конечно, разлука с ней тяжкое испытание и, где бы он ни очутился, вынесенный ему приговор будет тяготеть над ним, но последние четыре дня были столь мучительны, что, быть может, уж лучше уйти, куда глаза глядят, навстречу неведомым горестям и лишениям.
И потому он, не кривя душой, сказал:
- Я не поверил бы, Рейчел, что так легко примирюсь с этим.
Не ей было увеличивать его бремя. Она ответила ему ласковой улыбкой, и они втроем продолжали путь.
Старость, особенно когда она силится не быть обузой и не нагонять тоску, пользуется большим уважением среди бедного люда. Старушка была такая приветливая и благодушная, так беспечно говорила о своих немощах, хотя здоровье ее явно ухудшилось со времени первой встречи со Стивеном, что оба они приняли в ней участие. Она ни за что не хотела, чтобы они из-за нее замедляли шаг; но она радовалась тому, что они говорят с ней, и сама готова была говорить с ними сколько угодно, так что, когда они дошли до своей части города, старушка шагала бодро и весело, точно молодая.
- Пойдем ко мне, миссис, в мое убогое жилье, - сказал Стивен, выпейте чашку чаю. И Рейчел пойдет с нами, а потом я провожу вас до вашего заезжего двора. Кто знает, Рейчел, когда бог приведет свидеться с тобой.
Обе согласились, и они все вместе подошли к его дому. Свернув в узкий проулок, Стивен, как всегда, с трепетом поглядел на свое окно - он страшился своего разоренного домашнего очага; но окно было отворено, как он оставил его утром, и ничья голова не мелькала в нем. Злой дух его жизни снова исчез много месяцев назад, и с тех пор он не видел несчастной пропойцы. О последнем ее возвращении можно было догадаться только по тому, что мебели в его комнате стало меньше, а седины в волосах - больше.
Он зажег свечу, достал чайную посуду, принес снизу кипятку и сходил в соседнюю лавочку за чаем, сахаром, хлебом и маслом. Хлеб был мягкий с хрустящей корочкой, масло - свежее, сахар - колотый, чем подтверждалось неизменное свидетельство кокстаунских магнатов, что этот народ живет по-княжески, да, сэр! Рейчел заварила чай, разлила его (для столь многолюдного общества одну чашку пришлось занять), и гостья с видимым удовольствием подкрепила свои силы. Что касается хозяина, который впервые за много дней пил чай не в одиночестве, то и он не без удовольствия приступил к скромной трапезе, хотя мир и ближайшее будущее расстилались перед ним неоглядной пустыней, - чем опять-таки подтвердил точку зрения магнатов, явив пример полной неспособности этого народа что-нибудь рассчитать и предвидеть, да, сэр!
- Я и не догадался спросить, как вас звать, миссис, - сказал Стивен.
Старушка отвечала, что звать ее "миссис Пеглер".
- Вдовеете, надо думать? - спросил Стивен.
- Сколько лет уже! - По расчетам миссис Пеглер, ее муж (редкий был человек!) умер еще до того, как Стивен родился.
- Большое горе потерять хорошего мужа, - сказал Стивен. - А дети есть?
Чашка миссис Пеглер застучала о блюдце, которое она держала в руке, выдав ее душевное волнение.
- Нет, - отвечала она. - Теперь уже нет.
- Померли, Стивен, - шепнула Рейчел.
- Простите, что заговорил про это, - сказал Стивен. - Не подумал, что могу задеть больное место. Каюсь, моя вина.
Пока он выражал свое сожаление, чашка, из которой пила гостья, стучала все громче.
- Был у меня сын, - сказала она, словно в замешательстве, но без обычных признаков неутешной скорби, - и он преуспел в жизни, чудесно преуспел. Только, пожалуйста, не надо о нем говорить. Он... - Поставив чашку на стол, она развела руками, как будто хотела сказать "умер!". Потом добавила: - Я потеряла его.
Стивен все еще терзался мыслью, что причинил старушке боль, когда квартирная хозяйка, спотыкаясь на узкой лестнице, добралась до его двери и, позвав Стивена, стала шептать ему на ухо. Миссис Пеглер, которая отнюдь не страдала глухотой, уловила одно произнесенное имя.
