– Гораздо меньше, чем другие. Меня часто одолевали сомнения. Мне казалось, что это…
– Что это – дурной пример, – подхватил мистер Честер. – И вы совершенно правы. Конечно, дурной! Ваша дочь в таком возрасте, когда особенно опасно видеть, что в столь важном вопросе, как брак, дети не повинуются родительской воле. Да, да, вы совершенно правы. И как это мне самому не пришло в голову? Сознаюсь, я совсем упустил это из виду. Насколько женщины прозорливее и мудрее нас, мужчин!
Миссис Варден сделала такую глубокомысленную мину, как будто она действительно сказала что-то очень мудрое и заслужила его похвалу. Она в это уже твердо верила, и уважение ее к собственному уму значительно возросло.
– Миссис Варден, – продолжал мистер Честер – Вижу что с вами я смело могу быть откровенным. В этом вопросе мы с сыном совершенно расходимся. Так же не согласен с выбором мисс Хардейл ее опекун, заменивший ей отца. И, наконец, мой сын во имя сыновнего долга чести, во имя всех священных уз и обязанностей должен жениться на другой.
– Значит, он обручен с другой! – воскликнула миссис Варден, воздевая руки к небу.
– Дорогая миссис Варден, к этому браку его готовили когда растили, воспитывали, учили… Говорят, мисс Хардейл – очаровательная девушка?
– Кому же это знать, как не мне, – ведь я ее выкормила. Другой такой на свете нет! – ответила миссис Варден.
– Я в этом ничуть не сомневаюсь. И вы, такой близкий ей человек, обязаны подумать о ее счастье. Судите сами, как я могу допустить (это самое я сказал Хардейлу, и он со мной вполне согласен), чтобы она связала свою судьбу с юнцом, у которого нет сердца? Называя его бессердечным, я его этим ничуть не позорю – таковы почти все молодые люди, погруженные в легкомысленную суету большого света. Только к тридцати годам в них может заговорить сердце. Пожалуй, – даже наверное, – и я в возрасте Нэда был бессердечен.
– О нет, сэр, этому я не могу поверить! – возразила миссис Варден. – Чтобы такой добрый человек, как вы, когда-нибудь был бессердечным!
– Надеюсь, – мистер Честер слегка пожал плечами, надеюсь, сейчас меня нельзя уже назвать человеком без сердца. Видит бог, я не совсем бессердечен. Ну, да не обо мне речь, а о Нэде. Вы, верно, подумали, что я настроен против мисс Хардейл, и поэтому великодушно помогали ей и Нэду. Это же вполне естественно. Но поймите, дорогая моя, от этого брака я оберегаю вовсе не Нэда – я хочу уберечь ее!
Миссис Варден была совершенно ошеломлена этим открытием.
– Если он честно выполнит то священное обязательство, о котором я вам уже говорил, – а он обязав дорожить своей честью, иначе он мне не сын, – то ему достанется большое состояние. Он очень расточителен, у него разорительные привычки. И если он, под влиянием мимолетного каприза или просто из упрямства, женится на мисс Хардейл и не будет иметь средств жить так, как он привык, – поверьте, дорогая, он разобьет сердце этой милой девушки. Миссис Варден, голубушка, скажите сами – можно ли допустить, чтобы она стала жертвой его легкомыслия? Можно ли так играть сердцем женщины? Спросите это у своего собственного сердца, дорогая, умоляю вас!
«Вот поистине святой человек!» – подумала миссис Варден.
– Однако, – это она произнесла уже вслух, – если вы разлучите мисс Эмму с любимым, что тогда будет с ее бедным сердцем?
– Вот об этом-то я и хотел поговорить с вами, отозвался мистер Честер, нимало не смутившись. – Брак с моим сыном, брак, который я никак не смогу признать, сулит мисс Эмме много лет горя. Не пройдет и года, как они расстанутся. А разлука сейчас, когда их связывает чувство скорее воображаемое, чем подлинное, будет стоить бедняжке слез, но она поплачет и утешится. Возьмите к примеру эту милую девушку, вашу дочь, вылитый ваш портрет. – Миссис Варден кашлянула и жеманно улыбнулась. – Я слышал от Нэда об одном ее поклоннике, – это, к сожалению, какой-то шалопай с весьма сомнительной репутацией… Как бишь его? Буллет… Пуллет… Муллет?
– Может быть, Джозеф Уиллет? Мы знаем одного такого молодого человека, – подсказала миссис Варден, с достоинством складывая руки.
– Да, да, Уиллет! – с живостью откликнулся ее собеседник. – Так что бы вы сказали, если бы этот Джозеф Уиллет добивался любви вашей прелестной дочери и преуспел в этом?
– С его стороны даже и подумать об этом было бы наглостью, – с негодованием отрезала миссис Варден.