- Баундерби! - крикнула она сдавленным голосом и выскочила из-за стола. - Спрячьте меня! Он не должен меня видеть! Не пускайте его, пока я не уйду! Ради всего святого! - Она вся дрожала от волнения, спряталась за спину Рейчел, когда та попыталась успокоить ее, и вообще была сама не своя.
- Да послушайте, миссис, послушайте, - сказал изумленный ее испугом Стивен. - Это не мистер Баундерби, это его жена. Вы же не боитесь ее. Час назад вы не знали, как расхвалить ее.
- Вы уверены, что это миссис, а не мистер Баундерби? - все еще дрожа, как лист, спросила она.
- Уверен, уверен!
- Только, пожалуйста, не говорите со мной и не глядите на меня, просила старушка, - я тихонько посижу в уголке.
Стивен кивнул, вопросительно глядя на Рейчел, но она ответила ему столь же недоуменным взглядом; захватив свечу, он сошел вниз и через несколько минут воротился в комнату с Луизой. Ее сопровождал щенок.
Рейчел, выйдя из-за стола, остановилась в стороне, держа шляпку и платок в руках; Стивен поставил свечу, оперся ладонью на стол и удивленно смотрел на посетителей, ожидая разъяснений.
Впервые в жизни Луиза переступила порог одного из жилищ кокстаунских рабочих рук; впервые в жизни она очутилась лицом к лицу с одним из них, отделенным от общей массы. Она знала, что их имеются сотни и тысячи. Она знала, сколько может производить такое-то число их в такое-то время. Она знала, какие они с виду, когда толпами, точно муравьи или букашки, покидают свои гнезда или возвращаются туда. Но из прочитанных ею книг она знала несравненно больше о повадках трудолюбивых насекомых, чем о жизни этих тружеников.
Нечто, с чего требуется столько-то работы за такую-то плату - и все; нечто, непогрешимо управляемое законами спроса и предложения; нечто, пытающееся, себе во вред, бороться против этих законов; нечто, не очень сытое, когда хлеб дорожает, и слишком сытое, когда он дешевеет; нечто, дающее столько-то процентов прироста, и такой-то процент преступности, и такой-то процент пауперизации; нечто, приобретаемое оптом, на чем наживают огромные состояния; нечто, что время от времени подымается словно бурное море и, причинив кое-какой ущерб (преимущественно себе же), снова стихает вот что означали для нее кокстаунские рабочие руки. Но о том, чтобы разбить их на отдельные единицы, она думала так же мало, как о том, чтобы раздробить море на отдельные капли.
С минуту она стояла молча, оглядывая комнату. Взгляд ее скользнул по кровати, по немногим стульям, немногим книгам, дешевым литографиям, по обеим женщинам и остановился на Стивене.
- Я пришла поговорить с вами о том, что только что произошло. Мне хотелось бы помочь вам, если вы позволите. Это ваша жена?
Рейчел подняла голову, - глаза ее ясно ответили "нет", - и снова потупилась.
- Я вспоминаю, - сказала Луиза, покраснев от досады на свою оплошность, - что слышала, как говорили о вашей несчастливой семейной жизни, хоть в ту пору не вникала в подробности. Своим вопросом я никого здесь не хотела задеть. Если мне случится спросить еще о чем-нибудь, что может оказать такое же действие, прошу вас верить мне, что причина тому мое неумение говорить с вами, как должно.
Так же как Стивен всего два часа тому назад инстинктивно обращался к ней, так и она теперь невольно обращалась к Рейчел. Говорила она отрывисто, сухо, но вместе с тем явно робела и смущалась.
- Он сообщил вам о разговоре, который произошел между ним и моим мужем? Я предполагаю, что вы первая, кому он доверился.
- Я знаю о том, чем разговор окончился, сударыня, - сказала Рейчел.
- Верно ли, что, если его уволит один хозяин, его не примет на работу никто другой? Помнится, он так сказал.
- Мало надежды, почитай что никакой - найти работу человеку, ежели хозяева ославят его.
- Что вы подразумеваете под словом "ославят"?
- Назовут смутьяном.
- Итак, он обречен в жертву предрассудкам и своего класса и класса хозяев. Неужели в нашем городе такая глубокая пропасть отделяет один от другого, что между ними нет места для честного труженика?