– Вот видите, дорогая! И такая же наглость со стороны Нэда – делать то, что он делает. Вы, конечно, не задумались бы пресечь в зародыше это увлечение вашей дочери, хотя бы она и поплакала немного. Я хотел было потолковать об этом с вашим мужем, когда встретился с ним сегодня у миссис Радж…
– Лучше бы мой муж сидел дома и не ходил так часто к этой миссис Радж! – с сердцем перебила его миссис Варден. – Не понимаю, что он там делает и зачем ему мешаться в ее дела.
– Я не стану выражать вам сочувствие, на которое вы могли бы рассчитывать, – и знаете, почему? Потому что встреча с вашим мужем в доме миссис Радж и его неотзывчивость привели меня сюда, где я имел счастье познакомиться с вами, женщиной, на которой, как я вижу, держится весь этот дом, все благополучие семьи.
Он взял руку миссис Варден и снова поднес эту руку к губам с изысканной галантностью того времени, несколько утрированной, чтобы она сильнее подействовала на почтенную даму, непривычную к такому обращению. Затем, мешая лесть, софистику и ложь, продолжал внушать миссис Варден, что ей следует употребить все свое влияние на мужа и дочь и не позволять им впредь быть посредниками между Эдвардом и мисс Хардейл и вообще тем или иным способом помогать этой паре. Миссис Варден была не более как женщина и, следовательно, не лишена упрямства, тщеславия и охоты властвовать. Кончилось тем, что она заключила со своим вкрадчивым гостем тайный союз, оборонительный и наступательный, искренне веря (как поверили бы многие на ее месте, если бы слышали и видели его), что делает это во имя справедливости, правды и добродетели.
Радуясь успеху своих переговоров и в душе немало потешаясь над миссис Варден, мистер Честер повел ее вниз так же торжественно. Затем, снова проделав церемонию поцелуев (причем, конечно, не обошел и Долли), он удалился, окончательно покорив сердце мисс Миггс когда осведомился, «не угодно ли этой молодой леди» посветить ему в передней.
– Ах, мэм! – сказала Миггс, воротясь со свечой. Ах, мэм, вот это настоящий джентльмен! Говорит, как ангел небесный, – а какой красавец! Осанистый, важный такой, как будто презирает землю, по которой ходит, а на самом-то деле ласковый, снисходительный, глазами так и говорит: «Не бойтесь, я даже земле под ногами не сделаю вреда». И подумайте только – принял вас за мисс Долли, а мисс Долли – за вашу сестру! Ну на месте хозяина я, ей-богу, приревновала бы вас к нему!
Миссис Варден пожурила служанку за такие суетные речи, сказав – правда, весьма кротко и даже с улыбкой, что она – глупая и легкомысленная девушка, что ее восторженность переходит всякие границы и она болтает, не думая, только поэтому не стоит на нее сердиться.
– А мне что-то кажется, – сказала Долли задумчиво, – что этот мистер Честер так же, как и Миггс, говорит не то, что думает. Несмотря на его вежливость и любезные слова, я почти уверена, что в душе он просто смеялся над нами.
– Если вы еще раз посмеете сказать это, мисс, и в моем присутствии поносить людей у них за спиной, я прикажу вам немедленно взять свечу и идти спать… Да как тебе не стыдно, Долли! Ты меня просто поражаешь. Сегодня вечером ты ведешь себя вообще безобразно. Где это слыхано, – тут разгневанная дама залилась слезами, – где это слыхано, чтобы дочь говорила родной матери, что над ней смеются?
Вот какой непостоянный нрав был у миссис Варден!

Глава двадцать восьмая

Из дома слесаря мистер Честер отправился в модную кофейню в Ковент-Гардене Ковент-Гарден – городской район в Лондоне, расположенный на территории бывшего монастырского сада. В Ковент-Гардене находились один из двух главных театров Лондона и рынок того же названия.

, где долго сидел за обедом, безмерно забавляясь воспоминаниями о своих сегодняшних подвигах и восторгаясь своей ловкостью. Появившееся на его лице под влиянием этих мыслей ясное и благостное выражение до того пленило прислуживавшего ему лакея, что тот почти готов был умереть за этого человека с лицом апостола, решив, что такой клиент стоит доброго десятка других. Разубедился в этом лакей только тогда, когда подал мистеру Честеру счет и за свои немалые хлопоты подучил весьма скромные чаевые.
После обеда мистер Честер засиделся еще за игорным столом – он не был азартным игроком, нет, ему просто доставляло удовольствие ставить несколько золотых монет в угоду царившему в его кругу безрассудному увлечению, и он с одинаковым благоволением взирал на выигравших и проигравших – поэтому домой он вернулся поздно. Мистер Честер, уходя, обычно наказывал слуге если только Пик в этот вечер не был ему нужен – ложиться спать, не дожидаясь его прихода, и оставлять на лестнице свечу. На площадке горел фонарь, у которого мистер Честер всегда зажигал свечу, когда возвращался поздно, и, так как у него был при себе ключ от двери, он мог приходить, когда ему вздумается.
На этот раз он тоже открыл стеклянную дверцу тускло горевшего фонаря, в котором фитиль под шапкой гагара был похож на распухший нос пьяницы и, когда к нему поднесли свечу, от него полетели во все стороны рубиновые искры, так что зажечь свечу удалось не сразу. Возясь с этим делом, мистер Честер вдруг услышал на лестнице какие-то звуки, доносившиеся сверху и заставившие его насторожиться: это было похоже на громкий храп. Он прислушался внимательнее – да, где-то ясно слышалось тяжелое дыхание спящего. Видимо, кто-то забрался на открытую лестницу и уснул там. Когда свеча, наконец, разгорелась, мистер Честер открыл свою дверь и затем тихонько стал подниматься по лестнице, держа свечу высоко над головой и зорко осматриваясь по сторонам – ему было любопытно увидеть, что это за человек вздумал ночевать в таком неудобном месте.
Положив голову на площадку и раскинувшись всем своим могучим телом, занявшим полдюжины ступеней, наверху, как труп, случайно брошенный здесь пьяными носильщиками, лежал Хью. Лежал на спине, и длинные волосы, как перепутанные дикие травы, разметались по деревянному изголовью, а из широкой, бурно дышащей груди вылетали звуки, такие необычные в этом месте и грубо нарушавшие ночную тишину.
Наткнувшись на него так неожиданно, мистер Честер хотел уже разбудить его пинком, но, глянув в лицо спящего, вдруг замер и, нагнувшись над ним, заслоняя свет рукой, внимательно всмотрелся в его черты. Не удовлетворившись этим, он продолжал пристально изучать лицо Хью, все ближе поднося свечу и так же старательно заслоняя свет рукой.
В это время спящий вдруг проснулся и, не дрогнув, не шевельнувшись, открыл глаза. В их неподвижном взгляде было, вероятно, что-то притягательное, потому что мистер Честер не мог отвернуться. Так они некоторое время смотрели друг на друга, пока мистер Честер, наконец, не прервал молчания, спросив вполголоса у Хью, как он здесь очутился.
– А мне показалось, что я еще сплю и вы мне снитесь, – сказал Хью, медленно приподнимаясь и все так же пристально глядя ему в лицо. – Странный я видел сон. Хоть бы он не был в руку!
– Отчего ты так дрожишь?
– От… от холода, должно быть, – буркнул Хью и, встряхнувшись, поднялся. – Я еще не разберу, где это я…
– А меня-то узнал? – спросил мистер Честер.
– Как не узнать, – отвечал Хью. – Я же говорю: вы мне снились. Слава богу, что мы с вами не в том месте, которое мне приснилось.
Говоря это, он осматривался вокруг и несколько раз поднял глаза вверх, словно ожидал увидеть у себя над головой то, что давеча видел во сне. Затем протер глаза, снова встряхнулся и пошел за мистером Честером в его квартиру.
Мистер Честер зажег свечи на туалетном столе, подкатил кресло к камину, в котором еще тлели угли, и, помешав их, пока не вспыхнул яркий огонь, сел перед ним, приказав своему гостю подойти и снять с него сапоги.
– Ты, видно, опять пил, приятель? – сказал он, когда Хью, опустившись на одно колено, исполнил его приказание.
– Провалиться мне на этом месте, хозяин, если я с самого полудня хлебнул хоть глоток! Я прошел двенадцать миль пешком и дожидался вас здесь невесть сколько времени.
– И ничего лучше не придумал, как спать на лестнице и храпеть так, что весь дом трясся? – сказал мистер Честер. – Не можешь видеть сны у себя в конюшне на соломе, олух ты этакий, непременно тебе для этого понадобилось прийти сюда? Подай-ка мне туфли, да ходи поосторожнее, не стучи так.
Хью молча принес домашние туфли.
– И вот что, мой молодой друг, – продолжал мистер Честер надев их, – в следующий раз постарайтесь видеть во сне не меня, а какую-нибудь собаку или лошадь – ведь эти твари вам лучше знакомы, чем люди. Налейте себе стаканчик – бутылка в шкафу на том же месте – и выпейте, это вас взбодрит. Но только один стакан! Хью послушался – на этот раз гораздо охотнее – и, выпив, подошел к мистеру Честеру.
– Ну-c – спросил тот, – зачем это я тебе понадобился?
– Есть новости, – отвечал Хью. – Ваш сын был сегодня у нас в «Майском Древе». Приехал верхом из Лондона. Он хотел увидеться со своей милой, да не удалось. Вот он и оставил Джо письмо для нее или на словах велел что-то передать. Но когда сын ваш уехал, Джо с отцом поспорили из-за этого, старик не позволил ему идти в Уоррен. Он сказал – Джон то есть, – что никому из своей семьи не позволит вмешиваться в это дело, чтобы не навлечь на него неприятности. Потому что, говорит, у меня гостиница, и я разорюсь, если клиенты будут недовольны мной.
– Этот Джон – настоящее сокровище, – со смехом заметил мистер Честер. – И болван притом, а это всего ценнее. Ну, что же дальше?
– Дочка Вардена, та девушка, которую я поцеловал…
– И у которой украл браслет на большой дороге, спокойно вставил мистер Честер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101