Рейчел молча покачала головой.
- Он навлек на себя подозрение своих товарищей ткачей потому, продолжала Луиза, - что дал слово не быть с ними заодно. Думается мне, слово он дал вам. Можно узнать, зачем он это сделал?
Слезы потекли из глаз Рейчел.
- Я не толкала его на это, беднягу. Я только просила, ради него самого, чтобы он поостерегся, и никак не думала, что через меня-то он и попадет в беду. Но я знаю - он лучше умрет, а слова не нарушит. Я хорошо это знаю.
Стивен слушал молча, с обычным для него спокойным вниманием, держась рукой за подбородок. Но когда он заговорил, голос его звучал не так ровно, как обычно.
- Никто, кроме меня самого, не может знать меру моей любви и уважения к Рейчел и за что я ее люблю и уважаю. Когда я давал слово, я сказал ей, что она добрый ангел моей жизни. Это истинная правда. Слово мое твердо. На всю жизнь.
Луиза поворотилась к нему и с несвойственным ей почтением наклонила голову. Потом она посмотрела на Рейчел, и взор ее потеплел.
- Что же с вами будет? - спросила она Стивена. Голос ее тоже звучал теплее.
- Что ж, сударыня, - отвечал он с грустной улыбкой, - как кончу здесь работу, придется мне уйти отсюда в другое место. Повезет или нет, - а попытаться надо. Что еще человек может сделать? Разве только лечь да помереть.
- А как вы отправитесь?
- Пешком, сударыня, пешком.
Луиза покраснела, в руках у нее появился кошелек. Послышался хруст банкноты, она развернула ее и положила на стол.
- Рейчел, скажите ему - вы сумеете сказать без обиды для него, - что это ему на дорогу. Прошу вас, уговорите его принять.
- Не могу я этого, сударыня, - отвечала она, отворотясь. - Да благословит вас бог за вашу доброту к бедняге. Но только он один знает свое сердце и что оно велит ему.
Луиза со смешанным чувством удивления, испуга и острой жалости смотрела на Стивена, который так невозмутимо и твердо, с полным хладнокровием держался во время недавнего разговора со своим хозяином, а теперь, потеряв самообладание, прикрыл глаза ладонью. Она протянула руку, словно хотела коснуться его, но тотчас опустила ее.
- Даже у Рейчел, - сказал Стивен, отняв руку от лица, - не нашлось бы слов добрее тех, какими вы предложили мне помощь. Чтобы не показаться неблагодарным и неразумным, я возьму два фунта. Я возьму их взаймы и верну их вам. И почту это за счастье, потому что, возвращая вам долг, я смогу еще раз выразить вам свою благодарность по гроб жизни.
Луизе волей-неволей пришлось спрятать банкноту и заменить ее много меньшей суммой, названной Стивеном. Он не был ни красив, ни ловок, ни картинен; но он принял от нее деньги и молча поклонился ей с таким благородным изяществом, какого лорд Честерфилд * и за сто лет не сумел бы преподать своему сыну.
Все это время Том безучастно сидел на кровати, качая ногой и посасывая набалдашник своей трости. Видя, что сестра собирается уходить, он вскочил с места и торопливо заговорил:
- Одну минутку, Лу! Прежде чем мы уйдем, я хотел бы побеседовать с ним. Мне кое-что пришло в голову. Давайте выйдем на лестницу, Блекпул. Нет, нет, не надо свечки! - с явной досадой крикнул он Стивену, который уже подошел было к шкафу, чтобы достать вторую свечу. - Света для этого не нужно.
Они вместе вышли, и Том, плотно притворив дверь, остановился на площадке, держась за ручку.
- Слушайте! - зашептал он. - Кажется, я могу оказать вам услугу. Не спрашивайте меня, какую, потому что, может быть, из этого ничего не выйдет. Но я все-таки попытаюсь, в этом нет беды.
Дыхание его точно огнем обожгло Стивену ухо - такое оно было горячее.
- Тот, кого посылали сегодня за вами, - наш рассыльный из банка, сказал Том. - Я говорю "наш", потому что я тоже работаю в банке.
Стивен подумал: "Ну, и спешит же он!" - так путано он говорил.
- Вот! - сказал Том.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16